Подруга хмурится, но не возражает, видимо, понимая, что спорить сейчас со мной бесполезно.
На улице уже темно, и я по дороге вспоминаю вчерашний вечер. Поездку с Лавроненко и то, как он нес меня на руках. Теплый, уютный разговор в моей квартире – и сумасшедше-сладкий сон после. Кажется, это все было так давно. Даже не верится, что прошли лишь сутки.
С третьей или четвертой попытки все же решаюсь отправить сообщение. Это, конечно, не исправит кошмарной ситуации, но он хотя бы будет знать, что предыдущее я послала не специально.
«Алексей Андреевич, простите меня, пожалуйста. Это вышло случайно, я писала совсем не вам! Перепутала контакты».
Тут же представляю его укоризненную усмешку. Сначала перепутала соль с сахаром, теперь – вот это. Повезло ему с секретаршей, нечего сказать!
Кое-как добредаю до дома, придумывая мало-мальски логичное объяснение для родителей, почему не буду ужинать. Я действительно безумно устала. Может, получится уснуть, а утром что-то решить на свежую голову. Но все мысли моментально улетучиваются, когда я замечаю в сумраке двора, неподалеку от моего подъезда, знакомый автомобиль.
Этого не может быть! Я так резко торможу, что едва устаиваю на ногах. Зачем он приехал? Так разозлился из-за моей выходки, что решил уволить, не дожидаясь утра? Мог бы сделать это заочно, совсем не стоило появляться здесь.
Я понимаю, что не готова к встрече. Не знаю, что говорить, да и просто посмотреть ему в глаза нет сил. Стыдно до ужаса. У меня дрожат руки, сжимающие пакеты с покупками, которые уже совершенно не радуют. И ноги не слушаются. Хочется убежать в противоположном от дома направлении. Далеко-далеко, где меня никто не найдет. И главное, где ОН не сможет найти.
Но чего я добьюсь своим побегом? Только немного отсрочу неизбежное…
Ларка сейчас, наверное, вела бы себя совсем не так. Она бы точно смогла обернуть ситуацию в свою пользу и не дрожала бы от страха, как осиновый лист. Вот что, что я ему скажу?
– Дочка, а ты почему домой не идешь? Продрогла уже вся!
Вздрагиваю, резко оборачиваясь на голос, и в изумлении смотрю на стоящего передо мной отца, который хмурится, видя, как я переминаюсь с ноги на ногу и ежусь от холода.
– Папа? – обычно он так поздно не возвращается. – Я думала, ты дома уже.
– А я думал, что ты дома, – подходит ближе и опускает руку на плечи, а другой забирает у меня пакеты. – Ну-ка, пойдем.
Это еще хуже, чем если бы я была одна. Ведь понятия не имею, как Лавроненко поведет себя при встрече. Конечно, он не станет жаловаться отцу на мое поведение, но даже сам факт, что начальник оказался под моим подъездом, объяснить будет непросто.
– У тебя все хорошо? Как прошел рабочий день? – интересуется папа, а я с трудом сдерживаю вздох. У меня чудесные родители, они всегда стараются поддержать и помочь, но ни за что на свете не признаюсь им, что натворила сегодня. Тем сложнее будет объяснить, почему нужно искать другую работу.
– Нормально. Устала только немного, – выдавливаю из себя, а отец смеется, целуя меня в волосы.
– Все еще волнуешься? Машунь, ты же умница и справишься со всем. Я просто уверен! С начальником уже поладили?
Приоткрываю рот, чтобы глотнуть воздуха, – в груди становится слишком тесно. Еще как поладили. Даже перешли на новый уровень общения. Я шлю ему непристойные фото, а он дежурит под моими окнами.
– Пока не поняла, пап, – надеюсь, он не сильно расстроится, когда меня уволят. Очень не хочется разочаровывать ни его, ни маму.
Мы уже дошли до подъезда, и мое сердце, кажется, бьется через раз. Я сама себе напоминаю комок нервов, натянутую струну, которая вот-вот должна срезонировать. Вся обратилась в ожидание, впиваюсь глазами в автомобиль, припаркованный у подъезда. За темными стеклами ничего не видно. Почему Лавроненко не выходит? Заметил, что я не одна?
– Дочь, ты действительно выглядишь усталой, – задумчиво произносит отец. – И вы что, опять поцапались с Кузьминым?
– Что? – я непонимающе поворачиваюсь к нему. При чем здесь Кузьмин? Он наш сосед снизу, сварливый мужик, который постоянно чем-то недоволен. Но я не видела его уже больше недели и, тем более, не ссорилась.
– Ты так смотришь на его машину, будто размышляешь, не запустить ли в нее камнем, – папа улыбается, явно пытаясь меня развеселить. Но мне не до смеха. Растерянно пялюсь на авто, только сейчас замечая, что с машиной Лавроненко общим является только цвет. Даже модели разные. А я так себя накрутила, что не смогла узнать автомобиль соседа.
– Не-е-ет, пап, тебе показалось, – заставляю себя улыбнуться и ныряю в приоткрытую им дверь подъезда. И сама не знаю, радоваться мне или огорчаться. Объяснение с шефом откладывается, но как теперь дожить до утра?
Глава 9
Ужинать совсем не хочется, но я знаю, что в таком случае точно не избежать лишних расспросов. Ковыряюсь в тарелке, стараясь мало-мальски участвовать в беседе родителей. Но мама быстро заканчивает с едой, извиняется и уходит в комнату: ей нужно срочно доделать отчет. А мы остаемся вдвоем с отцом.
