ие, любую из них для тебя увезу, сегодня же.
Атхафанама затаила дыхание. Эртхиа прав. Она знала: любой из мужчин Хайра принял бы его предложение с радостью. Отдав сестру за Эртхиа, Ханис расплатился бы за урон, нанесенный чести рода. А невесту из своей семьи Эртхиа мог отдать другу и без выкупа.
Атхафанаме оставалось позавидовать последней рабыне, даже не носящей браслетов, в доме своего отца. В ответе Ханиса она не сомневалась. Если мужчины, имевшие столько жен, сколько могло поместиться в доме, так ценили невинность невесты, то что сказать о мужчине, выбирающем одну-единственную жену на всю жизнь!
А Ханис молчал.
Атхафанама схватила себя за косы — сколько поместилось в горсть — и впилась в них зубами. Что ее ждет, если отец выгонит ее из дома с позором? Даже если Эртхиа смолчит, жених вернет ее в дом отца на другое же утро. И поэтому Эртхиа не станет молчать, чтобы не увеличивать бесчестья семье и роду!
— Ты дал мне руку Атхафанамы, — Ханис старался быть вежливым. — Ты назвал меня ее господином. Я не знаю настолько ваших обычаев. Достаточно ли этого, чтобы она стала моей женой? Прошу тебя, закончи обряд. У сына Солнца может быть только одна жена, и у меня она уже есть.
Эртхиа не стал спорить. Сунув руку сестры обратно в руку Ханиса, он угрюмо закончил:
— Отдаю эту женщину тебе в жены без выкупа, потому что нечестна, а за честь ее ты отдашь мне в жены свою сестру.
Но он был еще недоволен: все равно, что обманул друга, хотя тот и знал, что берет. И опозоренная сестра Эртхиа будет у его друга единственной женой…
Единственной женой.
Эртхиа явственно услышал язвительный голос царицы Аханы: «Третьей женой? Или десятой?»
— А что, Ханис, — испугался Эртхиа, — твоя сестра тоже будет у меня единственной женой?
И раньше, чем Ханис успел ответить, нервный смех царевны Атхафанамы резко зазвенел в тишине.
Вот как старик появился снова.
Акамие, удерживая скользящий шелк покрывал, уже встал от зеркала и, сделав несколько стремительных шагов к двери, откинул завесу, как вдруг…
… ощущение падения перехватило дыхание, лопнув пустотой в груди. В тот же миг погасли боязливые голоса рабов за спиной. Ощущая головокружение и пустоту под ногами, Акамие обернулся. Рабы застыли, подобно статуям. Акамие выпустил из пальцев занавес — он остался парить, не колыхнувшись.
Только языки огня лениво покачивались в светильниках, едва бросая свет на пыльный серый плащ старика и его сморщенное в доброжелательной ухмылке лицо.
— Приветствую тебя, Благоухание дома. Мир и дому твоему. Я слышал, ты любишь принимать гостей. Но часто ли навещают гости Окруженного бдительной стражей? Вот я и надумал утешить и развеселить твою душу. Что жеты стоишь столбом? Или в этой земле царевичи не умеют принимать гостей?
Смех Акамие так и взлетел в ответ. Он тут же испуганно прижал ладонь к губам.
— А царь?
— Миг ожидания пролетит для него незаметно. Или покажется вечностью. Но это будет лишь миг, равный взмаху ресниц или одному удару сердца, — и, скорчив непочтительную гримасу, старик проворчал в сторону двери:
— Пусть подождет.
Акамие расхохотался — теперь уже во весь голос. Сбросив на пол ворох покрывал, он прижал руки к груди и низко поклонился старику.
— Добро пожаловать в дом моего отца, почтенный странник.
Старик одобрительно кивнул.
— Вот это хорошо. Твоему отцу не прятать бы тебя, а сделать своим советником. Ну да всему свое время.
Они уселись перед столиком, и Акамие принялся угощать гостя, расхваливая лакомства и закуски. Оказав честь хозяину, старик вытер пальцы поданным ему вышитым платком. И внимательно посмотрел на Акамие.
— Совершенно случайно я вспомнил, — неожиданно скороговоркой пробормотал старик, — что у меня к тебе важнейшее дело. И вот чудо: сегодня, сейчас — тот самый миг, когда можно выбирать.
— Что? — растерялся Акамие.
— Судьбу.
— О… но как… Разве не Судьба выбирает?
Старик долго и убедительно кивал. Потом возразил, направив тощий палец на Акамие.
— Но ты — ее любимая игрушка. И кое-что она позволит выбрать тебе. Из любопытства. Выбирай, Сокровище желаний!
Акамие наклонил голову и сквозь упавшие вперед косички бросил на старика лукавый взгляд.
— О нет, не моих! — притворно вздохнул старик и захихикал. — Но ты утешься, Утоляющий жажду, найдется, кому желать и жаждать, и давиться водой, как песком, глядя на тебя.
— Как это может быть? — изогнул бровь Акамие. — Кто увидит меня, кроме того, кому я принадлежу?
— Все узнаешь, нетерпеливый. Кому же и узнать, как не тебе? Разве не с тобой это произойдет?
Акамие потупил взор. Но улыбку не спрятал, и, улыбаясь, попросил:
— Предскажи что-нибудь.
Старик опять довольно захихикал.
— Понравилось?
Акамие закивал головой, рассыпав звонкие бубенцы смеха.
Старик неожиданно ловким движением придвинулся к нему.
— Страшно будет… — выдохнул прямо в лицо.
Акамие отшатнулся, побелев.
