— Гнусно, — подхватил Кэссиди, — и мерзко. С меня хватит. Я вылезаю.
Шили вздохнул, опечаленно покачал головой:
— Снова мечты. Я здесь уже восемнадцать лет и слышал тысячи всякий мечтаний. И все одинаковые. Я вылезаю. Я выкарабкиваюсь. Беру ее за руку, и мы вместе найдем дорогу. Сияющую дорогу ввысь.
Кэссиди устало махнул рукой и сказал:
— Что толку? Бесполезно с тобой разговаривать.
Повернулся спиной к Шили, пошел к дверям, открыл и вышел. Он был сердит на себя за то, что зашел в лавку и позволил этому алкоголику выступить в роли советчика. Но был в равной мере доволен сознанием, что полностью отверг его точку зрения. Он объявил себе, что и в дальнейшем будет отвергать подобные рассуждения, преодолевать их, бежать от них и держаться подальше. Может быть, в этой связи разумно держаться подальше от Шили. И, безусловно, он будет держаться подальше от “Заведения Ланди”.
Кэссиди словно укладывал свои планы на краю трамплина, давал чуть-чуть покачаться, сгребал в охапку и выпускал из рук. Планы хорошие, он это знает, и они парили у него в душе. Он видел, как они вместе с Дорис укладывают чемоданы и уезжают от застоявшейся серой воды. Перебираются куда-нибудь в верхнюю часть города в один из новых кварталов с недорогим жильем, где перед каждым маленьким домиком есть крошечная зеленая лужайка. Он попросит у автобусного начальства прибавки. Ему наверняка не откажут. Он определенно заслуживает прибавки, а как раз сейчас более или менее припер начальство к стене. Водители то и дело злятся и увольняются, недавно компания потеряла двух хороших шоферов. Он остался единственным, на кого можно по-настоящему положиться. Дело может дойти до шестидесяти в неделю, это уже довольно приличная сумма, так что все в полном порядке.
Единственное, что беспокоило Кэссиди, — это возможный скандал с Милдред. Однако есть шанс откупиться от нее, расплачиваться по частям, пока он не получит развод и не покончит с этим. А если подумать, то есть вероятность совсем избежать финансовых затрат, при условии что по счетам заплатит Хейни Кенрик. А все шансы за то, что Хейни возьмется за это с большой охотой.
Он дошел до конца узкой боковой улочки, свернул на Франт-стрит и направился к Арч. Впереди через несколько кварталов улица была забита ранними утренними грузовиками, но здесь, вдоль рваной шеренги убогих заброшенных строений и пустых домов, еще было пусто и тихо. Из-под сломанного забора выскочил кот в погоне за крысой, и Кэссиди остановился на миг, следя за охотой. Крыса была почти такой же крупной, как ее преследователь. Она очень старалась не попасться, но на другой стороне улицы несколько растерялась, забилась меж грудами кирпичей. Кот метнулся туда, припал к земле у стены, готовясь прыгнуть на крысу.
Больше Кэссиди ничего не увидел, ибо в этот момент почувствовал, как что-то летит на него, почти услышал, словно воздух вокруг его головы вдруг уплотнился и загустел. Он автоматически чуть шевельнул головой, слыша свист и шипение, и увидел пронесшийся мимо прямоугольный предмет. Увидел, как кирпич разбивается о стену заброшенного склада, и немедленно пожелал узнать, кто его бросил.
И заметил Хейни Кенрика, шмыгнувшего в переулок. Первым побуждением Кэссиди было погнаться за Кенриком и закончить битву. События субботнего вечера должны были положить конец спору, но Хейни явно чувствовал необходимость продолжить разборку. Кэссиди сделал несколько шагов по направлению к переулку, потом остановился, пожал плечами и решил, что не стоит терять время. Хейни в любом случае должен знать, что был замечен, и, можно поставить сто к одному, больше не совершит подобных попыток.
Кэссиди продолжил путь к Арч-стрит. Выйдя на Арч, перешел дорогу и направился на восток к Второй улице, где на углу люди ждали трамвай. Солнце высоко стояло и жарко светило, днем наверняка будет пекло. Уже чувствовалась сила солнца, ослепительно бившего в витрины магазинов вдоль Арч-стрит. Кэссиди сообщил себе, что было бы чертовски разумно осмотреть задние покрышки автобуса. На прошлой неделе другой шофер выехал в жаркий день, еле-еле тащился по раскаленной дороге и получил прокол. Почти несчастный случай, а если в автобус перевернулся, было бы совсем плохо. Кэссиди торжественно повторил про себя: в такой жаркий день очень важно проверить покрышки. Он пересек Первую улицу, думая о покрышках, и тут кто-то окликнул его по имени.
Это был голос Милдред. Он увидел ее. Она стояла подбоченившись на другой стороне Арч, в юбке с блузкой и в туфлях на высоком каблуке. Некоторые из проходивших мимо мужчин оглядывались украдкой. Другие, похрабрее, останавливались на минутку, чтобы как следует посмотреть. Милдред представляла собой крупное пышное декоративное украшение на углу Арч и Первой улицы.
— Кэссиди! — прокричала она в полный голос, который, как реактивный снаряд, рассек спокойный монотонный шум раннего утра. — Иди сюда! Мне надо с тобой поговорить.
Он не шевельнулся, сказав себе, что поговорит с ней, когда будет хорошо себя чувствовать и подготовится.
— Ты меня слышишь? — кричала Милдред. — Иди сюда.