– О чем задумалась, дочь? – он подсаживается рядом, выкладывая мне в тарелку остатки салата. Я не возражаю, стараясь выглядеть естественно, и отправляю в рот очередную порцию. – Не узнаю тебя сегодня. Может, все-таки расскажешь?
– Да все хорошо, пап, – выдавливаю улыбку, надеясь, что это усыпит его бдительность. Но он лишь качает головой.
– И поэтому ты ешь рукколу, которую терпеть не можешь?
Я растерянно смотрю в собственную тарелку, только теперь замечая, что на самом деле включает в себя ее содержимое. Как могло получиться, что не ощутила вкуса нелюбимой зелени?
– Машка, ну-ка признавайся, что стряслось. А то прямо сейчас устрою допрос с пристрастием.
Папа шутит, конечно, но я не могу не заметить тревогу в его глазах. И если продолжу молчать, все только усугубится. Вот только не рассказывать же ему, что произошло!
Я вздыхаю.
– Задумалась. С Ларисой общались, обсуждали кое-что.
– Или кое-кого? – в проницательности моему отцу точно не откажешь. Но я не могу признаться. По крайней мере, напрямую. Поэтому киваю и начинаю сочинять на ходу.
– Кое-кого, верно. Ларка… она влюбилась. По-настоящему.
– Вот как? – переспрашивает отец. В это, наверно, не просто поверить: он хорошо знает мою подругу и то, сколько разных увлечений было у нее за последнее время. Но я вдруг испытываю отчаянную потребность поговорить с ним. Хотя бы так.
– Понимаешь, она жутко переживает. Этот мужчина старше и опытнее ее. Намного. Но он просто замечательный.
– Ты-то откуда знаешь? – задумчиво хмыкает папа. – Он тоже был там?
– Нет, конечно! – я на мгновенье забываю, что разговор идет о моей подруге, до полусмерти пугаясь, представив, что на нашей с ней встрече присутствует Лавроненко. Но тут же спохватываюсь и снова пытаюсь улыбнуться и восстановить сбившееся дыхание. – Лариса рассказала. Ну, и фотки показала, разумеется.
– И что же, чувство невзаимное? – уточняет отец, – Раз даже ты так сильно переживаешь.
– Говорю же: он старше. И знакомы они не очень давно. В общем, непонятно. Не знает она. Хочется думать, что что-то может быть, но ты же понимаешь… – я умоляюще смотрю на папу, в надежде, что моя несвязная речь сможет что-то ему прояснить. И не дать заподозрить лишнего.
– Пока не очень, – возражает он, продолжая рассматривать меня. – То есть она тихонько страдает от неразделенной любви и ничего не предпринимает? Или?
– Или… – снова вздыхаю я в ответ. И кратко пересказываю историю с фотографией. Разумеется, опуская подробности и то, кто на самом деле выступает в этой истории в главной роли.
Отец слушает молча, становясь все более серьезным, а потом тоже продолжает молчать, погружаясь в собственные мысли. А у меня от волнения разве что сердце не выпрыгивает.
– И вот что ей делать теперь, а? – щеки горят, но я очень надеюсь, что не раскраснелась до такой степени, чтобы выдать себя. – Пап, если бы ты оказался на месте этого мужчины, как бы поступил? Или нет, что бы чувствовал?
Он переводит на меня взгляд и как-то странно улыбается, заставляя затаить дыхание. Неужели догадался? Как же стыдно!
– Да уж, в пикантную историю попала твоя подружка. Ты-то эту фотографию видела?
Я киваю, нервно сглатывая, потому что ответить просто не хватает сил.
– И каково твое мнение?
Кровь еще сильнее приливает к щекам, и я прикрываю их вспотевшими ладонями.
– Красиво… но очень откровенно. Очень. Она бы никогда не решилась на такое специально. И теперь не представляет, как показаться ему на глаза.
– А надо показываться? – приподнимает бровь отец.
– Ну да. Они же работают вместе. Так что это неизбежно.
– Ясно, – он снова молчит какое-то время, а потом улыбка становится шире. – Озадачила ты меня, Машунь. Не знаю, что сказать. Тут вряд ли можно какой-то однозначно правильный совет дать твоей Ларисе.
– Все плохо, да? – мне становится еще страшнее, но отец качает головой.
– Ну, почему же плохо. Я почти уверен, что фотография произвела впечатление.
– Но как… – для меня эти слова – просто шок. – Между ними же ничего нет… И знакомы недавно. И возраст.
– Понимаешь, дочь, мужчины так устроены, что глазами они думают быстрее, чем головой. Красивое женское тело… – он понижает голос и бросает короткий взгляд на дверь в комнату, где работает мама. – Вот услышит она, о чем мы тут с тобой беседуем, задаст обоим. Так вот, красивое женское тело вызывает вполне естественные реакции организма. От этого никуда не деться. Ну, разумеется, если ты не обладаешь железной волей или не совсем бесчувственный. Но я думаю, в такого твоя подруга не влюбилась бы. Значит, не отреагировать он не мог. Вот только, наверно, и сам не рад своей реакции.
– Почему? – уточняю шепотом. Картинка, нарисованная отцом, нисколечко не утешает. Не знаю, что я хотела услышать, но точно не о том, что Лавроненко моя фотка доставила лишних проблем.