В дверях стоял Лев. Глаза улыбались, а губы были просто склеены.
Анна отошла в сторону, впуская его.
Он вошел, держа левую руку за спиной. Над правым плечом медленно вырастали три огромных голубых колокольчика.
Ей неодолимо захотелось повиснуть на Льве и забыть всю эту чушь с телефонными недомолвками, прижаться к нему всем телом и ни о чем не думать. Целовать его губы, теребить его жесткие кудри, вдыхать его запах…
Она потянулась за цветком и взяла в руку шершавый стебель.
Лев крепко сжал ее в объятиях.
— Можно украсть тебя на ночь? — Он шептал ей в ухо, целуя и покусывая его. — Я верну тебя, когда захочешь… Анна… Анна… Я не смогу больше ни одной ночи провести без тебя… Я умру с тоски, не дожив до утра… Я люблю тебя… Анна…
Анна, переодетая в узкие джинсы и тонкий шелковый пуловер, дрожащей от волнения рукой писала на комоде в прихожей записку: «Ленок, прости, не волнуйся, я в надежных руках. На всякий случай телефон… Вернусь утром. Целую = Я».
Она протянула Льву фломастер.
Лев положил на место предназначавшийся Ленкиному потенциальному жениху оранжевый пакет, который вертел в руках, и вписал свой номер. Анна приклеила записку к зеркалу.
— Вот моя берлога, — сказал Лев, пропуская Анну в дверь.
— Мило, — сказала Анна оглядевшись.
Двухкомнатная хрущеба выглядела весьма необычно: все перегородки снесены, а единое пространство разделено невидимыми, но четкими границами: там кухня, точнее, место для приготовления пищи со всеми необходимыми атрибутами, там — спальное место с низкой лежанкой и стеллажом, уставленным книгами, а это, похоже, рабочий кабинет со столом, компьютером на нем и полками, забитыми всякой технической всячиной.
В центре стоял низкий квадратный стол со стеклянной столешницей. Под ней лежали газеты, журналы и множество интересных вещиц: немыслимые ракушки, огромный жук скарабей, яркая модель дельтаплана…
На стекле в прозрачной глубокой миске плавали головки чайных роз в обрамлении листьев.
— А вы эстет, Лев, — сказала Анна.
— Приятно слышать это из ваших уст. Легкий ужин?
— Только если очень легкий.
Лев усадил Анну в низкое удобное кресло, поставил два бокала, тарелку с сыром и оливками и бутылку французского красного вина, включил замысловатый светильник над столом и сел напротив.
Через несколько секунд комната наполнилась едва слышным мелодичным перезвоном — это под действием тепла в светильнике пришли в движение какие-то штуковины, которые ударяли по тоненьким трубочкам разной длины.
Они сидели молча, попивая прохладное вино. В воздухе висело нечто, напоминающее последний телефонный разговор. Анна хотела спросить Льва, что же произошло, но не знала, как сформулировать свои смутные догадки и необоснованные сомнения.
— Ты что-то хочешь мне сказать? — Лев опередил ее.
— А ты меня чувствуешь… Только я не знаю как…
— Тогда можно я? — Он отпил из бокала. — Чтобы между нами было все ясно, я должен сказать тебе три вещи.
— Целых три!
— Да… и одна важнее другой.
— Я вся внимание.
— Подожди, так сразу… я волнуюсь. — Голос выдавал Льва больше, чем само признание. Он разглядывал бокал на просвет, потом допил, поставил его и заговорил: — Первое. О себе. Я был женат, у меня есть дочь, ей восемнадцать, она живет со своей матерью в Канаде… Историю рассказывать?
— Пожалуйста, рассказывай все, что сочтешь нужным.
— Тогда коротко. Лет десять назад у жены обнаружились родственники… там. Стали звать к себе. Она хотела эмигрировать. У меня желания не было. Пару лет мы препирались на эту тему и решили, что она съездит на разведку, а там посмотрим. Они с дочкой уехали и не вернулись. Она развелась со мной «по переписке» и вышла замуж. Я любил ее… Тосковал страшно по ней, по дочке. Года три ждал, надеялся… Потом прошло. — Он поднял взгляд. — Это первое. Теперь — третье, и самое главное.
Лев встал, подошел к Анне и присел на корточки рядом с ее креслом. Взял в руки ее ладони и сказал, глядя в них, как в книгу:
— Я люблю тебя. Я никому никогда этого не говорил, кроме… кроме той, которую любил. Поверь… — Он вскинул на Анну глаза, готовый объяснять и доказывать серьезность своего заявления, если она в нем усомнится.
