– Я нисколько не сомневаюсь в высочайшем, как вы изволили выразиться, мадам, профессионализме, моих… противников, – начал террорист, и в голосе его прозвучала ирония. Он не испытывал ни малейшего страха за свое будущее или неловкости за содеянное, похоже, у него были припрятаны козыри для прессы, после обнародования которых миру станет не до него. – Почему поймали? Я правильно понял вопрос? – Он выдержал паузу и сказал, доверительно понизив голос: – Знаете, обо мне пишут так много всякой ерунды… сами знаете! – Он рассмеялся. – Мне давно уже хотелось встретиться с вами, представителями мировых массмедиа, чтобы поговорить без помех, по душам, честно ответить на ваши вопросы… открыть свое истинное лицо, опровергнуть глупые слухи. Опять же, перемыть косточки общим знакомым. И единственной возможностью устроить это был… мой недосмотр, как вы выразились. Другими словами, я позволил себя поймать, пожертвовав собой ради истины. В этом мы с вами родственные души и даже, в известной мере, коллеги – вы ведь тоже частенько жертвуете собой ради истины.
Йоханн был многословен, чувствуя себя в центре внимания, сидел, непринужденно развалясь, в кресле, улыбался, пережидал смех в зале. Пресс-конференция стремительно перерастала в фарс.
Андрей вслепую черкал что-то в блокноте, чтобы не выделяться среди журналистской братии, а сам не сводил взгляда с человека на подиуме, глядя ему прямо в центр лба, в точку между белесыми бровями. Тяжесть в затылке перешла в пульсирующую боль. Не свалиться бы, подумал он. Оперся плечом о стену, перенес тяжесть тела на правую ногу, чтобы унять дрожь в колене, до боли сжал руки в кулак. Блокнот упал на пол, но он этого не заметил. Боль в затылке нарастала. Ему показалось, что он слепнет – улыбающийся человек на подиуме слегка расплылся и начал терять очертания. Вдруг Андрею показалось, что вместо головы у террориста череп, скалящийся крупными блестящими зубами, с черной дырой носа и выпуклыми лобными долями. И в середине гладкого костяного лба круглое отверстие вроде пулевого, как на виденном когда-то в музее черепе бизона, насчитывающем двадцать пять тысяч лет…
Он и сам не понял, что произошло. Йоханн Фрауэнхофер вдруг запнулся посередине фразы, поднес руки к голове, прижал пальцы к вискам. На лице его появилось выражение человека, прислушивающегося к едва слышным далеким голосам. По залу пролетел шумок. Присутствующие недоуменно переглядывались. В зале за считаные секунды сгустилась напряженная тишина, тяжелая, как предчувствие. Йоханн вдруг страшно вскрикнул, резко взмахнул руками, попытался привстать с кресла, но тут же рухнул обратно, вытянув ноги далеко вперед. В следующий миг голова его взорвалась как бомба, с той лишь разницей, что произошло это абсолютно бесшумно. Кровавые ошметки мозга и осколки черепа разлетелись по подиуму и достигли первых рядов. Фонтан крови из разорванной шейной артерии ударил в потолок. Зал на миг замер в ужасе, никто не понял, что произошло. Телохранители опомнились первыми – выхватывая оружие и опрокидывая репортеров, они ринулись в зал. Тут же раздался истошный женский визг, послуживший сигналом для остальных. Вслед за ним раздались испуганные вопли, и началась вселенская суета. Через минуту все в зале смешалось. Секретные агенты кричали в микрофоны, щелкали блицы, репортеры, пуская в ход кулаки, толкаясь и схватываясь врукопашную, с ревом рвались к сцене, чтобы увидеть своими глазами, что там происходит. Их сбрасывали с подиума, они поднимались и снова шли на приступ. Начиналась куча-мала, массовое буйство. Опьяненные запахом крови, люди потеряли над собой всякий контроль. На полу валялись разбитые очки, блокноты и раздавленные мобильные телефоны. Кто-то кричал истерически в свой мобильник: «Его замочили! Йоханна замочили прямо в зале, сейчас, сию минуту, на моих глазах! Снайпер! В голову! Разлетелась как гнилая тыква! На первую страницу! И фотографии!»
Андрей неторопливо вышел из зала. Суматоха нарастала. Ему удалось выскользнуть за минуту до того, как захлопнулись все входы и выходы и здание отеля «Марриотт» превратилось в мышеловку. Он углубился в парк напротив гостиницы, обессиленный, рухнул на длинную парковую скамейку, чувствуя себя выжатым как лимон. Закрыл глаза…
…Человек по имени Василий Петрович, друг покойного генерала Колобова, которого Андрей Липатов окрестил Серым Кардиналом, сидел у себя в кабинете, уставившись невидящим взглядом на погасший экран компьютера, ждал. Кофе в черной с золотом чашке давно остыл. Иногда Василий Петрович поглядывал на часы красного дерева в рост человека в углу напротив и снова переводил взгляд на темный экран, в котором искаженно отражалось зашторенное окно и торшер. Он вздрогнул, когда зазвонил мобильный телефон, помедлил и спросил, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно: «Ты? Ну?» «Все о’кей. Я такого еще не видел! – Звонивший был возбужден, он почти кричал шепотом, заикаясь и глотая слова. – Это… феноменально! Это… это… честное слово… просто невероятно! Премьера… класс!» «Я понял, – неторопливо сказал Василий Петрович. – Где он?» – «Рядом, я его вижу. Что?» – «Ничего, отдыхай. Спасибо»
Он захлопнул крышку мобильника, не глядя, уронил серебристую штучку в бумаги на столе. С силой провел ладонями по лицу, словно снимал паутину. Плечи ныли, как после тяжелого физического труда вроде таскания мешков или копания огорода, и он подумал мельком, что предпочел бы таскать мешки и копать огород. Это было мимолетное кокетство, маленькая дозволенная слабость после сильного психического напряжения. Работу свою он любил и вряд ли мог бы заниматься чем-нибудь другим, и уж конечно, не тасканием мешков и копанием огородов. Он привык к ней, как хищник привыкает к запаху крови и вкусу плоти, и всякая другая показалась бы ему пресной…
Радио, телевидение, газеты – все захлебывалось от шквала последних новостей – подробностей убийства Йоханна Фрауэнхофера. Его все-таки убили! Достали! Замочили! Убрали! На глазах десятков журналистов, в присутствии десятков агентов секретных служб. Кто? Qui prodest? Кому выгодно?
