– Возишься со мной, как с ребенком, – не выдерживаю я и смеюсь. – Как будто сама не могу. Делала это сто раз.
– Маш, у тебя сейчас голова другим забита, да и мне со стороны видней. Поэтому слушайся и не спорь. Можешь просто получать удовольствие.
Это вряд ли. Я покорно подчиняюсь всем манипуляциям, которые решила устроить моя подруга, позволяю уложить мне волосы, нанести макияж, глотаю кофе, не различая его вкуса, и даже соглашаюсь надеть какой-то жутко модный и дорогой брючный костюм, который Ларке подарили на день рожденья. Но удовольствием здесь и не пахнет. Чем меньше времени остается до начала рабочего дня и чем ближе я подхожу к своему офису, тем сильнее колотится сердце. Я все еще не придумала, что сказать, как себя вести. Да даже как просто смотреть!
Но Судьба, видимо, решает сжалиться надо мной. Еще только без четверти девять, а в коридоре перед приемной уже толпа народа. Сначала теряюсь, а потом вспоминаю, что именно на сегодня назначено собеседование с кандидатами на должность переводчика. И этих кандидатов очень, очень много. На мое счастье. Если с каждым из них Лавроненко будет беседовать хотя бы по десять минут, до обеда мне точно нечего опасаться. Он попросту не успеет освободиться. А если повезет, то все может затянуться еще дольше.
Конечно, я понимаю, что это только отсрочка. Но все равно не могу не радоваться. И, войдя в приемную, тут же любезно приглашаю самых первых претендентов из очереди присесть перед кабинетом шефа. Для надежности. Его пока нет, а в присутствии посторонних он наверняка не будет ни о чем со мной говорить.
Обкладываю себя бумагами со всех сторон, пытаясь сосредоточиться. Я же на работу пришла. Вот и буду работать, очень усердно. А он… пусть собеседование проводит. И даже не думает меня отвлекать!
В 8:57 в коридоре слышатся шаги, и я, еще не видя идущего, как-то моментально понимаю, угадываю, кто это. Что-то внутри взвивается, меня накрывает волной не то эйфории, не то одурманивающего страха, мысли разлетаются, и только нахождение в приемной людей удерживает от того, чтобы не залезть под стол, прячась от неизбежной встречи.
Лавроненко останавливается в дверях и смотрит прямо на меня. Не глядя, кивает ожидающим, но обращается совсем не к ним.
– Мария, зайдите в мой кабинет. Сейчас.
Глава 17
Алексей не оставляет мне ни одного шанса не послушаться. Как-то избежать этого. Уйди он сейчас к себе, я могла бы что-то придумать, как-то добиться отсрочки, хотя бы ненадолго. Но мужчина продолжает стоять, не отрывая от меня взгляда. И ждет, будто бы совершенно не замечая толпы кандидатов, явившихся на собеседование.
Ничего не остается, как подчиниться. Я выбираюсь из-за стола и на негнущихся ногах двигаюсь в сторону кабинета. Чем ближе подхожу к шефу, тем сильнее грохочет сердце. Мне страшно, и я по-прежнему не знаю, как себя вести. Если он заговорит о вчерашнем – а это непременно случится! – что тогда делать? Что ему отвечать?
Лавроненко пропускает меня вперед и заходит следом, плотно закрывая за собой дверь. Приближается к столу, небрежно бросая на него какую-то папку с бумагами. Направляется к шкафу, убирая верхнюю одежду.
Я машинально фиксирую все эти вроде бы обычные действия. Рассматриваю его отутюженные стрелки на брюках, натертые до блеска носы ботинок, пиджак из дорогой ткани. Окно приоткрыто, и пробивающийся в кабинет ветерок теребит разбросанные на столе листы бумаги. Осталось пересчитать доски паркета под ногами или ромбики на обоях – только бы не встречаться глазами с шефом и не видеть, как именно он смотрит на меня.
– Сегодня будет трудный день. Собеседование может затянуться допоздна, – до меня не сразу доходит, что я слышу его голос, спокойный и ровный, без каких-то особенных эмоций. – Терпеть не могу такие мероприятия, но они неизбежны. Вы могли бы задержаться, если понадобится?
Мне внезапно кажется, что я сплю. Или просто перестала соображать от волнения, поэтому слышу совсем не то, что должна. Я ведь была уверена, что в кабинет меня вызвали из-за случившего вчера. И что разборок не избежать. А он… он говорит о собеседовании? Серьезно?
Обалдев от изумления, даже забываю, что должна стесняться и прятать взгляд. Поднимаю голову и смотрю прямо в лицо мужчине, ожидая увидеть… Не знаю, что. Но точно не непроницаемое спокойствие. Он не злится и не напряжен. И выглядит абсолютно обычно. Стоит в ожидании моего ответа. Пальцы легонько постукивают по столу, и я некстати вспоминаю, как проворно они вчера танцевали на моем теле. Почему же он ведет себя так, словно ничего не случилось?
– Конечно, я задержусь, если нужно… От меня потребуется что-то конкретное?
Голос дрожит, как бы сильно я ни старалась это скрыть, но Лавроненко опять как будто этого не замечает. Пожимает плечами.
– Как обычно: бумаги, звонки. Кофе. Хотя вот его потребуется больше, – уголки его губ слегка приподнимаются, но на улыбку это слишком мало похоже. – Хотел бы сказать: с коньяком, но тогда, боюсь, до конца дня я точно не доживу. Поэтому просто кофе. Покрепче и побольше. Что-то еще, безусловно, может понадобиться, поэтому я и прошу задержаться, пока все они не разойдутся.
