– Чай вместо кофе – это не ошибка. Это забота. О вашем здоровье.
Он делает последний шаг, прижимая меня к стене и одновременно давая ощутить стальную твердость своего тела.
– Заботливая ты моя… Только я совсем не о кофе.
– А о чем?
Не отвечает, лишь смотрит, но от этого взгляда вокруг нас, кажется, начинает вибрировать воздух. Приподнимает руку, касаясь волос, пропускает прядь сквозь пальцы. А потом опускает ладонь мне на затылок и тянет на себя, в момент сокращая оставшееся между нашими губами расстояние.
Кабинет вокруг меня плывет, я как будто пьянею, резко, в один момент. Тону во взгляде Алексея. Он так смотрит, что со мной происходит что-то невероятное.
Я ведь должна смущаться. После того, что было, что он узнал обо мне и что видел. И бояться тоже должна. Мужчина стоит так близко, что не почувствовать его желания невозможно. И я слишком хорошо помню раздирающую тело боль. И мысли свои помню о том, что мы не подходим друг другу. Он совершенно огромный… там… и у нас все равно ничего не получится.
Но мне почему-то не стыдно и не страшно. Вообще нет никаких других чувств, кроме вот этого странного пьянящего тепла, что медленно растекается по телу, пульсирует в венах и наполняет сладкой истомой каждую клеточку.
Что он делает со мной? Как у него это получается?
Сегодня его поцелуи совсем другие, он не завоевывает меня, касается нежно-нежно. Будто гладит губами, слизывает удовольствие с моей кожи. Вкусно до умопомрачения. Я и правда пьянею от таких ласк, становясь податливой и глупой. Даже не пытаюсь сопротивляться.
Алексей куда-то несет меня, а я, вместо того чтобы сопротивляться, крепче обнимаю его шею. Усаживает на стол и снова целует. Ведет губами по щекам, задевает нос. Его дыхание щекочет виски, накрывает полуприкрытые веки. Снова возвращается ко рту, слегка надавливая и проникая языком внутрь. Как будто пью эти поцелуи, глоток за глотком, вот только жажда не становится меньше. Наоборот, все сильнее хочется прикасаться к нему и чувствовать так близко.
Не сразу понимаю, что он стащил с меня пиджак и добрался до блузки, расстегивая пуговицы. Воздух касается обнаженной кожи, и я невольно вздрагиваю, ежусь, а обнимающие меня руки тут же замирают. Мужчина чуть отстраняется и легонько надавливает на мои плечи, опуская спиной на стол. Наклоняется, трогая губы кончиком языка, и выдыхает:
– Не бойся, малыш. Больше не будет больно.
Наверно, я становлюсь пунцовой, потому что чувствую, как после его слов протекает по телу волна жара. И, возможно, это сумасшествие, после того, что случилось, желать продолжения, но я не хочу сейчас быть ни правильной, ни разумной. Хочу, чтобы он не останавливался…
Его глаза чернее бездонной ночи, и этот взгляд обжигает. Не под одежду проникает – под кожу.
Выгибаюсь, когда его ладони чуть приподнимают меня и пальцы цепляют застежку на бюстгальтере. Очень быстро. Глаза. Дыхание. Губы. Он не просто смотрит, не только касается обнаженной груди – впитывает в себя. Трогает так осторожно, будто боится сломать. Но все равно слишком умело. Словно успел изучить мое тело и знает, чего именно я жду. Тянет заострившиеся соски, сжимает пальцами, обводит языком. Играет с ними, посасывая, пока руки продолжают что-то рисовать на плечах и животе. Спускаются ниже, так же быстро расправляясь с застежкой на брюках.
Язык ныряет в ямку пупка, и низ живота сводит спазмом. Я даже ахнуть не успеваю, как сильные руки приподнимают мои бедра и сдергивают брюки вместе с трусиками.
Это все происходит не со мной. Я не могу быть до такой степени распущенной. Лежать на столе перед своим начальником полностью обнаженной и даже не пытаясь прикрыться. Не могу пожирать его ошалевшим взглядом, изнемогая от мучительной тяжести между ног. Не могу хотеть… чего? Или я мазохистка, если жду повторения вчерашнего, совершенно не пытаясь остановить Алексея.
Он все еще полностью одет, лишь рукава на рубашке задрались до локтей. Смотрю на его руки, мощные, загорелые, покрытые темными волосками, на проступающие вены, на длинные пальцы, прикасающиеся ко мне, – и завожусь еще сильнее. Моя кожа кажется очень бледной, контрастируя с его, но это почему-то красиво. Кажусь самой себе крошечной рядом с ним. И готовой на все. Абсолютно на все.
Невольно задерживаю дыхание и напрягаюсь, когда мужчина надавливает на мои колени, раздвигая их в стороны. Наклоняется, прижимаясь губами к внутренней стороне бедра. Будто бы невзначай задевает пальцем набухшие складочки, размазывая проступившую на них влагу.
– Расслабься, малыш. И получай удовольствие.