Слишком многим, и цена, видимо, была соответствующая. Одиозная фигура бедняги Йоханна стояла поперек дороги слишком многим, и кто-то из них взял правосудие в свои руки, не дожидаясь приговора суда. А может, не кто-то один стал правосудием, а целый консорциум потенциальных жертв откровений террориста. А что, вполне здравая идея! Возможные жертвы сорганизовались, скинулись по кругленькой сумме, наняли киллера и… теперь спят спокойно! Но тут снова возникали вопросы и еще раз вопросы. Версию о снайпере пришлось отмести почти сразу, не было снайпера, не было винтовки с оптическим прицелом и глушителем, не было никакого технического материального оружия, ничего из того, что оставляет следы. А что было? А вот здесь-то и начинались загадки. До сих пор не было установлено, что же собственно случилось с головой террориста. Эксперты высказывались туманно и осторожно, бормоча что-то о возможном внезапном повышении внутричерепного давления, кровоизлиянии, принявшем странные формы, даже опухоли мозга, которая почему-то… Непонятно!
Более смелые и независимые говорили о новом неизвестном оружии вроде лазерного, которое изобретательные журналисты тут же нарекли «лучами смерти», – будучи направлено на цель, оно вызывает что-то наподобие бесшумного взрыва, свидетелем которого и явились счастливчики, находившиеся в банкетном зале отеля «Марриотт».
Домыслы, догадки, слухи, информация из самых достоверных источников, тайные анонимные признания агентов секретных служб, клятвы лжесвидетелей, откровения ясновидящих, магов и колдунов, претендующие на знание, явленное им из запредельных сфер, выдумки жуликов и шарлатанов, и людей с больной психикой… Все это мутным потоком заполонило эфир и низвергалось с газетных страниц и экранов телевизоров…
Глава 12Лара
Лара проснулась в шесть утра, открыла глаза. Рассеянный солнечный свет заливал спальню. Рита тихонько постучалась и, не дожидаясь ответа, просунула голову в дверь: «Спишь? Кофе будешь?»
– Какие планы? – спросила она, когда девушки уже сидели за столом.
– Риточка, ты не обидишься? – сказала вдруг Лара неожиданно для себя. Мысль, зревшая подспудно, вдруг вылупилась, как цыпленок из яйца. – Я, наверное, уеду сегодня…
– Как сегодня? – удивилась Рита. – Ты же приехала на месяц! Почему?
– Даже не знаю…
– Из-за этого, вчерашнего? Сбегаешь? Испугалась?
– Не знаю, – вздохнула Лара. И вдруг выпалила: – Хочу поставить точку! Я сама, понимаешь? На этот раз точку поставлю я сама. Я даже рада, что так получилось, что мы встретились. А то оставалась какая-то недосказанность…
– Теперь сбегаешь ты, – сказала Рита, с любопытством глядя на Лару. – Даже не попрощавшись. Понимаю, чего тут не понять. Все-таки сбегаешь. И следующий шаг за ним, да? Если захочет увидеть, знает, где искать, да?
– Нет! Я не хочу, чтобы он меня искал! – Лара прижала руки к груди. – Я ждала его целых полтора года, как последняя дура… как влюбленная дура… Замирала, когда видела почтальона, ночью мне казалось, что скрипит калитка, и я вскакивала, думая, что это он! Все, хватит! Я не хочу его больше. Я не узнаю́ его. Это другой человек, у него пустые глаза, он даже не помнит… он ничего не помнит! Андрей умер, его нет больше. А этого я не хочу…
– Понимаю, – пробормотала Рита, ошеломленная страстью, звучавшей в голосе обычно сдержанной Лары, а сама подумала: «Не все так просто…»
– Извини меня… – опомнилась Лара. – Я действительно хочу домой.
– Соскучилась по цветочкам?
– Соскучилась. Хочешь со мной?
– Я бы с радостью, но сейчас не получится, может, осенью выберусь… До смерти хочу антоновки, знаешь, такой прозрачной, с медовыми пятнами, которая пьяно пахнет… У тебя в твоей деревне есть яблони?
– Полно… как в раю! Обещаешь?
– Обещаю. Буду сидеть на твоей веранде, пить красное вино и закусывать антоновкой. А что сказать, когда позвонит Андрей? Вы же собирались навестить меня в музее…