Мотаю головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и, обходя колонну, бросаюсь прочь из зала. Влетаю в туалет, даже не потрудившись защелкнуть за собой дверь. Но в этом и нет нужды, двери всех соседних приоткрыты и вряд ли кто-то станет ломиться сюда. Хорошо, что комната рассчитана только на одного человека: я не готова сейчас встречаться с кем бы то ни было.
Открываю воду, подставляя руки под холодную струю. Склоняюсь над раковиной и начинаю плескать в лицо, стараясь хоть немного остудить жар. Макияжу конец, но это уже неважно. К гостям я все равно не вернусь. Приду в себя немного и осторожно слиняю, благо, лестница на выход расположена совсем близко.
Это же надо было додуматься до такого! Хотя разве я думала? Голова вообще отключилась, и я утонула в ощущениях и кайфовала, впервые в жизни дорвавшись до запретного лакомства. Вместо того, чтобы разумно и методично воплощать план стать для шефа незаменимой помощницей. Не с того начала, ой, не с того!
Но если бы представилась возможность вернуться на несколько минут назад, разве смогла бы я устоять?
Не успеваю ответить самой себе: дверь резко раскрывается, и без того крохотное помещение еще больше сокращается в размерах. Мощная фигура шефа преграждает мне все пути к отступлению. Он делает шаг внутрь комнаты и снова впивается в меня глазами. Не поворачиваясь к двери, щелкает замком.
– Любишь взрослые игры, мышонок? Тогда тебе придется продолжить. Потому что останавливаться сейчас я точно не готов.
Сердце улетает куда-то в пятки, но все равно продолжает грохотать так, что мне кажется: это нельзя не заметить. Не услышать. Бешеные толчки наверняка заметны Лавроненко, особенно когда тот придвигается вплотную. Заставляет меня отступить, уперевшись ягодицами в край столешницы с раковиной. В его глазах плещется что-то шальное, пугающее и завораживающее одновременно.
А в следующее мгновенье дергает меня на себя, впиваясь в губы. Это нисколько не напоминает осторожный поцелуй в зале. Кто-то отпустил тормоза, и мой сдержанный, владеющий собой шеф превращается в одержимого маньяка, готового растерзать меня прямо здесь и сейчас. Но я не только не пытаюсь вырваться и убежать – мне это нравится. От его поцелуя кружится голова, а по телу разлетаются разряды тока.
Обнимаю сильные плечи, наслаждаясь тем, как играют под моими руками мышцы. Когда он успел снять пиджак? Так гораздо лучше, нас разделяет только тонкая ткань, но даже через нее ощущаю исходящий от мужчины жар.
Не успеваю заметить, как сильные пальцы расправляются с пуговицами на моей одежде, лишь чувствую коснувшуюся кожи прохладу, когда он стягивает блузку с плеч. И снова пожирает глазами, заставляя сходить с ума от такого взгляда: жадного и голодного.
– Гораздо лучше, чем на фотографии, – скорее угадываю, чем слышу его слова, а в следующее мгновенье мужчина наклоняется и прижимается губами к ключице. Замирает так на мгновенье, легонько трогая языком, будто пробуя мою кожу на вкус. А затем цепляет зубами бретельку бюстгальтера и тянет ее с плеча. Ведет тыльной стороной ладоней вверх по животу, добирается до груди, сжимает, приподнимая и освобождая от прозрачного кружева. Рычит что-то нечленораздельное, склоняясь еще ниже. Обводит языком сосок и дует на влажную кожу. Но от этого не холодно – я плавлюсь в незнакомом, тягучем жаре, опутывающем мое тело с головы до ног. До самых кончиков пальцев, которые почему-то подгибаются. Хочется свести бедра, чтобы унять болезненное саднение между ними, но Алексей не позволяет. Приподнимает, как пушинку, усаживая на столешницу, давит на колени, раздвигая их в стороны, и втискивается между.
Добирается до второго соска, втягивая его в рот. Лижет, кусает, снова лижет, заставляя балансировать на грани боли и удовольствия. Не могу понять, чего чувствую больше. Не хочу понимать. Выгибаюсь навстречу его рту, случайно роняя взгляд на наше отражение в зеркале. Это правда я? Так бесстыдно распростертая перед ним. Юбка задралась до самых бедер, и мне даже виден край чулок. И полоска трусиков, впившаяся в нежную кожу. Там так горячо и мокро, и я чувствую набухшую выпуклость, которой мужчина упирается прямо туда. Изнывая от желания, ерзаю, пытаясь оказаться еще ближе.
А его губы творят что-то немыслимое. Ласкают, дразнят, то целуют с неописуемой нежностью, то смыкаются с такой силой, будто он кожу пытается прокусить. Но даже эта боль желанна. Она распаляет еще больше, выбивает из меня стоны, несвязный шепот и какую-то мольбу. О чем? Сама не понимаю, чего прошу. Но ему, кажется, нравится. Потому что, оторвавшись от моей груди, тянется к лицу, покрывает короткими, жалящими поцелуями. Рот, щеки, скулы, глаза. Снова возвращается ко рту, вбиваясь языком.
У меня никогда не было ничего подобного. Ни с кем. Даже в самых буйных фантазиях представить не могла, что такое случается. Что можно так чувствовать и так чего-то хотеть. Кого-то. До жгучей, нестерпимой потребности слиться с ним каждой клеточкой тела, сплавиться кожей, изнывая от безумного жара. И не понятно, чей он, да и неважно это. Ничего не важно, кроме дурманящих, пьяных ласк. И хочется, чтобы этому не было конца.
