Схватки начались только через день под вечер. Юлий, пропахший валерьянкой, сидел в гостиной на диване. Сцепив руки, прислушиваясь к крикам из спальни. Марго вопила на весь дом. Юлию было слышно утешительное бормотание акушерки, лязг металла, звук льющейся в таз воды. «Хотите поприсутствовать, папаша? – спросила акушерка, высунувшись из спальни. Уже скоро!» Юлий только судорожно помотал головой.
…Кажется, он задремал. Растолкала его бесцеремонной ногой акушерка – руки ее были заняты продолговатым свертком. «Дочка! – объявила она торжественно. – Можете подержать, папаша!» Она сунула ему в руки теплый тяжелый сверток. Юлий оторопело уставился на крохотное сине-багровое личико, раскрытый бледный ротик, из которого не вылетало ни звука. Подпухшие веки, сизые слепые глаза, кнопка носа – ребенок напоминал марсианина из мультяшек. Он перевел глаза на акушерку. «Здоровая, хорошая девочка, – сказала та. – И мамаша в порядке. Спит». Девочка закряхтела, сморщила личико. Юлию показалось, она взглянула на него осмысленно. И в ту же минуту его захлестнула такая жалость к этому существу, что он всхлипнул.
«Ну-ну, папаша! – Акушерка ободряюще похлопала его по плечу. – Первый ребенок?» Юлий кивнул. «А имя придумали уже?» Юлий снова кивнул. Говорить он не мог – боль перехватила горло, и Юлий разрыдался. Девочка сморщилась и тоже заплакала. Утробные звуки его рыданий смешались с негромким мяуканьем Александры. Акушерка принесла из кухни рюмку с валерьянкой, сунула ему с грубоватой снисходительностью. Юлий с отвращением выпил и закашлялся. Ему было неловко перед этой здоровенной бабой. Он не понимал, что с ним происходит. Как будто громадный плуг ворочался у него внутри, выворачивая внутренности и ломая кости…
…Марго отказывалась вставать. Она лежала, отвернувшись к стенке. Акушерка отбыла, пообещав прислать няню. Прощаясь, она многозначительно постучала себя пальцем по лбу и сказала:
– Не волнуйтесь, папаша, так бывает. Особенно когда женщина в возрасте. Голова не выдерживает. Все надо делать вовремя. Все образуется…
Она упорно называла его «папашей», что сначала возмущало Юлия, а потом стало привычным.
…Няня оказалась приветливой говорливой женщиной лет сорока. У Юлия, с опасением ожидавшего двойника акушерки, отлегло от сердца. «Ах ты ж моя маленькая, – запела няня, доставая проснувшуюся Александру из кроватки. – Ах ты ж моя хорошенькая! А где же это наша мамочка?»
«Наша мамочка» была в спальне. Если няня и удивилась странным отношениям родителей, то виду не подала, и Юлий был благодарен ей за это. Марго покормила девочку. Малышка, полузакрыв глаза, сосала, Марго жадно смотрела на дочку. Юлий сидел на краю кровати, не сводя взгляда с них обеих. Няня деликатно удалилась. Оба молчали. Юлий вдруг протянул руку и погладил Марго по голове. Ему показалось, она сейчас разрыдается. Самое время было поговорить начистоту, но они не знали, как. И момент был упущен…
…Юлий испытывал восторженную радость, купая дочку. Он держал Александру в здоровенных ручищах, няня сторожила рядом, подсказывая, что нужно делать. Хотя он и сам все знал после двух-трех недель. Ему казалось, Александра распускается в теплой воде как цветок. Гримаска, похожая на улыбку, скользила по ее лицу. Она была уже не багрово-красной, а бело-розовой, как клубничное мороженое. Торчал мокрый черный хохолок, сжимались и разжимались крошечные пальчики на руках. На каждом, к изумлению Юлия, был крошечный ноготок. После купания ноготки нужно было состричь – процедура, которая доверялась лишь няне. То, что Юлий испытывал, глядя на дочку, было несравнимо ни с чем – ни с удачными банковскими операциями, ни с крупным выигрышем в казино, ни с сексом.
Пока Юлий с дочкой гулял в парке, няня бегала по магазинам, закупала провизию. По уговору, она переселилась к Юлию, заняв маленькую комнату. И готовила нехитрую еду на всех.
Юлий гулял по часам, неукоснительно соблюдая режим. В тот день он вернулся как всегда, в два. Няня задерживалась, но Юлий и сам знал, что нужно делать. Пока он переодевал Александру, она дрыгала ручками и ножками и громко смеялась. Громко смеяться она научилась всего пару дней назад. Юлий смеялся вместе с ней.
Марго в спальне не оказалось. Юлий застыл на пороге, не веря глазам. Кровать была аккуратно застелена, подушки аккуратно расставлены. Марго исчезла. Ошеломленный, он положил девочку на кровать, приподнял тяжелое гобеленовое покрывало, словно думал найти там Марго. Под покрывалом было свежее постельное белье, и он понял, что Марго ушла. Убрала за собой и ушла. Насовсем. Он присел на край кровати. Александра закряхтела, требуя еды. С некоторых пор ее прикармливали детскими смесями. Он услышал, как открылась входная дверь – вернулась няня.
