Не знаю, какой реакции жду, но после признания становится немного легче. Правда, совсем ненадолго. До тех пор, пока мать не поджимает губы, произнося своим привычным нравоучительным тоном:
– И зачем тебе нужна такая неуравновешенная особа? Вместо того, чтобы остаться и разобраться во всем, сбегает, как нашкодивший ребенок. Говорю же, она не готова к серьезным отношениям. Тебе лучше найти нормальную, покладистую девушку…
Я сам себе сейчас напоминаю быка, который реагирует на вывешенную перед ним красную тряпку. Уважаю маму и люблю, но даже ей не позволю говорить подобные вещи.
– Мне не нужна нормальная. И покладистая тоже. И никакая другая, кроме Маши. Понимаешь? – повышаю голос, забывая, что уже поздно. И не сразу осознаю, что происходит. Почему хлопает дверь в дальней комнате, если единственный обитатель квартиры – моя мать – находится сейчас рядом со мной. Только чувствую, как мне в плечо врезается что-то тяжелое, прошибая неожиданной болью.
Мама реагирует быстрее, с непривычной для нее проворностью подхватывая с пола увесистый томик и вскидывая брови в праведном гневе. А в следующее мгновенье я чувствую, как, несмотря на боль, на меня накатывает облегчение. Потому что в дверном проеме, ведущем в спальню, вижу Машу.
– Мария, это недопустимо! – голос матери поднимается на октаву. – Кидаться книгами, еще и Достоевским! Какой моветон! Не ожидала от тебя ничего подобного!
Она склоняется за книгой, продолжая причитать, а я изо всех сил стараюсь не рассмеяться. Особенно видя, что от возмущения кипит не только мама: моя мышка тоже в ярости. Но она здесь и в безопасности, а со всем остальным мы разберемся.
– О да, ужасно, я согласен с тобой. Федор Михайлович и представить не мог, что с ним будут обходиться так непочтительно.
– Не вижу ничего смешного, Алексей! – распрямляется мать, сверля меня суровым взглядом. Книгу же она обнимает так бережно, будто ребенка в руках держит. Знала бы о наших новостях, наверняка и думать забыла бы о своей любви к литературе. Ну, ничего, ей объяснить все еще будет время, а пока у меня есть более важные дела.
Шагаю к девушке, и до нее, видимо, только теперь доходит, что она попалась. Теперь-то уж точно, больше не сбежит, не отпущу никуда.
Маша бросается обратно в комнату, пытаясь захлопнуть дверь перед моим носом, но мне даже не надо прилагать усилий, чтобы этому воспрепятствовать: силы слишком неравны. Захожу в спальню следом, а уже за собой закрываю дверь. Сейчас не нужны лишние уши, даже уши родной матери, это касается только нас двоих.
Тяну к себе упирающуюся девушку, сгребая в объятья. Она, естественно, всеми силами пытается отбиться.
– Пусти сейчас же! Видеть тебя не хочу!
Злая, взъерошенная, как маленький дикий зверек, того и гляди укусит. А меня прямо-таки распирает от счастья, что с ней ничего не случилось, и что неожиданный кошмар этой ночи наконец-то подошел к концу.
– Малыш, послушай меня.
– Не хочу ничего слушать! Убирайся! – шипит она в ответ, продолжая отбиваться.
Целую растрепанные волосы на макушке, виски, щеки. Холодные и соленые. Плакала. Мысленно снова посылаю Альбину ко всем чертям и теснее прижимаю девушку к себе.
– Маш, ты же знаешь, что я никуда не уйду.
Она снова дергается, взмахивает рукой, пытаясь ударить меня по щеке. Мажет ладошкой, но от этого ей куда больнее, чем мне. Перехватываю тонкое запястье, прижимая к губам.
– Давай ругаться и драться ты будешь потом. Если захочешь. А сейчас просто выслушаешь меня.
Маша мотает головой. Конечно, это была бы не она, если бы согласилась так быстро. Да и сам я на ее месте неизвестно, как поступил бы. Столько свалилась на мою девочку, а она еще пытается держаться.
– Не хочешь слушать, тогда посмотри, – вытаскиваю паспорт, раскрывая на злополучной странице. Девушка тут же в испуге жмурится.
Усаживаюсь в кресло, притягивая ее к себе на колени. Сердце снова бьется от какой-то сумасшедшей радости. Маша пытается со мной воевать, но при этом невозможно не заметить, что все равно тянется ко мне. И в обиженных, покрасневших от слез глазах все равно таится такая любовь, которую я не помню в своей жизни. И от которой чуть ли не петь хочется. Не заслужил ничем, а она все равно моя, рядом, самая дорогая девочка.
Сую ей под нос развернутый паспорт, так что отвернуться уже нельзя. Она шумно выдыхает и шмыгает носом.
– Я это уже видела! Как ты мог ничего не сказать!
– Точно видела? Все до конца посмотрела? – убираю ладонь со страницы, открывая печать о разводе.
Она смотрит несколько секунд, потом в ошеломлении поднимает на меня глаза.
– Как это? Я ничего не понимаю…
Пересохшие губы дрожат, и я не выдерживаю: накрываю их своими, медленно и осторожно, будто пробуя на вкус. И от этого родного, любимого вкуса едва не кружится голова. Не говорить хочется, а вот так целовать и целовать, каждую клеточку на теле, пока не расслабится, не перестанет переживать, пока не сотрется из памяти все, что случилось. Но я не могу себе этого позволить: надо все объяснить, раз и навсегда закончить с этой дурацкой ситуацией.
