Вечером я решилась поговорить с отцом. За ужином, который сегодня был прост и сытен — запечённое мясо и жареный картофель.
— Пап… — последовала долгая пауза, так как оказалось, что слова, которые я так долго подбирала для этого разговора, внезапно куда-то исчезли.
— М-м? — промычал он вопросительно, оторвавшись от книги, когда продолжения так и не последовало.
— Мне сегодня позвонила Милена… — снова пауза. Я вяло ковыряю вилкой зажаренную до аппетитной корочки картошку.
— Мне что, вытаскивать из тебя слова клещами? — отец откладывает книгу в сторону и смотрит на меня. Похоже, мне удалось отвлечь его внимание от детектива.
Набрала полную грудь воздуха и решилась, словно нырнула с разбега в холодную воду:
— Можно я снова буду сидеть с ней? Поговори с Татьяной Викторовной, пожалуйста. — зачастила, вываливая всё сразу, чтобы он не успел остановить. — Милене плохо. Одиноко. Ей не нравится новая няня. Да и я тоже скучаю по ней. Обещаю, что к Ярославу это не имеет никакого отношения. Я к нему даже не буду подходить. Вообще не стану смотреть в его сторону…
По выражению его лица я поняла, что ничего у меня не выйдет.
— Саш… Боюсь, что это невозможно. Татьяна и я… У нас сейчас несколько напряжённые отношения. Вряд ли она станет меня слушать. Да и видеть тебя рядом ей вряд ли будет приятно…
— Вы расстались? — это было скорее утверждение, чем вопрос. Я ведь уже и так это поняла.
— Можно и так сказать, — не стал вдаваться в подробности отец.
— А как же Милена?
— Если новая няня её обижает, я позвоню Татьяне, — пошёл он на компромисс. — Но только если девочку действительно обижают.
— Нет, — не стала врать я. — Милена сказала, что няня её не любит. И она скучает по мне. Мы привязались друг к другу…
— У Милены есть мать, которая лучше нас с тобой знает, что хорошо для девочки. Дети быстро привязываются к тем, кто проявляет к ним тепло и заботу. Скоро она привыкнет к новой няне и забудет о тебе. Советую сделать то же самое. Спасибо за ужин.
Он ушёл, забрав книгу, зажимая пальцем место, на котором остановился. Сейчас отец уляжется на диване и погрузится в захватывающие приключения очередного детектива, выдуманного Чейзом.
А я осталась на кухне с грязной посудой и мыслями о маленькой девочке, которая чувствовала себя одинокой. Может быть, даже в этот самый момент.
Мне казалось, что в чём-то мы с Миленой похожи. Мы обе чувствовали себя лишними в собственных семьях. Наши матери не баловали нас нежностью и вниманием, строя свою жизнь и карьеру. Наверное, поэтому нас так быстро связала взаимная симпатия и дружба.
Я вымыла посуду и включила телик в гостиной. Пощелкала пультом, перескакивая с канала на канал. Наткнулась на боевик, где как раз шёл уличный бой между плохими парнями и хорошими. Хорошие погибали один за другим, лилась кровь, гремели взрывы. Я отвлеклась от грустных мыслей и стала сопереживать экранным героям.
Вскоре ко мне присоединился отец. Растянулся на диване, подбадривая «наших» громкими выкриками. Когда плохие наконец были побеждены, он сжал мои плечи, чуть встряхивая, и поцеловал в щёку. Быстро и легко, скорее, оцарапав отросшей щениной.
— Всё-таки здорово, что ты приехала! — он ещё раз сжал мои руки и поднялся с дивана. — Спокойной ночи, дочь.
— Спокойной ночи, пап… — улыбнулась ему вслед.
А может, я выдумываю все эти переживания? И Милена тоже. Нас обеих любят. Пусть не всегда так, как нам хочется. Но любят. Так, как умеют.
19
В декабре вдруг выпал снег. Папа разбудил меня ранним субботним утром.
— Просыпайся, соня, всю красоту проспишь! — прокричал он радостно, с разбега усевшись ко мне на кровать, так, что я едва не подпрыгнула вместе с одеялом. Всё-таки законы физики слишком жестоки в выходной день с утра.
Я открыла один глаз и потянулась к лежавшему поблизости телефону. Не поверила тому, что увидела, и открыла второй глаз. Цифры на экране не изменились.
— Па-ап, прекрати, — протянула я недовольно. — Ещё слишком рано.
Сунула телефон под подушку и перевернулась на другой бок, собираясь снова закрыть глаза и досмотреть так нагло прерванный сон.
— Глупая! — не унимался он. — Ты только посмотри!
Он подбежал к окну, резко раздвинул шторы, ослепив меня и заставлв зажмуриться, начал декламировать:
— Та-та-та та-та та та-та-та, великолепными холмами… блестя на солнце снег лежит. Прозрачный лес один чернеет…
— Ага, и ель сквозь иней зеленеет… — продолжила я хмуро строки Александра Сергеевича. — И речка подо льдом блестит. Или не подо льдом, потому что льда в Анапе не бывает…
— Иди сюда, — не повёлся он на мой недовольный тон.
Немного подумав, я всё-таки завернулась в одеяло и подошла к окну.
— Ух ты! — замерла восхищённо.
— Ну вот, а ты сопротивлялась, — отец приобнял меня за плечи, сжал и немного встряхнул. — Одевайся, пойдём кататься.
Он выскочил из комнаты, а я осталась у окна. Смотрела поражённо на преобразившийся за одну ночь мир. Всё было засыпано белым пушистым снегом. Ветви яблонь, ещё вчера голые и печальные, словно расправили белоснежные крылья. Туи превратились в беленькие пушистые пирамидки. На дорожке отпечаталась извилистая строчка следов соседской кошки.
