– Так похоже на Алексея Андреевича! – рядом ошивается тот же мужчина, что утром в приемной делал комплимент моему внешнему виду. – Работа, работа и еще раз работа! Совсем себя не бережет. Впрочем, он на всех праздниках такой.
Нет желания с кем-то обсуждать шефа, но и не отреагировать на вроде бы мне сказанные слова невежливо. Я киваю, выдавливая улыбку.
– Наверно, днем не все успел.
– Нет, Машенька, он вообще не любит подобные мероприятия, – оживляется собеседник, добившись моей реакции.
– Тогда тем более странно, – озвучиваю вслух собственные мысли. – Зачем делать то, что не нравится? Особенно на собственный день рождения.
– Ну, не скажите, – мужчина забирает со столика два бокала с шампанским и вручает один мне, подхватывая под локоть и увлекая за собой к окну. – Он знает, что коллективу это будет полезно. Во всех отношениях. И отдохнуть, и расслабиться, и хорошо провести время. Как мы с вами.
Его голос внезапно понижается до почти интимного шепота, и я выдергиваю руку, обескураженная таким поведением. Что он себе позволяет? Не собираюсь проводить с ним время, ни хорошо, ни вообще никак. И говорить не хочу. Я сюда пришла совсем с другой целью.
– Что вы, Машенька, не бойтесь! – его казавшаяся мне до этого приветливой улыбка вдруг обретает какие-то неестественные слащавые оттенки. – Вы самая красивая девушка здесь, знаете об этом? Я очарован!
Что-то, а уж лесть от искренних комплиментов я отличать научилась. И сейчас не верю ни единому слову этого странного типа. Он даже представиться не удосужился, но отчего-то решил, что может позволить себе подобные заявления в мой адрес.
– Вы же согласитесь со мной потанцевать? – тянет руку к моему лицу, поправляя прядь волос. Вроде бы спрашивает, хотя по всему понятно, что уверен в моем согласии.
– Нет, простите, – отставляю бокал с шампанским, так и не попробовав. – Я не планировала танцевать.
– Как же так, Машенька? Я весь день об этом мечтал, – продолжает тянуть он волынку, и я хмурюсь, не в состоянии отделаться от ощущения, что вляпалась в какую-то грязь. При первой встрече и с утра он казался безобидным, а сейчас его общество откровенно напрягает. Неужели сам не видит, что это предложение мне нисколько не интересно?
– Простите, – пытаюсь обойти его и скрыться, но внезапно оказываюсь в тесном кольце рук. Он выше меня ростом почти на голову и довольно сильный, я упираюсь ладонями в твердую грудь, пытаясь оттолкнуть его и вырваться, но почти ничего не выходит. Мужчина держит крепко, а при звуках новой мелодии начинает покачиваться, будто бы я дала согласие на танец. Хотя теперь даже мысль об этом становится омерзительной: терпеть не могу, когда кто-то так напрягает!
– Пустите сейчас же! – шиплю, стараясь не привлекать внимания окружающих. Мне совершенно не хочется скандалить и делать что-то такое, что может увидеть Алексей. Все-таки это его праздник, и он пригласил всех до единого совсем не для того, чтобы превратить вечер в разборки.
– Один танец, Маша, – мой неожиданный партнер снова улыбается и шепчет в ухо, почти дотрагиваясь до него губами. – Ну, не упрямьтесь. Вы прелестно танцуете!
– А вы нет, – мрачно отзываюсь на сомнительную похвалу, делая очередную попытку вырваться. Но при этом понимаю, что ничего не выйдет. Или надо вести себя резче и наглее, действительно устроив скандал и потребовав, чтобы он меня отпустил, или смириться и дотерпеть до конца танца.
Я выбираю второе. Хватит вчерашнего происшествия в столовой, не хочу снова оказываться в эпицентре проблем. Тем более, еще предстоит дождаться Алексея и вручить ему подарок. И вряд ли это получится, если сейчас я устрою потасовку посреди зала.
Правда, эти несколько минут в навязанных, нежеланных объятьях кажутся мучительно долгими. Все силы уходят на то, чтобы сдержать рвущееся наружу возмущение. Пропускаю мимо ушей становящиеся все более пошлыми шуточки, сосредотачиваясь на том, что и как скажу при встрече Лавроненко. Мысли о нем несут облегчение, и я даже на какое-то время отвлекаюсь от неприятного общества. А когда музыка, наконец, стихает, давлю на плечи мужчины, отстраняясь и радуясь, что на этот раз получается.
– Спасибо, милая, это было потрясающе! – едва успею увернуться от склоняющихся ко мне губ. Судорожно ловлю ртом воздух, понимая, что мужчина только что едва не поцеловал. Что за напасть-то такая? Откуда он вообще взялся на мою голову?
Хватаю оставленную на стуле сумочку и направляюсь в противоположный конец зала. Подальше от этого бесцеремонного типа. Мне надо найти шефа, а если нет, просто уберусь отсюда, чтобы больше не нарываться на неприятности. В конце концов, подарок можно вручить и завтра.
Но мне везет. Кажется. Потому что обнаружить Лавроненко удается почти сразу, вот только он совсем не выглядит как человек, обрадовавшийся встрече. Одаривает меня тяжелым взглядом, хмуро кивая в ответ на приветствие.
