Эгин знал этот танец. Эгин любил его и, разумеется, прекрасно понимал, что его любили и другие мужчины ― например, Дотанагела. Но как этот танец любят псы, если к нему прибавить еще кое-что, ― Эгин не знал и даже представить себе раньше не мог.
Вербелина шла, ритмично и плавно раскачивая бедрами, пять шагов влево. По ее лицу бежали, сменяясь, десятки удивительных сладострастных гримас. Иногда она скалилась медведицей, иногда взрыкивала тигрицей, но Эгин был уверен, что для тварей это все одно разные лики сладострастия. Вынося ногу вперед на шестой доле, Вербелина стремительно и в то же время неописуемо грациозно поворачивалась и шла назад. На обратном пути она не гримасничала, нет ― здесь все искусство опускалось ниже ― к животу, груди и бедрам, а на лицо Вербелины нисходила печать великого расслабленного облегчения. Новый поворот и новые гримасы. Смена ритма. Хлопки ладоней. В общем, Эгин с определенного момента не сомневался в том, что, обратись он животным, он бы определенно стал сейчас на карачки, развесив слюну и жадно впитывая каждое движение Вербелины. Он едва не забыл считать проходы. Но нет, не забыл ― сейчас как раз оканчивался седьмой.
Эгин с трудом оторвал взгляд от ослепительной наготы Вербелины и перевел взгляд на стены Хоц-Дзан-га, над которыми с начала ее танца воцарилась удивительная тишина, прерываемая лишь стонами умирающих смегов и поскуливанием раненых тварей, которые видеть Вербелины не могли.
Твари. Твари повсюду. Отвратительные алые пасти распахнуты. Глаза горят. Челюсти свисают едва ли не до шершавого пола боевых площадок. Нити розовой слюны. И полная неподвижность.
Псы сидели как завороженные. Смеги, которым Эгин, а вслед за тем и сообразившие, в чем дело, Са-меллан с Иланафом безмолвно подавали всякие предостерегающие знаки, затаились среди псов, стараясь не обронить ни единого лишнего звука. Эгин подумал, что более дикой картины ему не доводилось видеть никогда в жизни.
Десятый проход. Эгин поднял лук, которым его с утра снабдил предусмотрительный Фарах. Натянул тетиву. Прицелился в пса, который стоял подальше от смегов, прямо на гребне соседнего лепестка-стены.
Промахнуться было невозможно. Пес, не издав ни единого звука, исчез из поля зрения Эгина, прохваченный насквозь быстроперой стрелой. И ни один из его сотоварищей никак не прореагировал на это вопиющее надругательство над любителем изящных искусств, во-площеннь1х в бедрах и грудях Вербелины.
Это послужило сигналом. Сколь бы ни были мечи смегов в среднем дурны, они разили без пощады. Обезглавленные твари гибли быстрее, не успевая, как и обещала Вербелина, даже осознать, что же происходит. Псы наконец-то гибли десятками. Единственное, чего не мог понять Эгин, ― почему они не разлетаются вдребезги под невидимыми и неотразимыми ударами Говорящих, отчего по их черным загривкам не гуляет долгая рука клинка Дотанагелы и что вообще себе думают истинные сильнейшие Хоц-Дзанга? Выходило, что героиня дня ― Вербелина исс Аран, а все прочие ― простите, так, на подпевках.
Увы, день только начинался, Эгин не знал истинного положения дел и на одну десятую, а героями дня еще предстояло стать многим и многим. Только не ему, простому рах-саванну Опоры Вещей.
Да, вот он, поворот дороги. Вот они, сосны. А вот и Хоц-Дзанг.
Лагха Коалара резко остановился. Да, Шет оке Ла-гин знал, что делал. Крепость-роза, возродившаяся над Золотым Цветком…
– Прошу меня простить, гнорр, ― это был голос пар-арценца Опоры Единства. ― Но, если я не ошибаюсь, вы, согласно собственным уверениям, располагаете всем необходимым, чтобы сокрушить Хоц-Дзанг в одночасье. Почему же вы…
– Прошу меня простить, пар-арценц, ― голос Лаг-хи полоснул по ушам ближайших аррумов прыткой плетью-семихвосткой, ― но вы напросились сами.