Я словно смотрела на волшебную сказку, сошедшую со страниц книги прямо в наш сад.
— Сашка, ты что, там опять заснула? — донёсся снизу голос отца.
— Иду! Крикнула в ответ и сбросила одеяло. Такой день, и правда, жалко пропустить.
После быстрого завтрака мы вышли на улицу. Папа достал из кладовки две пары стареньких лыж. Мне очень хотелось спросить, зачем ему две, но я удержалась. Мало ли какие тайны прошлого хранили эти лыжи. Но ответ на вопрос, хоть и невысказанный, не заставил себя ждать.
— Это мы ещё с отцом катались, то есть с твоим дедушкой, — пояснил папа, с теплом глядя на лыжи и уносясь воспоминаниями в далёкое детство. — Уже лет двадцать им… Если не тридцать…
Засомневался он и начал внутренние подсчёты. Потом махнул рукой на ненужные нам сейчас цифры и протянул мне пару лыж, те, что поменьше.
— Раньше мои были, — пояснил мне, — а эти отцовские. Вот и сам до них дорос. — усмехнулся. — Не знаю даже, сколько лет они пылились. Тебя ждали.
Я тоже погладила лыжи, радуясь, чувствуя сопричастность к истории моей семьи, о которой прежде и не задумывалась.
Мы дошли до широкой аллеи за зданием музея. Здесь уже гуляли несколько семей с детьми. Смеялись, валялись в снегу. Кто-то лепил снежную бабу. Молодая пара впереди, как и мы, каталась на лыжах, оставляя за собой ровный чёткий след.
Отец помог мне с креплениями, сунул палки в руки и легко покатился вперёд.
— Не отставай! Тут всего удовольствия на пару часов.
— Почему? — поначалу мне было непросто разобраться с изменившимися конечностями. Но вскоре я приноровилась и даже догнала отца, поджидавшего в нескольких метрах впереди.
— К обеду растает, — без тени сомнения сообщил он.
— Может, и не растает, — не согласилась я, — вон сколько нападало.
— Посмотрим. Ты догоняй!
Отец убежал вперёд, я последовала за ним, изо всех сил стараясь идти вровень и не отставать.
Мы катались почти два часа. Оба вывалялись в снегу. Поиграли в снежки с соседскими мальчишками. Причём я встала на сторону мальчишек, и мы совместно обстреливали моего отца, прячущегося за заснеженными акациями и выглядывавшего только для того, чтобы метнуть очередной снежный снаряд.
В отличие от нас папа бил без промаха. И вскоре каждый член нашей юношеской команды был облеплен белыми снежными пятнами. Снег таял и затекал за шиворот, но мы, разгорячённые и возбуждённые, этого даже не замечали.
Просто потрясающий день.
Мы возвращались домой, вспоминая моменты нашей снежной битвы. Отец гордо бравировал одержанной над молодёжью победой. А я думала, какой же он у меня классный. И как же мне повезло.
У нашей калитки кто-то стоял. Какая-то женщина в чёрном пальто с меховым воротником. Она находилась к нам спиной, смотрела в сторону скрытого соседскими домами моря, поэтому я не могла разглядеть лицо.
Но что-то в её фигуре, в самой позе казалось мне странно знакомым.
Чем ближе мы подходили к дому, тем больше я замедляла шаг, кажется, уже догадываясь, кто эта женщина. Нет, уже точно зная…
Совершенно невероятно, чтобы она могла здесь находиться. И всё же это была она.
Зачем она приехала?
— Ты чего? — спросил ещё не догадывающийся о скорых переменах отец. Он удивлённо наблюдал за мной, сначала замедлившей шаг, а затем и вовсе остановившейся на другой стороне улицы.
Папа проследил за моим взглядом и тоже принялся рассматривать женщину. В этот момент она обернулась.
— Не может быть, — поражённо прошептал он. И я была с ним совершенно согласна. Этого просто не может быть.
Увидев нас, мама радостно улыбнулась и приветственно замахала рукой. Но с места не сдвинулась. Мы с отцом тоже. Так и стояли по разные стороны улицы, разделённые трёхметровой полосой асфальта. Те, что раньше были семьёй. А теперь? Кто мы теперь? И зачем она всё-таки приехала?
Кажется, последний вопрос я задала вслух. Потому что отец на него ответил:
— Пойдём и сами у неё спросим.
Он сжал мою ладонь, и я отреагировала ответным пожатием. Мы команда. И она не сможет этого изменить, что бы ни пришло ей в голову, какие бы цели ни преследовала.
— Привет, — мой голос звучал настороженно, и мне не удалось добавить в него дружелюбия. — Что ты здесь делаешь?
На какое-то мгновение мама смутилась и отвела взгляд, но потом снова взглянула на меня с улыбкой.
— И я тоже рада тебя видеть, Саша. Здравствуй, Серёжа, — она улыбнулась ему так по-особенному, что мне даже стало неловко от того, что я при этом присутствую. Ведь эта улыбка предназначалась единственному мужчине во всём мире.
Надеюсь, он не поведётся на подобное?
Я скосила глаза на отца. Он смотрел куда-то себе под ноги. Затем вдруг, словно на что-то решившись, дёрнул меня за руку. Немного растерявшись, я не сумела вовремя затормозить, и мы двинулись навстречу моей матери. Его бывшей жене. Женщине, которая преодолела две тысячи километров и теперь стояла на другой стороне улицы, ждала нас, улыбалась, смотрела, как мы приближаемся.