Он и сам не знал, что чувствовал сейчас. Сложный букет, в котором смешалась злость на Марго, испуг за Александру и, пожалуй, облегчение. Да, да, облегчение! Теперь Александра принадлежит ему безраздельно. А кроме того, странная история с Марго – женщиной ниоткуда – пришла к логическому завершению. Она сама поставила точку в их отношениях, уйдя безо всяких объяснений и прощаний. Не нужны ему ее объяснения, бог с ней! Он даже почувствовал что-то вроде благодарности Марго за то, что свой тяжелый крест она несет в одиночку, не впутывая других. Он вдруг вспомнил, как она вытягивала его… с того света, когда он сдуру наглотался таблеток, ее отчаяние, и понял, что уже тогда она знала, что уйдет.
Глава 6Лара с цветами
…Лара наливает себе остывший чай. Теплый осенний день клонится к вечеру. Холодает. От земли тянет сыростью. Очень тихо. Закатное солнце золотит листья и цветы. Шары хризантем стоят неподвижно – кажутся нарисованными акварельными красками. Их много, целая поляна. Все разных оттенков лилового – от бледных серо-розовых до густо-чернильных. С белыми сердцевинами. Новый сорт Лара назовет «Ожидание». Несчастливо влюбленные иногда пишут стихи. Хризантемы – стихи Лары.
Темнеет. Бережа в углу веранды становится невидим, сливается с густой тенью. Лара зябко кутается в толстую шерстяную шаль. Ей не хочется уходить в дом. Она представляет себе, как вдруг скрипнет калитка и войдет Андрей. Поднимется по ступенькам, молча усядется на верхней. Он любил сидеть так, прислонясь спиной к перилам. Посмотрит на нее снизу вверх. Они оба будут молчать. Им не нужны слова. Она ни о чем его не спросит…
Нет, думает она внезапно. Она назовет свою хризантему «Возвращение». В слове «ожидание» – печаль и неуверенность…
Совсем стемнело уже, и наступила ночь. Звезды высыпали, по-осеннему холодные и далекие. Лара, не зажигая огня, сидит на веранде. Перебирает свои воспоминания, как когда-то ребенком гальку на морском берегу. Ищет куриного бога или сердолик.
Любопытная птица, залетевшая тогда в спальню – сердолик! Лара улыбается и вздыхает.
«Какая ты красивая, Ева!» – сказал Андрей, подняв свечу, рассматривая ее. Куриный бог!
Он неумело чистит картошку, подвязавшись ее фартуком. Поворачивает голову, с улыбкой говорит что-то…
Ты не Лара, говорит он, ты, оказывается, Ева из райского сада! У тебя за домом райский яблоневый сад и ферма карликовых помидоров…
Они сидят на веранде, он задул свечу – и так светло, вон какая луна! Луна, лунища, висит мельничным жерновом, ворожит им будущее, подмигивает хитрым глазом, светло как днем…
Он спит, разбросав руки, а она сидит рядом, смотрит, взгляда не сводит, наполненная радостью, как… как… махровая хризантема. Он лежит перед ней – тонкий, смуглый, невыразимо прекрасный. Легкое дыхание, улыбается во сне. «Я смотрю на тебя, даже больно глазам…»
Они лежат, обнявшись. Желтая осенняя планета заглядывает в окно, полная любопытства. Светлая холодная ночь, сквознячок из приотворенного окна…
Сердолик! Куриный бог! Сердолик! Куриный бог! Сердолик…
Глава 7Расплата
Генерал Колобов… Генерал врал ему в глаза, врал он и Серому Кардиналу, как Андрей окрестил неизвестного собеседника генерала. Он торговал им, Андреем, и убеждал того, что держит «сверхчеловека» на коротком поводке. Слова генерала о коротком поводке и морских свинках все время звучали в голове Андрея, приводя его в ярость. Даже то, что генерал называл его «сверхчеловеком», было ненавистно ему. «Сверхчеловек» в его восприятии был чем-то вроде ярмарочного дебильного силача, жонглирующего пудовыми гирями. Недочеловеком. Весь режимный объект, который генерал называл «центром» или «школой», вся грязная работа, которую они там проделывали, в чем бы она ни заключалась, воплотилась для него в генерале, этой бледной сволочи, который «ходил с папочкой», как сказал Сторож, обеспечивал, вынюхивал и писал рапорты. Главным был не руководитель проекта, известный ученый, а эта маленькая бледная поганка, которая могла уничтожить любого. При мысли о генерале у Андрея стискивались кулаки. Даже то, что генерал был против закрытия «школы» и настаивал на продолжении исследований, Андрей ставил ему в вину – при успешном их завершении генерала, или кем он тогда был… старлей? капитан? ждала головокружительная карьера. Еще бы, стоять у истоков науки будущего!
«Промахнулись вы со сверхчеловеком, товарищ генерал, – думал угрюмо Андрей. – И с поводком промахнулись. На то он и сверхчеловек, что посадить его на поводок, короткий или длинный, никому не под силу. А тайна ваша, маленькая личная любимая тайна генерала Колобова, отставленная до времени и дождавшаяся своего звездного часа, уже присматривает себе нового хозяина…»
«Ставили опыты как на зверях», – сказал Сторож. Один из мальчиков умер, но это не остановило работу. Умерла подопытная свинка, не беда, есть еще три! И только когда умер руководитель, работа «школы» застопорилась…
Нет, вдруг осенило Андрея. Смерть руководителя ни при чем! Его мог заменить один из помощников. Любой из команды посвященных. Но «школу» почему-то прикрыли, несмотря на протесты и рапорты генерала Колобова. А это значит