– Машунь, я действительно был женат. Целую неделю. Но это было очень давно.
– Как неделю? – растерянно переспрашивает девушка.
Я пожимаю плечами. Сейчас вся эта история из прошлого кажется нелепым сном.
– Мы с Альбиной вместе учились на первом курсе. Однажды на вечеринке играли в какую-то идиотскую игру, что-то вроде фантов, я уже и не помню точно. Оказались с ней в паре, и нам выпала свадьба. Все развеселились, начали спорить, что мы на такое не решимся. Молодые были, глупые и не очень трезвые. Ну и ты понимаешь, что случается, когда пытаются взять на «слабо». Захотелось что-то кому-то доказать. На следующий день мы с Альбиной сложили наши нищенские стипендии и отдали их за то, чтобы нас зарегистрировали. До сих пор не понимаю, почему та женщина в браке пошла нам навстречу, это же реально были копейки. Наверно, решила, что мы – романтичные влюбленные, которых обязательно надо осчастливить.
Маша слушает, не шевелясь и, кажется, даже не дыша. И осторожно спрашивает:
– А потом?
– А потом ничего интересного, – хмыкаю я. – Нас хватило на несколько дней. Эйфория прошла, желание что-то доказывать одногруппникам – тоже. Да, мы переспали пару раз, но ближе не стали. Даже наоборот, как-то слишком быстро исчерпали лимит на общение друг с другом. Отправились в тот же самый загс разводиться. Вот и вся история, – прижимаюсь губами ко лбу девушки. – Потом Альбина перевелась на заочное, и мы больше не виделись. До сегодняшнего дня. Я даже маме не рассказывал об этом скоротечном браке.
– А с дочерью ты тоже развелся? – шепотом уточняет Маша.
Представляю, как все это выглядит. Но она хотя бы притихла, перестала возмущаться. И слушает. А значит, сможет поверить и понять.
– Это не моя дочь, милая. Она родилась спустя почти полтора года после нашего развода, я при всем желании не мог бы быть ее отцом. Альбина зачем-то решила заявиться в мою жизнь спустя столько лет и устроила весь этот цирк.
– Зачем? – девушка вздрагивает в моих руках, и я обнимаю крепче. Скольжу губами по нежному лицу, вдыхаю ее запах, снова целую, мечтая забрать всю боль, что таится в глазах. Пересказываю тот бред, что поведала мне Альбина, и Маша смотрит с нескрываемым ужасом.
– Разве так можно? Шутить такими вещами? Она нормальная вообще?
Снова пожимаю плечами, потому что совсем не уверен в адекватности бывшей жены. Но теперь, когда все рассказал и девушка знает правду, хочу поговорить совсем о другом.
– Это неважно, малыш. Мы с тобой вместе, а с ней потом разберемся. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? – накрываю ладонью ее живот, и Маша на мгновенье затаивает дыхание.
– Ты знаешь, да? Откуда? Я же никому…
Зарываюсь лицом в шелковистые волосы.
– Полез за телефоном в твою сумку и увидел снимок. Ты об этом мне хотела рассказать, когда звонила?
Она кивает, поднимая на меня почему-то виноватый взгляд.
– Я сама случайно… Поехала к врачу за другим, а там… Я не знаю, как… Ты…
Она такая милая и красивая сейчас, несмотря на то что бормочет какие-то глупости и явно боится. Что же, сам виноват, дал повод сомневаться, а после сегодняшнего дня и вовсе нервы сдали.
– Маш, я люблю тебя. И его тоже. Или ее. Ты самое лучшее, что могло случиться со мной.
Он смотрит ошарашенно и неотрывно, и глаза начинают блестеть от слез.
– Вот только плакать больше не надо, хорошо? Давай спать?
– Спать? Сейчас? Здесь? – Маша теряется еще больше.
Я киваю.
– Не знаю, убралась ли Альбина, но еще раз встречаться с ней сегодня у меня нет никакого желания. Уверен, у тебя тоже. Да и поздно уже очень. Пойду предупрежу маму и принесу еще одну подушку.
Девушка в ужасе мотает головой.
– Она ни за что не разрешит!
– Это мы еще посмотрим, – снова целую свою мышку. Она прелесть, но пока не поняла, что Капитолина Сергеевна Лавроненко совсем не так строга и сурова, как кажется.
Нахожу мать в гостиной перед включенным телевизором. На экран, правда, та не смотрит: уставилась перед собой, и во всем облике отчетливо читается напряжение.
Вытаскиваю из шкафа подушку и легонько касаюсь губами морщинистой щеки.
– Спасибо, что позвонила. Я чуть с ума не сошел, не зная, как и где искать Машу.
Она в ответ хмурится, разглядывая мою ношу.
– Я правильно поняла, Алексей, вы собрались устроить разврат в моем доме?
Очень хочется рассмеяться, но как-то нахожу сил сдержаться. Пусть продолжает изображать строгую учительницу, я-то знаю правду.
– Мы просто будем спать, мам, оба устали. Ну, какой разврат? Разве что самую малость. Столько переживаний было, а секс – лучшее лекарство от стресса, ты же знаешь. Да, кстати, ты скоро станешь бабушкой. Поздравления мы готовы выслушать завтра, а сейчас спокойной ночи, – и быстрее, чем мать успевает отреагировать и ответить, сбегаю в спальню, плотно закрывая за собой дверь.