— А больно? Больно будет? — запинаясь, выговорил он.
— Ты сам это сказал. Ты сам это сказал, Играющий с Судьбой, — удовлетворенно закивал старик.
Акамие вскочил на ноги.
— Ты злой сегодня! — он стиснул кулаки, на глазах выступили слезы.
— Нет, — глядя в сторону, возразил старик. — Я не злой. Я только правдивый.
Акамие постоял недолго и снова опустился на подушку. Несмело коснулся руки старика вздрогнувшими пальцами. Старик, по-птичьи наклонив голову, скосил глаз на Акамие.
— А? Ты хочешь спросить?
— Нет, я хочу ответить. Ты ведь спросил, что я выберу?
— Да, Драгоценность Хайра. Именно это и есть самое важное: что ты выберешь?
— Но что мне выбирать, если все уже решено? Судьба сплела свою сеть — кто вырвется из нее? Будет страшно, будет больно, и все будет, как будет. Даже ты уже знаешь, что будет — а мне только предстоит узнать… Что я могу выбрать, если знаю меньше тебя? И что я могу выбрать, если все заранее решено и известно?
Теперь вскочил старик. Замахал руками, зашипел на Акамие:
— Что ты! Что ты! Ничего еще не решено и ничего не известно!
— Но ты уже все предсказал?.. — с обидой и слезами в голосе воскликнул Акамие.
— А главное? Главное-то? А?
— Что — главное? — расширил глаза Акамие.
Старик фыркнул. Что-то очень быстро и от этого неразличимо ворча, он уселся и расправил вокруг себя полы своего ветхого одеяния. Недовольно глядя на Акамие, терпеливо объяснил.
— Будет больно? Будет страшно, а? А тебе разве все равно, ради чего это будет? — и требовательно воззрился на Акамие.
Тот пожал плечами.
— Не знаю. А разве есть разница? Разве от этого страх станет нестрашным? или боль — небольной?
Старик пылко закивал.
— Да-да-да! Ну конечно! Это же и есть самое главное. Я бы на твоем месте не тянул и не сомневался. Выбирай. Не каждому дается такая возможность: уж коли тебе суждено страдать, самому выбирать, за что.
— Что же мне выбрать?
— А? — старик, ехидно улыбаясь, приставил ладонь к уху.
— Как выбирать? И что выбирать? — упрямо повторил Акамие.
Старик вздохнул и безнадежно махнул рукой.
— Тебе ли и не знать, что самое дорогое? Разве ты мало читал свитков и таблиц?
— Любовь, — обреченно отозвался Акамие. И с надеждой взглянул на старика: — Или нет?
Старик промолчал.
— Все? — устало спросил Акамие. — Это все, что ты от меня хотел?
— Нет, — с притворным оживлением заговорил старик. — Но позволь прежде спросить, отчего ты не рад своему выбору?
— Ты сказал, что правильный выбор одолеет страх и утишит боль. От чего же бывает больнее, чем от любви? И что приносит больше страха? Или я так мало знаю о жизни, потому что я — житель ночной половины? Но здесь любовь убивает и делает более рабом, чем ты есть. Если я чего и боюсь, то ее. Хотя мне поздно бояться, я уже отдал ради нее самые заветные желания…
— Нет.
— Что ты сказал?
— Все, что хотел. Теперь слушай внимательнее. Ты еще кое-что можешь выбрать. Например, с кем вместе ты хотел бы сыграть в эту игру с Судьбой.
— И обречь еще кого-то страдать и мучаться вместе со мной? Подвергнуть его всем превратностям расшалившейся Судьбы? Не думал я, что в ее возрасте играют в игрушки!
— Что ты знаешь о возрасте Судьбы? Она еще младенец. Она рождается этой ночью.
Акамие посмотрел на старика со сложной смесью подозрительности и сочувствия.
Старик ласково улыбнулся ему.
— Все люди подвержены превратностям Судьбы, которая, как ты мне объяснял когда-то, переменчива. Но тот, кого ты выберешь, будет храним ею: игра до конца.
— А конец?
— Конец для всех один. Но ты-то проживешь до-о-олго… И выбранный тобою — тоже.
— Что ему за радость, если эта сторона мира станет для него тюрьмой?
— Слушай, мальчик, то есть, Созданный из вздохов видевших тебя! Судьба предлагает тебе выбирать — не для того же, чтобы обмануть тебя? Не ее это игры… Тебе суждено страдать за любовь, ты и будешь страдать. Но твоей боли и страха с лихвой хватит, чтобы оплатить любовь и счастье того, кого ты выберешь. Может быть, только это и будет спасением для него. Назови имя.
— Одно? — быстро спросил Акамие.
Старик рассмеялся.
— Ты щедр. Выбирай, сколько хочешь. Судьба любит тебя.
— Эртхиа.
— Так, Эртхиа ан-Эртхабадр. Дальше.
— Ханис.
— Прекрасно! Кто еще?
— Царь… — и Акамие смущенно улыбнулся.
— Нет. У него своя игра — его судьба уже сложилась.
— Но ведь моя жизнь не длиннее его жизни!
— Ты переживешь его.
Лицо Акамие осветилось радостным изумлением — и тут же слезы покатились из глаз.
Старик раздосадованно закряхтел.
— Вот и предсказывай тебе.
Акамие торопливо вытер слезы краем покрывала и оглянулся на зеркало: не смазал ли краску?
— Ну, теперь иди, — сказал старик и добродушно заметил:
— Царь заждался.
Акамие послушно поднялся и направился к двери. На пороге он обернулся.