Все заготовленные пожелания как-то в момент вылетают из головы. Он стоит у входа на веранду, за массивной колонной, скрывающей нас от большинства других гостей. А те, кто находится неподалеку, заняты своими делами и в нашу сторону даже не смотрят.
Это хорошо, наверное, ведь я могу воспользоваться ситуацией и поздравить его почти без свидетелей. Придумать бы еще только, какими именно словами. Переминаюсь с ноги на ногу, нащупывая в сумочке заветный конверт. Что в таких случаях обычно говорят? Уважаемый шеф? Дорогой Алексей Андреевич? Или просто Алексей?
Сердце заходится от волнения, и дышать становится тяжело, тем более что обращенный ко мне взгляд все так же строг и суров. Словно начальник собирается отчитать за какую-то оплошность и выбирает выражения покрепче. Но я ведь ничего не сделала плохого! Просто не успела, мы же еще не виделись сегодня. А вчера…
Воздуху становится тесно в груди, когда я вспоминаю разговор с отцом. То, что успела передумать за это время. То, как собиралась на работу, мечтая понравиться ему. И что же, нравится? Ну хоть немного? Почему про то, что я самая красивая мне плел совсем не тот человек?
– С днем рожденья! – выдаю срывающимся голосом, решая обойтись совсем без предисловий. Он и уважаемый, и дорогой, и самый лучший, но ни одно из этих определений не хватает смелости произнести. Особенно когда смотрит вот так, жестко и непонятно. Что происходит сейчас в его голове? Смогу ли я хоть когда-нибудь в этом разобраться?
Вытаскиваю конверт и шагаю вперед, ближе к Лавроненко. Приподнимаюсь на цыпочки, легонько касаясь губами щеки. Так все делают, я видела. Банальный жест, просто дань вежливости. Не руку же мне ему пожимать.
Но мужчина вдруг дергается, поворачивая голову, то ли пытаясь отстраниться, то ли еще с какой-то неведомой целью, и его губы замирают в нескольких миллиметрах от моих, опаляя жарким дыханием.
Глава 14
Никогда еще не находилась так близко к нему. Расстояния между нами почти нет, я ощущаю его дыхание на своих губах, а по всему телу растекаются какие-то странные импульсы. Мне тепло и немножко больно, но источник этой боли никак не могу уловить. Она зарождается где-то глубоко внутри и раскручивается в тугую спираль, расползаясь по каждой клеточке. И там снова пульсирует, мучительно заставляя желать большего.
У него густые и удивительно длинные ресницы. Гораздо длиннее, чем нужно для мужчины, а такой естественной, насыщенной черноты не добиться никакой тушью. Но мне хочется не просто смотреть, как они подрагивают – почувствовать, как щекочут кожу. Это наверняка неповторимо. Невероятно. Приятно до одури.
А в почерневших зрачках видно мое отражение. Только мне и этого мало. Хочу проникнуть еще дальше: в его мысли. Угадать, уловить, что происходит там. Что он думает и чего хочет сейчас. Хотя ответ на последний вопрос у меня, кажется, есть. Каким бы ничтожным ни был собственный опыт, почувствовать исходящий от мужчины жар желания я в состоянии.
Очередной рваный выдох – и я опускаю взгляд на его губы. Они сухие и на вид кажутся горячими. Не сделала ни глотка алкоголя, но меня внезапно ведет, в сознание проникает сладкий туман, лишающий возможности соображать. Не думаю – поддаюсь какому-то первобытному инстинкту, толкающему еще ближе к этому потрясающему мужчине. Тянусь к его губам, осторожно дотрагиваясь до них кончиком языка.
Они оказываются совсем не горячими. Прохладными и удивительно мягкими, и касаться их так сладко, что нет сил остановиться. Обвожу языком контур его рта и проникаю чуть глубже, во влажное манящее тепло. Делаю вдох и, обхватив своими губами его нижнюю, тяну, пытаясь впитать еще больше этой пьянящей сладости.
Руки опускаются на его грудь. Тот же жест, что и в танце, когда я пыталась оттолкнуть настырного кавалера, вот только ощущения совсем другие. Едва сдерживаюсь, чтобы не впиться пальцами в натянувшуюся ткань рубашки под расстегнутым пиджаком, не дернуть в сторону ее полы, обнажая кожу. Это хочется до умопомрачения. Я чувствую стальную твердость мышц, и касающиеся меня губы внезапно обретают иную силу. Надавливают, приоткрывая рот, и острый, жадный язык врывается внутрь, безошибочно находя мой и сталкиваясь с ним в сумасшедшей пляске.
Действительно безумие. Мне никогда в жизни еще не было так хорошо, но ведь кругом люди. Мы с шефом целуемся практически у всех на виду, что уже ни капли не напоминает простое поздравление с днем рожденья. И если нас до сих пор не заметили, это всего лишь вопрос времени.
Зажмуриваюсь, заставляя себя вынырнуть из дурманящего омута глаз, и отстраняюсь. Облизываю губы, чтобы еще раз ощутить на них его вкус, потому что случившегося мне опять мало. Ничтожно мало.
– Простите… – делаю шаг назад, врезаясь спиной в каменную колонну, но даже она не кажется такой твердой, каким только что был мужчина рядом со мной. Он сверлит меня глазами и так тяжело дышит, словно ему отчаянно не хватает воздуха. На скулах проступают желваки, а грудь вздымается, снова заставляя меня желать пробраться под тонкую ткань рубашки и прикоснуться к нему.