Но Анна не сомневалась.
— Я не умею жить двойной жизнью… Я не умею играть с чувствами… Одним словом, я предлагаю тебе стать моей женой.
— Я согласна, — тихо сказала она. — Я согласна быть твоей женой.
Лев положил лицо в ее ладони и долго молчал. Потом посмотрел на Анну. Его глаза были похожи на две горячие влажные виноградины.
— Ты не передумаешь до завтра?
— Можешь считать, что это произошло еще вчера.
Лев кружил Анну, крепко прижав к себе.
Когда оба успокоились, Анна спросила:
— А номер два?
— Теперь это не имеет значения… но я скажу, раз обещал. Только не сегодня, ладно?
— Ладно.
Утром он отвез Анну домой.
— Я позвоню, — сказал он и поцеловал ее.
Анна заглянула в Ленкину комнату. Та спала сном младенца.
Анна тоже решила поспать — в глазах были разноцветные круги от бессонной ночи.
Она плюхнулась на постель и сладко потянулась.
Лежащая на полу трубка тихо заверещала.
Это был Лев:
— А теперь — номер два. Ты готова?
— Готова.
— Пойди в прихожую.
Анна встала и отправилась в недоумении туда, куда было велено.
— Я на месте, — сказала она.
— Теперь — внимание. Под зеркалом лежит пакет, распечатай его. А я тебя целую. До связи. — И он отключился.
Анна надорвала пакет. В нем была папка. На папке надпись «Домбровский Лев Сергеевич» и номер телефона. Тот же, что висел на зеркале.
Из папки выскользнуло несколько чистых листов бумаги. Они рассыпались по темному блестящему паркету и были похожи на льдины, уносимые весенним паводком.
Из комнаты вышла заспанная Ленка.
— Ой, что это? — удивленно спросила она Анну.
НЕСКОЛЬКО ПОРТРЕТОВ ОДНОГО ЛИЦА,илиВариации на тему глаз, лоз и гроз(Цикл стихов)
В. К.
Портрет первый
Изумрудные глаза,
Кучерявый сноп соломы,
Голос бархатный с истомой,
Как уставшая гроза.
Портрет второй
Виноградные глаза,
Тело — гибкая лоза,
Глубоко в глазах зеленых
Колобродит хмель-гроза.
Портрет третий
В ИЗУМрудные глаза
ИЗУМленный взгляд —
ИЗУМительно хмельные,
Словно теплый виноград.
Портрет четвертый
Когда глаза его печальны,
Они похожи на замерзший пруд,
На инеем покрытый изумруд,
На виноград в снегу нечаянном…
Портрет пятый
Над суетой спрессованных спешкою минут
Два зеленых облачка медленно плывут.
Портрет шестой
В глазах зеленых буйная гроза,
И ветер в кудри бьет, как в паруса.
Портрет седьмой
Твои глаза в мои глаза вольются,
И руки вкруг меня лозою виноградной обовьются,
И медом я наполнюсь, словно улей
В зените лета, в бархатном июле…
Портрет восьмой
Твои глаза — как два распахнутых окна в зеленый день,
Где трав подкошенных медвяная волна и стога сень,
Где связь времен тонка, как паутины нить, и запах гроз,
Где можем вместе мы с тобою быть, а можем врозь…
Портрет девятый
Упрямого рта
с изломом черта —
росчерк шального пера;
улыбка — струна,
усмешка — волна,
забавна его игра.
Улыбки струну
чуть натяну —
и зазвучит твой смех,
к волне припаду
и в ней пропаду,
искупая свой грех.
Грех мой большой —
кривила душой,
«люблю» говорив вчера:
любила лишь ту
с изломом черту —
росчерк шального пера…
Обращение к оригиналу
Твои глаза оливкового цвета
пьянят меня, как мед на склоне лета.
Как хорошо, что в мире есть твои глаза.
И я судьбу благодарю за это.
Я нежным именем твоим полна —
оно во мне, как теплая волна.
Весь мир наполнен именем твоим,
и я в него немного влюблена.
Как совершенны рук твоих черты —
их линии так четки и чисты.
В твои ладони я свое вложила б сердце.
Как хорошо, что этого не знаешь ты.
Ведь суждено нам было разминуться,
чтоб мне в глаза твои не окунуться,
чтоб именем твоим тебя не разбудить,
чтоб рук твоих плечами не коснуться…