он представляет себе неверно. Венеция была очень маленьким и свойским местом, и анонимного доноса здесь было совершенно недостаточно для того, чтобы уничтожить жизнь человека. С доносами этими разбирались, был сыск. Если доносы не содержали в себе никакой правды – сам доносчик мог опасаться наказания, неслучайно доносы писались анонимно. Марк Твен пишет, что несчастных, на которых подали донос, тут же заключали в тюрьму Пьомби. Это тоже смешное заблуждение американца. Тюрьма Пьомби насчитывает 7 камер, поэтому всех людей, сидевших в тюрьмах Венеции, туда заключить было невозможно. Это вообще была аристократическая vip-тюрьма deluxe.
В 1912 году Венецию посетил Франц Кафка, который мил нашему сердцу как творец самых разнообразных готичных ужасов. Но Венеция как-то странно подействовала на Кафку. Вместо того чтобы написать здесь каких-нибудь ужасов, он написал любовное письмо своей невесте Фелиции Бауэр. Это произошло в гостинице Gabrielli все на той же Славянской набережной. И мемориальная доска, рассказывающая о том, что именно здесь Кафка написал своё любовное письмо, до сих пор видна на фасаде этой гостиницы.
Светлейшая Республика Венеция просуществовала около тысячи лет. Наполеон занял её и по договору передал австрийцам, после чего 70 лет Венеция жила в условиях иностранной оккупации. И в начале этого периода Светлейшая Республика, которая была одним из богатейших государств тогдашней Европы, впала в полное ничтожество. Практически потеряв суверенитет, она перестала представлять серьёзный интерес в смысле международной торговли. А это был источник всех её богатств. Венеция стала приходить в упадок, опускаться, разрушаться. Её поюзанный вид, который мы наблюдаем сегодня, более всего связан именно с 70-летним периодом оккупации, когда Венецией управляли уже не дожи, а австрийские генерал-губернаторы, занимавшиеся всеми вопросами, включая цензуру опер Верди. И можно сказать, что большим счастьем для Венеции стало то, что её открыли поочередно англичане и американцы. Сначала англичанин, художник-искусствовед Джон Рёскин приехал сюда, был потрясён архитектурой, живописью, скульптурой и написал об этом монографию в трёх томах под названием “Камни Венеции”, из-за которой Венеция стала безумно популярной среди англичан, превратилась в английскую туристическую Мекку.
Ту же работу для американцев проделал писатель Генри Джеймс, который часто бывал в Венеции, очень любил её, и действие самых драматических сцен его романа “Крылья голубки” происходит в одном из дворцов на берегу Canal Grande. Этот дворец в романе “Крылья голубки” фигурирует как Палаццо Лепорелли. На самом деле это здание называется Palazzo Barbaro, в честь владевшего некогда им семейства Барбаро. Здесь по сюжету романа живёт трагическая героиня: тяжелобольная молодая американка, влюблённая в главного героя, англичанина. А англичанина на самом деле интересуют только её деньги, и тот факт, что она тяжело больна, означает, что она скоро умрёт, он унаследует деньги и женится на той англичанке, с которой давно планирует соединить свою жизнь.
В XX веке своей новеллой, опубликованной в 1911 году, Венецию прославил великий немецкий писатель Томас Манн. В “Смерти в Венеции” он описал, как сюда приезжает успешный немецкий писатель, влюбляется в польского мальчика и ничего не может поделать с этой любовью. В итоге он умирает. Действие новеллы в основном разворачивается на острове Лидо в гостинице, которая называлась Grand Hotel des Bains. Эта гостиница сейчас выкуплена и какими-то арабскими инвесторами перестраивается в кондоминиум. Скоро там будут продаваться квартиры, а сейчас, к сожалению, ремонт, и на интерьеры не посмотреть. Кстати, это та самая гостиница, в которой в 1929 году умер Дягилев. И это та гостиница, в которой снимался знаменитый фильм “Английский пациент”, не говоря о том, что экранизация “Смерти в Венеции” Лукино Висконти также снималась в этих интерьерах.
Другим прославленным гостем Венеции был великий аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес. Чем он тут занимался – не так уж известно. Но известно, что жил он в гостинице “Лондра”, где до него останавливался Пётр Ильич Чайковский, а после него – Иосиф Александрович Бродский. В память о Борхесе и его пребывании в Венеции на острове Сан-Джорджо-Маджоре разбит зелёный лабиринт, который так и называется – “Лабиринт Борхеса”. В него можно зайти, а можно просто разглядывать его с построенной Андреа Палладио колокольни монастыря кафедрального собора Сан-Джорджо-Маджоре.
На русских поэтов Венеция традиционно производила неизгладимое впечатление. Можно упомянуть знаменитые, посвящённые Венеции стихотворения Анны Ахматовой, Николая Гумилёва, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама.