Лагха рывком поднес двойную флейту к губам и резко дунул в нее. Два языка пламени с ревом вырвались из безобидных тростниковых трубочек и расплескались о позолоченные доспехи пар-арценца. Тот в ужасе отшатнулся назад.
– Вы хоть один чистый звук в этом реве расслышали? ― спросил Лагха тоном наставника музыкальных искусств.
– Нет, гнорр, ― покачал головой пар-арценц, постепенно приходя в себя.
– Вот именно. Потому что там, ― указующий перст гнорра ткнул в великолепные очертания Хоц-Дзанга, ― там сейчас пятеро ― трое живых-вне-плоти, один хушак и один человек ― держат с горем пополам Танец Садовника в тенетах своей отводящей магии, и мое искусство сейчас бессильно. А теперь, пар-арценц, позвольте мне наконец-то приступить к настоящему штурму Хоц-Дзанга.
– Безусловно, гнорр, ― на уста пар-арценца Опоры Единства снизошла наилюбезнейшая улыбка.
Тяжело дыша, к ним подошел пар-арценц Опоры Безгласых Тварей.
– Плохи дела, ― сказал он куда-то в сторону. ― Плохи дела. Они вовсе не слышат меня, и они гибнут. Совсем скоро они будут истреблены.
Лагха Коалара только махнул рукой. Дескать, пусть их.
– Подержите, будьте столь любезны.
Пар-арценц Опоры Единства с опаской принял от гнорра двойную флейту.
Лагха Коалара достал из-за спины лук, извлек из колчана стрелу и натянул тетиву. Лук он держал весьма необычно ― не вертикально, так, чтобы нижний конец упирался в землю, а горизонтально. Потом он задрал стрелу в небо, словно бы собирался дострелить до облаков. Ни один смертный не смог бы удерживать такой огромный лук в таком положении. Но рука гнорра даже не дрогнула.
До южных стен Хоц-Дзанга было шагов пятьсот, а до его цели ― шагов семьсот пятьдесят. Ничего, долетит.
– А, чуть не забыл! ― бросил через плечо Лагха Коалара. ― Пусть морская пехота разворачивается подковой вокруг Хоц-Дзанга. Когда стены падут, кто-то ведь обязательно уцелеет!
Вербелина разошлась вовсю. Ее тело блестело от пота, мокрые пряди волос облепили лицо, шею, плечи. Она хрипела и стонала, клочья белой пены то и дело срывались с ее губ, соски непомерно раздулись, и Эгин не сомневался в том, что ее груди сейчас совершенно окаменели, уподобляясь белому греоверду.
Впрочем, Эгину было по большому счету все равно, что там происходит с Вербелиной. Главное, псы были по-прежнему приворожены, причем глубина их транса явно возрастала с каждым мгновением, ибо Эгин заметил, что некоторые твари начали сомлевать и без какого бы то ни было вмешательства вражеского оружия. То у одного, то у другого пса закатывались глаза, подкашивались лапы, и грозный убийца валился на бок, как мешок с перегнившими сливами.
Псов оставалось никак не больше четверти. Еще немного ― и Хоц-Дзанг будет очищен целиком и полностью.
И в этот момент произошло совершенно необъяснимое, с точки зрения Эгина, событие. Невесть откуда выпущенная стрела ― казалось, ее породили сами небеса ― высекла искры из гребня стены в одном шаге за спиной Вербелины. С треньканьем лопнувшей струны разлетелся вдребезги ее наконечник (Эгин мог только пожать плечами по поводу такого дрянного железа), а освобожденное древко, нелепо подпрыгнув, упало прямо под ноги Эгину. Оно было лишено оперения. Только шелковые веревочки.