– Конечно, – повторяю я и внезапно понимаю, что разочарована. Вот ведь как бывает: всего несколько минут назад мечтала, чтобы нашего с ним разговора не было. Чтобы не пришлось никак вспоминать и обсуждать то, что вчера произошло. А теперь, когда он действительно ведет себя так, словно все, как всегда, я чувствую едва ли не обиду. Ничего не понимаю и ужасно хочу разобраться.
– Спасибо, – Лавроненко садится за стол и кивает в сторону двери. – Тогда можете приглашать первого кандидата.
– Мария, принесите мне кофе, – слышится голос шефа по громкой связи, и тут же он добавляет: – Пожалуйста.
До конца рабочего дня чуть меньше часа. Собеседование и правда затянулось, последний из кандидатов только недавно зашел в кабинет. Лавроненко тратит на каждого совсем не 10 минут, как я думала, а гораздо больше. И так детально выспрашивает обо всем. Я слышала, когда приносила кофе в прошлый раз. И в позапрошлый. И еще.
Он просит приготовить ему напиток пятый раз. Пятый! Вообще что ли не спал ночью? Я думаю об этом и жутко переживаю. Такой напряженный день, а у него даже на обед не было перерыва. Видимо, совсем без сил. Но пятая порция – это перебор!
Я завариваю чай. Делаю его покрепче, старательно вспоминая, что говорила об этом прежняя секретарша. В точности соблюдаю все пропорции. Перепроверяю несколько раз. Знаю, что ему не понравится такая самодеятельность, но мне все равно. Пусть лучше злится, чем гробит собственное здоровье.
Скребусь в кабинет и, дождавшись разрешения, осторожно захожу. Шеф не смотрит на меня – он как раз заканчивает разговор. Прощается дежурной фразой «Мы с вами свяжемся». Я оставляю чашку на краю стола и припускаю следом за уходящим парнем, надеясь успеть выйти вместе с ним. Но тут же слышу за спиной:
– Мария, задержитесь! – и снова после паузы: – Пожалуйста.
Похоже, ему дается это непросто. Уже наверняка увидел, что я приготовила совсем не то. И за дверью больше никто не ждет… Если он захочет поговорить о вчерашнем, не будет повода этому помешать.
Я делаю глубокий вдох и медленно оборачиваюсь. Коленки дрожат и руки тоже. И сердце подпрыгивает, замирая где-то у горла.
– Я просил кофе, разве нет? – он поднимается из-за стола, в несколько шагов преодолевая расстояние между нами. – Или я ошибся?
– Нет. То есть да. То есть, не ошиблись, но… – в собственных мыслях была увереннее, совершенно точно зная, что права. А сейчас почему-то очень сложно об этом сказать. И еще сложнее смотреть на него. Моя неловкость никуда не делась, и спасительная отсрочка не помогла. – Я решила сделать чай.
– Вот как? – это же верх неприличия: смотреть в пол, когда кто-то пытается заглянуть тебе в глаза. Но у меня не хватает смелости встретиться с его взглядом, и я опять рассматриваю паркет и стрелки на брюках. И тихонько поясняю:
– Нельзя столько кофе. Вы и так выпили четыре порции.
– То есть вы утверждаете, – он делает еще шаг ко мне, останавливаясь меньше чем в полуметре, – что лучше знаете, в чем я нуждаюсь? Что мне можно и что нет? Я правильно понял?
– Я вообще ничего не утверждаю! Просто волновалась… – вижу, как начищенные ботинки оказываются почти вплотную ко мне. Вместе с их обладателем. Теперь он так близко, что снова чувствую тепло его дыхания. И не успеваю увернуться, когда он касается моего подбородка, вынуждая поднять голову.
Лицо серьезное и усталое. Ужасно усталое. Под глазами тени, а морщинки между бровями, кажется, стали глубже. И все равно он самый потрясающий. Самый лучший. Я прячу руки за спину, потому что очень хочется дотронуться. Хоть немного сгладить эти следы невыносимо долгого дня. И ощутить, как покалывает кончики пальцев пробившаяся щетина на щеках.
– Мышонок дрожит от страха и все равно пытается спорить со мной? – мужчина приподнимает бровь, и в уголках его губ прячется усмешка. А я зависаю. Потому что слишком отчетливо помню их вкус. Нежность, жесткость, дерзость. Жадные укусы и ласковые касания. Смотрю, машинально смачивая языком свои собственные, пытаясь избавиться от саднящей сухости.
– Я не буду делать кофе, – получается шепотом, и взгляд Алексея тут же упирается в мой рот. И то, что бурлит внутри у меня, вдруг вижу в его стремительно темнеющих глазах.
Лавроненко делает шаг в сторону, к двери, щелкает замком, и тут же возвращается обратно. Сзади – стена, а он – прямо передо мной. Высокий, широкоплечий, я вообще ничего не вижу, кроме него. И бежать некуда, потому что дверь заперта.
– Вы это зачем сделали… закрыли? – снова облизываю губы, вдыхая знакомый, волнующий аромат мужского парфюма. И его собственный. Мне так нравится этот запах. В нем чувствуется сила и уверенность. И еще спокойствие. И…
– Собираюсь исправить ошибку, – голос становится ниже.
Страшно так, что срывается дыхание, но я все равно тону в его глазах, пьянея от близости. Но соглашаться не собираюсь.