Всхлипываю от каких-то неописуемых ощущений, когда его язык начинает что-то вырисовывать на нежной коже, оставляя на ней влажную дорожку и двигаясь все ближе…
Слишком поздно понимаю, что он собирается сделать. Но вместе с накатившим шоком еще больше пьянею. Не сжимаюсь, пытаясь укрыться от его глаз и губ, – выгибаюсь, принимая бесстыдные ласки. Задыхаюсь стоном, что-то шепчу, кусаю губы, чтобы не закричать в голос. Тело теперь подчиняется не мне – ему. Жаждет продолжения. Толкаю бедра навстречу настойчивому языку, цепляюсь руками за край стола. Что-то падает и, кажется, разбивается. Или это я разбиваюсь на множество осколков? Сквозь пелену слез в глазах рассыпаются сотни разноцветных радуг. А его губы и руки продолжают этот невероятный танец, продлевая сладкую агонию.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем удается хотя бы немного прийти в себя. Где-то в животе что-то продолжает вибрировать, сжиматься, и мне кажется, что я парю в невесомости. Стала легкой и воздушной и еще больше пьяной. Тяну Алексея за плечи ближе к себе, зарываюсь пальцами в волосы. Его губы блестят, я слишком хорошо понимаю, почему. По телу скачут мурашки, мне неловко и одновременно так хорошо, что нет никаких слов это описать. Все, что могу: смотреть на него, понимая, что в жизни не видела никого привлекательнее. Сильный, такой ласковый и мужественный, все еще преисполненный желания. Самый лучший на свете!
– Мы оба сошли с ума. Никогда в жизни не делал ничего подобного… на работе, – он не улыбается, на это нет сил ни у него, не у меня. Смотрит, продолжая ласкать глазами. И столько всего в этом взгляде. Предвкушения. Обещания.
Я тянусь к пуговицам на его рубашке, расстегиваю одну, другую, пробираюсь пальцами к груди, трогая шелковистые волоски. Он выдыхает сквозь зубы, стонет и опускает руки к пряжке ремня. И в этот момент звонит телефон.
С губ мужчины срывается ругательство. Он на мгновенье застывает, видимо раздумывая, отвечать или нет на звонок, потом тянется к аппарату. И почти рычит в трубку. Я бы после такого приветствия вряд ли бы смогла продолжать разговор. Но невидимый собеседник-то не знает, от чего именно отвлек Лавроненко.
Не выдерживаю и прыскаю, пряча лицо у него на плече. Он тут же опускает руку мне на поясницу, притягивая к себе. Теперь я даже слышу, что говорит так не вовремя позвонивший нам тип.
– Мы сможем встретиться в ближайшее время и поговорить? Не хотелось бы тянуть, работа нужна уже в ближайшие дни. Я ведь могу рассчитывать на вас, Алексей Андреевич?
– Буду через пятнадцать минут, – шипит мужчина в трубку и отключается. Смотрит на меня, пытаясь восстановить дыхание. И ему это очень непросто. Я вижу в глазах все то же неприкрытое желание. Вижу, как вздымается грудь, а на висках проступают капельки пота от с трудом сдерживаемого напряжения. А в бедро мне упирается еще одно весьма красноречивое подтверждение его возбуждения. Самое красноречивое. Слишком хорошо помню размеры мужской плоти, а сейчас выпирающий бугор на штанах не оставляет ни капли сомнений в том, чего ему хочется больше всего на свете.
Алексей склоняется ко мне, поворачивает голову, задевая губы. Прижимается лбом к моему.
– Нам, кажется, опять придется прерваться, Машунь. Мне надо уехать. Срочно.
Я киваю – и наши губы встречаются. Он стонет и снова целует, уже не нежно, резко, рвано. Обнимает за талию, на несколько мгновений прижимая к себе. Затем так же резко распрямляется, морщится, поправляя натянувшую ткань брюк. Перехватывает мой оторопелый взгляд, с которым я рассматриваю его, и хмыкает:
– Все же идея закрыться в кабинете оказалась провальной. Надо было увезти тебя домой. Так и думал, что кто-то влезет в самый неподходящий момент.
Наклоняется, поднимая с пола блузку и набрасывая ее мне на плечи.
– Закройся, когда я уйду, чтобы никто тебя не дергал и можно было спокойно привести себя в порядок. И не замерзни смотри!
Быстро касается губами виска и, прихватив пиджак, идет к выходу. Я спрыгиваю со стола и несусь следом, торопясь выполнить его слова. Хоть рабочий день и почти закончен, в офисе могут оставаться люди, и совершенно не хочется, чтобы кто-то обнаружил меня в кабинете шефа, еще и в таком виде.
Запираюсь изнутри и только потом начинаю одеваться. Не замерзнуть? Повторяю про себя и улыбаюсь. Как будто это вообще возможно! Тело по-прежнему горит, пылает во всех тех местах, где ко мне прикасались его руки и губы. Я все еще чувствую себя пьяной – и такой счастливой, какой не была ни разу в жизни. Приоткрываю дверцу шкафа, где висит небольшое зеркало, и с изумлением вглядываюсь в собственное лицо. На меня смотрит как будто другая девушка. Взрослее, опытнее и намного, намного красивее. Ее глаза блестят, а губы соблазнительно припухли, даже без помады ярко-красного цвета. Не могу поверить, что это я. Что можно настолько измениться за такое короткое время. И эти перемены мне нравятся. И ему, похоже, тоже понравились, раз он не хотел уходить и отрываться от меня. А он не хотел! И хотя я страшно злюсь на незнакомца, которому приспичило позвонить, одновременно понимаю, что так даже лучше. Ожидание же обостряет чувства? А значит, на предстоящей встрече мой шеф будет думать совсем не о новом заказе.
Снова вспоминаю горящий взгляд, которым мужчина одарил меня напоследок, и, поддаваясь минутному порыву, уже полностью одетая, бегу в приемную, доставая свой телефон. Знаю, что через несколько мгновений начну умирать от стыда, но пока хочется еще немного продлить тот безумный пожар, который, я уверена, сжигает сейчас не только меня.