Иосиф Бродский написал о Венеции замечательное эссе “Набережная неисцелимых”. По местам славы Бродского в Венеции можно путешествовать бесконечно, потому что он переворошил здесь каждый камень. Мы назовём лишь несколько мест, обязательных к посещению, если человек приезжает в Венецию по стопам Бродского. Прежде всего это железнодорожный вокзал, на который Бродский впервые прибыл в 1973 году под Рождество. И эта сцена довольно подробно описана у него в первых главах “Набережной неисцелимых”. С вокзала на вапоретто он попадает на остановку “Академия”, в одноименный пансион Pensione Accademia. Бродский пишет об этой гостинице всякие ужасы. На самом деле она довольно четырёхзвёздочная, а обида Бродского на “Академию” связана была с тем, что девушка, которая его встречала, повезла его не к себе домой, а в какую-то гостиницу! Любимым местом обедов у Бродского, где он ел сам и куда водил всех своих многочисленных гостей, приезжавших к нему в Венецию зимой, была Trattoria alla Rivetta. Это трактир, который Бродский облюбовал, потому что считал его аутентичным: припарковавшиеся у стен этого заведения гондольеры сами туда заходили и обедали. А правила вы знаете: если где-то едят местные, значит это настоящее место, а не туристическое говно. При этом нужно понимать, что меню Trattoria alla Rivetta на сегодняшний день существует на шести языках, включая японский и русский. Так что, при всем уважении к гондольерам, за это время место вполне стало туристическим. Остров Сан-Пьетро, которому Бродский посвятил большое одноимённое стихотворение, находится достаточно далеко, и редкий гость туда доходит. Но если у вас найдётся время на посещение этого дивного тишайшего уголка Венеции, настоятельно его рекомендую. Паломничество по местам, связанным с Бродским, приходится окончить на его могиле, на острове Сан-Микеле. Это остров-кладбище, который насыпан здесь при Наполеоне, потому что до этого венецианцы имели обыкновение хоронить своих мёртвых в тех же дворах, где они брали колодезную воду. Чтобы положить конец антисанитарии, в 1807 году начали насыпать кладбище на острове Сан-Микеле, тогда монастырском. В 1813 году кладбище открылось. Бродского, который первоначально был похоронен в Нью-Йорке, перезахоронили на этом кладбище в 1997 году. С тех пор как он здесь упокоился, его поклонники, прибыв в Венецию, первым делом отправляются на вапоретто – речном трамвайчике – на остров Сан-Микеле, чтобы оставить у могилы поэта пачку своих стихов – или его стихов – и сигарет, такова традиция.
Почему нельзя верить Бродскому
Всякий, кто когда-либо пытался использовать “Набережную неисцелимых” Бродского в качестве путеводителя по реальной физической Венеции, её достопримечательностям и персоналиям, довольно скоро убеждался, что книга для этих целей пригодна не больше, чем воспоминания Марко Поло – для путешествий по Китаю.
Начать можно прямо с того, что в Венеции нет и никогда не было набережной с названием Fondamenta degli Incurabili, которое вынесено Бродским в заглавие его эссе. Тот кусок Дзаттере, на котором расположена бывшая Больница Неисцелимых, называется Zattere allo Spirito Santo.
Мадонна Беллини, палец которой застыл в дюйме от пятки младенца, не висит в церкви Madonna dell’Orto ни днём, ни ночью: она находится в совсем другом храме.[112]
“Архитектурная сволочь” не строила здание банка на Campo Manin (ибо сволочь вообще не была архитектором, а уродину отгрохали в 1964 году Луиджи Нерви и Анджело Скаттолин – и ни тот, ни другой не был женат на графине Дориа де Дзулиани).
Пансион Accademia Villa Maraveghe – не жуткий, пропахший мочой притон для бедняков, но в высшей степени приличное и уютное заведение, в ограде которого, помимо собственно зданий гостиницы, есть собственное campo[113] с широченным причалом и большой тенистый сад с оранжереей. В последнюю четверть XVIII столетия там даже располагалось посольство Российской империи в Венеции.
Поначалу, натыкаясь на подобные неточности, начинаешь подозревать автора в небрежности фактчекинга. Вскоре осознаёшь, что многие истории в тексте искажены вполне сознательно – но при этом в них нет, как у Набокова, игры с проницательным читателем в угадайку: у доинтернетовского читателя просто не было способа угадывать персонажей и сличать их вымышленную биографию с действительной. Если самому Бродскому негде было узнать, что он обитает в апартаментах графа Мордвинова, последнего российского посла в Светлейшей, то откуда ж его читателю догадаться, какие здания строил муж Мариолины Мардзотто Дориа де Дзулиани?! Тем более не предполагалось, что читатель отправится на берега канала Сан Тровазо за туманом и за запахом мочи.
В итоге приходит некоторое примирение и осознание, что в эту игру в неточности Бродский, по сути дела, играл сам с собой. Ведь главная метафора его книги о Венеции – кривые зеркала, неверные и разбитые отражения, лукавые двойники реальности. “Набережная неисцелимых” – тоже своего рода кривое зеркало, отразившее жизнь автора и его любимого города сквозь рябь поэтических вольностей, нагнанную ветром его воображения ради общей красоты картины.