Все внутреннее помещение хижины было застелено Циновками и подушками, исполняющими роль и столов, и диванов, и стульев. Девушка ненадолго исчезла, оставив бойцов располагаться, но через несколько минут появилась со спутницами, несущими несколько глиняных кувшинов воды.
— Для умывания, — пояснила она и вновь скрылась, чтобы вскоре явиться вновь.
На этот раз девушки принесли несколько глиняных мисок с лепешками и кусками вяленого мяса, а также пару разукрашенных кувшинов с ключевой водой.
— До ужина далеко. Воины не должны голодать, — лаконично заметила она и повернулась к сержанту. — Отец просит тебя посетить его дом. Хочет говорить.
— Спасибо, я готов, — кивнул сержант девушке и, уже выходя, скомандовал: — Всем отдыхать. Папа — старший. Не забудьте Лилит сменить.
— А откуда аборигены знают наш язык? — спросил Майкл, когда поливал из кувшина умывающемуся Масарику.
— Наш язык? — рассмеялся Гунн. — Да, братец, историю ты в школе явно плохо учил. А ты не удивляешься, что имперцы разговаривают на нашем языке?
— Ты спроси у нашего Кинг-Конга, учился ли он вовсе в школе, — вставил реплику Джон Беккерель, умывающийся рядом и нечаянно подслушавший вопрос Никсона.
— Ну Кома, не всем же быть таким образованным, как ты, — вступил в разговор Макс Майер. — Второго такого умника наша команда не выдержала бы.
— А ты, Упырь, почувствовал своего собрата по интеллекту, — не остался в долгу медик. — А я горжусь своим образованием. И, поверь, в отличие от многих мне есть чем гордится.
Упырь обиженно замолчал, потеряв к беседе интерес, а Гунн отвернулся от Комы к Никсону.
— Не обращай на этого умника внимания, — посоветовал он Майклу. — Не образование, родословная или слова делают человека, а только поступки наши.
— Аминь! — ехидно сказал Беккерель. — Ты, Гунн, прямо проповедник. Тебе бы позывной Пастырь подошел.
— Послушай, Кома, — неожиданно для всех подал голос Майкл. — Гунн с Упырем, может, и знают все ваши правила. А я новичок и еще не все усвоил. Поэтому не обижайся, если, посчитав какие-то твои слова обидными, я приложу тебя слегка. Это не со зла, а только от вспыльчивости.
Беккерель хотел было что-то ответить, но, наткнувшись на взгляд Никсона, понял, что это вовсе не шутка, брошенная новичком для красного словца. А сложение и го, что о Малыше рассказывали, давали Джону полное право опасаться, что ему самому вполне может понадобиться медик. Учитывая же, что сержант куда-то вышел, а капрал Руков не спешит ввязываться в разговор, делая вид, будто его не слышит, вероятность эта становилась слишком уж очевидной. И Беккерель, понимая, что в открытой ссоре с новичком, в отличие от тех же Гунна или Упыря, у него нет ни единого шанса, молча отошел в сторону, вызвав общий смех. Он не был особо злопамятным, но пообещал себе, что при случае обязательно помянет Малышу этот позор.
— Хорошо ты его отшил, — усмехнулся Влад Масарик, хлопнув по плечу севшего рядом Майкла. — Кома парень хоть и говнистый, но вполне нормальный и адекватный. Если бы еще не любил своей ученостью козырнуть да под кожу ребятам не лез... Да и медик он, что ни говори, хороший.
— Ты так говоришь, будто я его зарезать ночью собрался, — усмехнулся Майкл.
— Да нет, — махнул рукой Влад. — Просто не хочу, чтобы ты зло на него держал. Да и сержант очень жестко ко всем ссорам в команде относится. Сейчас, если бы слышал, нам бы всем мало не показалось.
— Да я же так, чтобы он отстал только, — оправдываясь, ответил Майкл. — Не трону я его.
— А насчет языка нашего, — перевел разговор на другую тему Масарик. — Это племя, как и все остальные на этой планете, пошло от колонистов, которых благополучно здесь потеряли несколько веков назад. А наш язык, если ты помнишь, окончательно сформировался во время Всемирной войны и сразу после нее. Основу составил английский. Хотя допускаю, что тогдашние англичане нас не поняли бы. Короче, из-за исчезновения одних государств и появления на их костях других в нашем едином языке перемешались и английский, и немецкий, и русский. Да и многие другие свою долю внесли, прежде чем скончаться. Так что Всемирная война нам, можно сказать, дала всемирный язык. Если хочешь подробнее, спроси у Папы, он про это все знает.
— Рад желанному гостю, посетившему мой скромный дом, — повторяя ритуал любезностей, приветствовал старый вождь. — Раздели со мной дым видений и воспоминаний.
На украшенной переплетением цветных стеблей циновке стояло причудливое глиняное сооружение. Уже знакомый с этим устройством Макфлай считал, что это какой-то мутировавший наследник кальяна. В устройство заливали воду, засыпали сбор различных трав, а в нижней части тлели уложенные в глиняный поддон древесные угли. Как именно работает это творение рук аборигенов, сержант не разбирался, но травяной кумар исходил из небольших отверстий в верхнем шарообразном расширении, создавая в комнате ароматный, чуть сладковатый фон. Помимо этого чуть ниже шара торчали в разные стороны два длинных полых стебля, наподобие стеблей тростника, оканчивающиеся мундштуками из обожженной глины. Беседующие не только дышали насыщенным испарениями воздухом комнаты, но и периодически прикладывались к мундштукам, получая порцию то ли дыма, то ли пара, мягкого и пьянящего.