Кэссиди пожал плечами, решил, что вполне можно поговорить и сейчас, покончив с этим. Посоветовал себе отнестись ко всему как можно легче, не обращать внимания, не выходить из себя, что бы она ни сказала, как бы его ни обозвала. Будь похолоднее, велел он себе. Прямо как лед. Перешел улицу, приблизился и спросил:
— Что ты затеяла?
— Жду тебя.
— Ну?
Она выставила бедро, опершись на одну ногу:
— Хочу знать, где ты был.
— Позвони в справочную.
Она выпятила нижнюю губу и сказала:
— Ну-ка, слушай, ублюдок...
— Кругом люди, — напомнил он.
— Пошли они в задницу.
— Ну ладно, — согласился он. — Тогда скажем так: еще слишком рано.
— Не для меня, — объявила Милдред. — Для меня никогда не рано.
Она покрутила головой, оглядываясь вокруг, как он понял, в поисках молочной или какой-то другой бутылки, какого-нибудь тяжелого орудия.
— С этим покончено, — предупредил он. Она захлопала глазами:
— С чем покончено?
— С драками. С адскими побоищами. Со всем.
Милдред уставилась на него. На лице его было определенно написано, что все кончено, но она не поверила и, скривив губы, проговорила:
— Посмотрите-ка на него, сплошное спокойствие и порядочность. Кто водил тебя в церковь?
— Дело не в церкви.
— А в чем?
Он ничего не ответил.
Милдред шагнула к нему:
— Считаешь себя умником, да? Думаешь, будто чего-то добился? Так позволь мне сказать тебе пару вещей. Меня не так легко одурачить. У меня хорошее зрение, и я знаю, что происходит.
Она ткнула пальцем ему в грудь, потом толкнула обеими ладонями, принялась толкать снова, но он схватил ее за запястья и сказал:
— Перестань. Предупреждаю тебя, перестань.
— Пусти руки.
— Чтобы ты на меня бросилась?
— Я сказала — пусти. — Она попыталась освободиться. — Я тебе глаза выцарапаю. Физиономию разорву...
— Нет, не выйдет. — Непоколебимое смертельное спокойствие Кэссиди заставило Милдред прекратить борьбу, и, когда он выпустил ее руки, она не пошевелилась. — Я один раз сказал, — продолжал он, — ты услышала, вот и все. Разбегаемся.
— Слушай, Кэссиди...
— Нет. Говорить буду я. Слышишь? Я сказал: разбегаемся.
— Ты что, переезжаешь?
— В общем, да. Сегодня отработаю, приду на квартиру и соберу вещи.
— Вот так просто? — прищелкнула она пальцами.
— Вот так, — кивнул он.
Милдред долго не произносила ни слова. Только смотрела на него. Потом спокойно сказала:
— Ты вернешься.
— Думаешь? Сиди жди.
Она пропустила это мимо ушей:
— Чего ты хочешь, Кэссиди? Хочешь увидеть спектакль? Я должна разразиться слезами? Умолять тебя остаться? Упасть на колени? Чего тебе... — Она занесла кулак, секунду подержала его перед ним и уронила руку.
Он отвернулся, пошел было прочь, она метнулась за ним, схватила, повернула к себе.
— Прекрати, — сказал он. — Я сказал: это конец. Уже не починишь.
— Будь ты проклят, — прошипела она. — Разве я говорю, что хочу починить? Я хочу только...
— Чего? Чего?
— Я хочу, чтобы ты все выложил. Кто она?
— Дело не в этом.
— Врешь. — Милдред взмахнула рукой и в полную силу хлестнула его по лицу. — Врешь, погань. — Ударила еще раз, другой рукой вцепилась в рубашку, придержала, ударила в третий раз и провизжала: — Ублюдок поганый!
Он потер щеку и пробормотал:
— Люди смотрят.
— Пускай смотрят! — завопила она. — Пускай хорошенько посмотрят. — Бросила горящий взгляд на стоявших вокруг зевак и крикнула им: — Черт с вами!
Дородная женщина средних лет проговорила:
— Какой стыд! И позор.
— На себя посмотри, — ответила Милдред женщине, потом повернулась к Кэссиди. — Дело, конечно, во мне. Я бездельничаю. У меня дурные манеры, у меня дурное происхождение. Я просто хамка, юбка. Но у меня все равно есть права. Я знаю, что у меня есть свои права. — Она налетела на Кэссиди, вцепилась обеими руками в волосы, оттянула назад голову и прокричала: — Я имею право знать! И ты мне скажешь. Кто эта женщина?
Кэссиди схватил ее за руки, высвободился, отступил назад и сказал:
— Хорошо. Ее зовут Дорис.
— Дорис? — Она посмотрела по сторонам, потом перевела взгляд на Кэссиди. — Это ничтожество? Костлявая пьянчужка? — Глаза ее затуманились. — Господи Иисусе, так вот это кто. Это моя соперница?
Кэссиди умолял себя не ударить ее. Он знал: если ударить ее сейчас, можно все испортить. Крепко закусил губу и сказал:
— Я понял, что хочу жениться на Дорис. Дашь развод?
Милдред по-прежнему смотрела на него во все глаза.
— Дашь развод? — повторил он. — Отвечай.
И она ответила. Рванулась к нему и плюнула в лицо. Пока слюна стекала по щеке, он увидел, как Милдред поворачивается и уходит. Услышал, как люди переговариваются, кое-кто смеется, а один мужчина сказал:
— Ну и ну!