Я все-таки добираюсь до рубашки Алексея, дергая пуговицы. Какие-то расстегиваю, а другие разлетаются по полу, но никто из нас не реагирует на это. Тянусь к груди, покрытой шелковистыми темными волосками. Провожу языком по солоноватой коже. Неужели мне это все не снится? Неужели происходит на самом деле? Он так близко. И он мой. Только мой!
Пальцы мужчины скользят по позвоночнику вниз. Танцуют на моей спине, замирают на ребрах, царапая кожу. Мнут ягодицы, задрав юбку на талию. Он поддевает край белья и пробирается под промокшую насквозь ткань. Обводит пальцем складочки, размазывая горячую влажность, и одновременно еще глубже толкается языком в мой рот.
– Какая же ты сладкая… – выдыхает, отрываясь лишь на мгновенье. – С ума от тебя схожу… – и снова терзает, сосет, кусает губы, не давая мне вздохнуть.
Где-то на самых задворках сознания улавливаю звук расстегиваемой молнии. Страх пробивается сквозь все другие ощущения, заставляя замереть, впиваясь внезапно старшими непослушными пальцами в каменные плечи. Вот только не понимаю, чего боюсь больше. Того, что может случиться вот-вот, или того, что Алексей остановится. А он остановится, непременно, если я скажу ему правду. Потому что прекрасно понимаю, все, что происходит сейчас, – это только потому, что Лавроненко считает меня достаточно опытной. И готовой на короткую интрижку. На быстрый трах в туалете дорогого ресторана.
Шеф нисколечко не влюблен и серьезных отношений не планирует. Ему просто, как и мне, снесло крышу. Это всего лишь эйфория момента, без далеко идущих последствий. А значит, все прекратится в тот же миг, когда признаюсь, что такой опыт у меня впервые.
И в тот же ничтожно краткий миг, следом за этим пониманием приходит иное. Не скажу! Пусть сто тысяч раз неправа, ни за что ему не признаюсь. Потому что слишком сладко быть рядом. Слишком хорошо. Больше, чем хорошо. Да и в конце концов, неужели не смогу потерпеть какие-то секунды? Если и правда будет больно, разве не смогу притвориться, что все хорошо? Чтобы он ни о чем не догадался? Это же нетрудно… наверно.
Не знаю, как умещается весь этот рой мыслей в моей голове и как успеваю передумать столько сразу. Зарываюсь пальцами в его волосы, перебирая повлажневшие пряди. И вперед подаюсь еще больше, утыкаясь до болезненности затвердевшими сосками в грудь мужчины. Трусь об нее, с удовольствием впитывая глухое рычание, срывающееся с его губ между поцелуями.
Он тянет за волосы, запрокидывая мою голову назад. Лижет шею, накрывая ртом бьющуюся венку. Между ног утыкается что-то горячее и очень твердое. Мужчина распластывает ладонь на ягодицах, притягивая ближе к себе, и одним резким, выверенным движением толкается вперед.
Глава 15
Стальная хватка рук ослабевает, и Алексей застывает. А потом ругается, грубо и несдержанно, отстраняясь. Впивается в меня одуряюще черным взглядом.
А я изо всех сил пытаюсь дышать. Только не выходит. Внезапно ставший колючим воздух царапает горло и не проникает глубже. Отчаянно ловлю его ртом, размазываю бегущие по щекам слезы, которые никак не получается сдержать, и не знаю, что делать.
Там, внизу, все горит. Меня слепит от боли, которая не только не стихает, но кажется, становится только острее. И еще мне стыдно. Настолько, что, если бы могла, прямо сейчас провалилась бы сквозь землю. Вернее, сквозь отделанный бледно-серой плиткой пол. На нем отчетливо видны несколько багровых капель. Я морщусь от этого зрелища, машинально переводя взгляд на окаменевшего рядом мужчину.
Но в глаза ему смотреть не хватает мужества. Спускаюсь ниже, натыкаясь на все еще вздымающуюся плоть. Огромную. Как вообще пришло в голову, что ЭТО во мне может поместиться? И что просто надо немного потерпеть?
Там тоже кровь. Как и на моих до сих пор раздвинутых бедрах. Я прижимаю ладони к горящим щекам и сползаю со стола на пол, натягивая юбку до самых коленей. Подбираю брошенную блузку, прижимая ее к груди. Как же стыдно! И больно. И страшно…
– Маш… – выдыхает Лавроненко, дотрагиваясь до моего плеча. И меня снова как током бьет, только не от страсти теперь – от дикого, неконтролируемого ужаса. Что же делать?
Дергаюсь, почти отпрыгивая от мужчины и прижимаясь к холодной зеркальной стене. Зажмуриваюсь и отчаянно мотаю головой. Если он хочет меня убить за то, что не призналась, то не сейчас… Только не сейчас!
– Уйдите… пожалуйста! Мне надо остаться одной. Пожалуйста… – голос срывается до писка, и я почти уверена, что Алексей не послушается. Отворачиваюсь, прижимаясь лбом к стене, лишь бы не видеть его.
Жду обвиняющей, жесткой речи, но вместо этого вдруг слышу, как щелкает за моей спиной замок, открывается и закрывается дверь. И понимаю, что осталась одна.
Легче не становится, но теперь хотя бы не надо прятать глаза. Я тороплюсь запереться изнутри – вдруг ему придет в голову вернуться! – и медленно сползаю по стене вниз, утыкаясь лицом в колени. Меня трясет: от боли, рвущихся наружу рыданий, от волнения, с которым не представляю, как справиться. Я вообще больше ничего не представляю. В голове ни одной связной мысли, а те, что все-таки пробиваются, оказываются одна тяжелее другой.