— Пусть твой дом всегда будет благословен и полон мира и благоденствия, — ответил Макфлай, отмечая про себя, что после возвращения на базу обязательно надо будет поискать в сети различные формы подобных приветствий. — У тебя хорошее племя и красивая дочь.
— Спасибо, — печально покивал старик. — Это младшая дочь и, наверное, уже последнее мое дите. Но, чую, грядут трудные и жестокие времена. Мне недолго уже осталось, прежде чем я отправлюсь к праотцам. И жизнь моя была полной и ясной, хоть и легкой ее не назовешь.
Вождь замолчал, затянувшись из мундштука и углубившись в воспоминания далеких светлых дней, когда он был силен и молод, а о вторжении могущественных чужеземцев никто даже в бреду не помышлял. Правда, предания говорили о том, что предки его сами были из того мира, но когда это было. И было ли. А ведут себя чужеземцы совсем не так, как должны вести соплеменники, воссоединившиеся с утерянными братьями.
— Что тебя тревожит, уважаемый? — прервал молчание сержант, возвращая старика из мира воспоминаний.
— Многое меня тревожит сейчас. Не успел умереть раньше, чтобы не знать этих тревог. Нет сил уже больше и мудрости той, которая подсказала бы, как защитить свое племя от надвигающихся бед.
— Да нет, уважаемый, — возразил Макфлай. — Это не та проблема, которая может так тебя страшить. Мы ведь уже говорили об этом. Мы с тобой люди одного большого племени. Просто вам нужно решиться и вернуться в большой мир. Есть программа ассимиляции, разработанная специально для жителей Новых Колоний. Если такое решение будет принято в твоем племени, то я готов после возвращения на базу содействовать ее исполнению относительно ваших деревень. Вам помогут влиться в новую жизнь и стать, насколько это возможно, полезными и максимально полноправными членами большого общества Федерации.
Сержант действительно уже рассказывал все это при прошлой встрече старому вождю. Правда, сам он не верил в то, что аборигены Новых Колоний сумеют ассимилироваться, полноценно влившись в жизнь Федерации. Тем более что в это время миллионы коренных граждан Федерации не могут найти себе достойного места, пребывая на грани или за гранью нищеты и деградации. Но в то же время в большом мире у аборигенов появлялся шанс. Пусть только у некоторых, хотя бы самых молодых. Здесь же они были обречены на примитивное уничтожение в ходе боевых действий между подразделениями Федерации и Империи. И чудо, что три деревни, в которых расселилось племя, расположившиеся в нескольких километрах друг от друга, еще уцелели. К примеру, этот поселок, являющийся старейшим поселением в этих лесах и обителью вождя племени, не был зачищен при последнем прохождении здесь имперцев. Видимо, что-то серьезное они ищут, коли даже такого малого шума боятся наделать.
— Я помню о нашем разговоре, — ответил вождь с печальной улыбкой. — Но сам я слишком стар для того, чтобы принять такое решение. Моя судьба в этих лесах. Когда-то много лет назад, когда я был совсем молод и полон сил, мы собрали большой отряд воинов и пошли в далекий путь. Мы хотели найти большую воду, про которую говорят наши легенды. Ведь наши предки видели ее и даже были по ту сторону этой большой воды. А раз предки могли это, то почему мы, их потомки, не можем? Так думали мы тогда. Ведь сын, вырастая, становится сильнее и умнее отца. Мы шли очень долго, далеко уйдя от своих земель. Нигде не было никаких чужих племен и поселений. Многие воины начали сомневаться в том, что легенда о большой воде — правда. Только мой брат, который был тогда самым сильным и отважным воином племени, не позволял повернуть назад, разжигая отвагу в наших сердцах. Вдруг лес кончился, и нашим глазам открылась бесконечность. Вода уходила вдаль настолько, насколько видели наши глаза. И ничего не было за ней. Мы были счастливы, как дети, плескаясь в этой необычной соленой воде.
Старик замолчал, вновь переживая события тех дней, а Макфлай удивленно размышлял, что до берега океана действительно неблизкий путь, особенно если проделать его пешком. И про брата вождя до этого дня он ничего не слышал. Впрочем, продолжительность жизни аборигенов и частые случаи гибели вполне могли быть объяснением этому. Ведь старый вождь являлся поистине долгожителем среди своих соплеменников. На этот раз сержант не стал прерывать размышлений старца, а терпеливо дожидался продолжения, справедливо считая, что история еще не окончена.
— После того как мы нашли большую воду, мой брат стал словно одержимый духами. Он вознамерился найти благословенное место, из которого на громадных лодках приплыли наши предки. Легенды гласят, что лодки уплыли обратно, чтобы привезти еще людей и заселить ими этот глухой лес. Брат собрал отряд из поверивших ему воинов. Они вместе с женами ушли к большой воде и основали там новую деревню. Но не для того, чтобы жить и плодиться на берегу большой воды, а для того, чтобы построить большую лодку и всем вместе уплыть через большую воду на родину наших предков.