Где-то он уже видел такое… Где-то… А-ах, Шилол! Солнце, густой запах гари, лязг смертоносного металла. Палуба «Сумеречного Призрака». Дотанагела. Стрелка Норгвана, выплюнутая им из духовой трубки. Да. На той тоже были похожие веревочки. В общем-то, один почерк. Почерк карающей десницы Свода Равновесия.
– Вербелина! Вербелина! ― заорал он, не надеясь быть услышанным. Да, действительно, ― как Вербелина и обещала, она будет вести себя странно и не будет отзываться на обращенные к ней призывы.
В следующее мгновение стрела гнорра отыскала ее. Впившись в плечо Вербелины у самого основания шеи, наконечник стрелы разлетелся вдребезги ― как и предыдущий. В том не было вины дрянного железа. В том было преднамеренное злоумышление. Осколки железа разорвали шею танцовщицы, вскрыв вены.
Рах-саванн Опоры Безгласых Тварей Вербелина исс Аран неловко взмахнула руками и сорвалась с гребня стены вниз. Вниз, на трупы людей и псов, которые всегда были ее самыми внимательными и благодарными зрителями.
Лиг знала, насколько ненадежна та «молния Аюта», которую наспех соорудили по ее указаниям за последние три дня кузнецы Хоц-Дзанга из паршивого металла при помощи паршивой технологии столетней давности. Отлить они ничего не успевали, поэтому пришлось делать ствол клепаным. Но лучше такой урод, чем его полное отсутствие.
Все время с начала сражения Лиг провела рядом с «молнией Аюта», будучи готова отдать приказ на стрельбу в любой момент. Образ-ключ сейчас занимал все ее существо, пульсируя, словно второе сердце. Когда псы начали штурм Хоц-Дзанга, Лиг, несмотря на донесения о потерях, оставалась совершенно хладнокровна. Она верила в Вербелину, с которой имела обстоятельное общение накануне. Лиг узнала о начале танца Вербелины по неожиданно прекратившемуся псовому гвалту и не сомневалась в том, что нечисть будет истреблена. Но Лиг недооценила гнорра.
Когда Вербелина исс Аран получила Поющую Стрелу и рухнула вниз со стены-лепестка, Лиг как раз принимала донесение о появлении гнорра и его людей.
Сквозь вновь поднявшийся вой неутомимых тварей Лиг не стала дослушивать подробности о луке гнорра и «лососях», которые уже начали развертываться из походной колонны. С трудом перекрикивая шум вновь разгорающейся битвы. Лиг отдала приказ разрядить «молнию Аюта» в неприятеля. И над Хоц-Дзангом грянул гром.
Лагха Коалара был многомудр и многоопытен. Лаг-ха Коалара знал, что в Хоц-Дзанге ему будут противостоять Говорящие вместе с искушенными в своем искусстве мятежными офицерами Свода.
Но даже Лагха Коалара не знал ― ибо не мог знать, ― что в Хоц-Дзанге находится «молния Аюта» того образца, которые в Гиэннере принято называть «крепостными градобоями». Не знал Лагха и того, что он и его люди находятся в точности там, куда, по расчетам Лиг, должно было послать свои смертоносные гостинцы ее несовершенное детище.
Поэтому когда над Хоц-Дзангом раскатился сочный рокот и почти сразу же вслед за ним в небесах, стремительно приближаясь с едва слышным свистом, появились десятки небольших каменных снарядов, в отведенные ему мгновения гнорр не смог сотворить ничего лучшего, кроме как отшвырнуть лук и с невероятным проворством подкатиться под ноги пар-арценцу Опоры Безгласых Тварей. Пар-арценц, не успев даже ойкнуть, упал на своего непосредственного начальника. Впрочем, испугаться такому конфузу он тоже не успел. Потому что Лиг договорила заклинание, и образ-ключ в ее переутомленном мозгу взорвался и исчез, обрекая взрываться и исчезать мелкие каменные ядра, за изобильное исторжение которых «молнии Аюта» этого образца называют именно «градобоями».