— Мы несколько отвлеклись от нашей темы, — заговорил вновь офицер. — Мне всегда было интересно, насколько хорошо федералы платят своим солдатам? Что могут себе позволить люди, которые ежедневно рискуют своими жизнями, защищая интересы своей страны? Как чувствуют себя с финансовой стороны те, кто достиг рубежа пригодности и вышел в тираж? Я не буду просить вас ответить на эти вопросы. Это будет некорректно. Но вы можете вспомнить для себя самих ответы на эти вопросы. И, кстати, вам не интересно, как ответят на эти вопросы солдаты Евразийской Империи?
Лейтенант с минуту помолчал, хотя даже по его виду было видно, что он не ожидает от пленников каких-либо слов в ответ на его вопросы. Он мысленно усмехнулся над тем. что сейчас соблазняет этих пленников прелестями службы на благо Евразийской Империи. Но сам он уже не принадлежит к когорте имперских служащих. У него новые хозяева и новые цели в жизни. Намного большие цели, чем были раньше. Да и хозяева несравнимо серьезнее...
— Я не буду сейчас долго полоскать вам мозги, — продолжил офицер. — Мы все серьезные люди, ценящие свои принципы и свою волю. Поэтому сделаю свое предложение. Мне нужна от вас информация и немного работы. После этого вы получите оговоренное вознаграждение и уберетесь из этой дыры. Мы можем устроить вас в любые подразделения Вооруженных сил Евразийской Империи или оформить армейскую пенсию со всеми почестями и льготами. На время работы здесь более чем достойное содержание, послушные красивые женщины и прочие удовольствия...
На этой фразе лейтенант был прерван совершенно неожиданным действием Джона Беккереля, который, глядя прямо в глаза разведчика и презрительно улыбаясь, сплюнул сквозь зубы. Плевок попал на отполированный до зеркального блеска ботинок офицера, уродливым тягучим потеком перечеркнув идеальную поверхность. Лейтенант молча посмотрел на подвергшийся надругательству ботинок, и улыбка в первый раз сползла с его лица.
— Я в общем-то все вам рассказал, — подытожил офицер, поднимаясь со стула и поднимая его в руке. — Я дам вам три часа на размышления. А потом... Все, что я сейчас говорил, было только прелюдией. Дальше все будет так, как вы сами этого захотите. Вы можете, приняв верное решение, обеспечить себе достойную сладкую и спокойную жизнь. В противном случае таких добрых и миролюбивых бесед больше не будет. И развлекаться с вами будут уже по-другому. Никто здесь не играет и не шутит.
На мгновение капралу Рукову показалось, что лейтенант сейчас размахнется и обрушит стул на голову Беккереля. Но офицер бросил на скалящегося Кому взгляд, не предвещающий ничего хорошего, и вышел из комнаты, оставив пленников наедине с самими собой.
Ровно через три часа дверь распахнулась, и на пороге появился все тот же лейтенант. Его ботинок вновь сверкал идеальным лаком, в котором можно было видеть отражение всего мира.
— У меня просьба, — заговорил капрал Руков, едва офицер переступил порог.
— Слушаю вас, — улыбнулся лейтенант все той же радушно-ласковой улыбкой.
— Мне очень нужно в туалет, и я прошу вас прямо сейчас отвести меня туда, — попросил Папа, глядя прямо в глаза разведчику.
— В туалет? — переспросил тот, размышляя. — Ладно. Я отведу вас.
Он нажал клавишу на пульте, и кандалы спали с капрала. Папа поднялся, торопливо выходя в коридор и дожидаясь, пока офицер закроет дверь в комнату.
— Вам ведь не нужно в туалет? — поинтересовался лейтенант, понимая, что пленник готов говорить.
— Не нужно, сэр, — кивнул Папа. — Я хотел поговорить с вами с глазу на глаз.
— Пройдем в кабинет, — пригласил офицер, жестом указывая на небольшую дверь в паре шагов от них. — Там нам будет удобнее.
Кабинетом служила небольшая комната, в которой едва помещался раскладной стол и два стула. Еще там стояла небольшая тумбочка с автономным кофейным аппаратом на ней. Больше ничего.
— Прошу вас, присаживайтесь, — указал на один из стульев офицер. — Кофе?
— С удовольствием, — закивал капрал, усаживаясь на предложенный стул. — Понимаете, я много отслужил в федеральных войсках и возраст уже совсем не тот, чтобы подставлять свой зад под пули и надеяться на карьеру. И о медалях мечтать уже поздно. Мне уже много лет, но у меня нет ни уютного домика, ни возможности подумать о создании семьи, ни надежд на добрую спокойную старость и пенсию. В общем, всего того, о чем вы там говорили.
— Правильный ход мысли, — подбодрил его офицер, нажимая несколько клавиш на кофейном аппарате.
— Да. И хуже всего то, что я знаю, что никогда ничего этого не получу. Вернее, не получил бы, находясь и далее на своем месте. Не иначе как Господь послал мне эти перемены. Вы верите в Господа?
— Да, — без колебаний ответил лейтенант, осторожно ставя перед пленником пластиковую одноразовую чашечку с горячим ароматным напитком. — Я верю в Господа, милостивого и милосердного. И согласен с вами, что это воля его привела вас и в наш плен, и, надеюсь, в наши ряды.
— Я готов, если вы действительно готовы заплатить за все мои знания и работу обеспечением моей старости и организацией достойной пенсии. — Папа отхлебнул напиток, оказавшийся слишком горячим, отчего на глазах пленника даже появились слезы. — Это не так уж и дорого.
— Несомненно, — кивнул офицер, внимательно рассматривая старого солдата.
Но он видел в его глазах честность заискивающей дворняги, которой очень хочется попасть в теплый уют дома. И за это дворняга готова подарить свою преданность новому хозяину. Ведь теплый угол и миска с супом невеликая цена за преданность. Неприятное зрелище, когда старый солдат, прослуживший всю жизнь в элитном подразделении, становится такой жалкой дворнягой. Впрочем, это означает только одно — живя среди волков, он никогда не был волком. Его гордый коллега заслуживает большего уважения. Но старик, в отличие от своего товарища, может дать информацию, а главное, он сумеет выполнить задание, став засланным казачком у своих собственных бывших друзей. А потом... Какая разница. Собаке — собачья смерть.
Воспользовавшись технологиями новых хозяев, можно было бы без всяких уговоров превратить этих пленников в тупых исполнителей, как превратили уже многих имперских солдат, попавших сюда с последней партией. Но вся ирония как раз и состоит в том, что им нужны мыслящие агенты, а не тупые исполнители. Слишком поздно поняли это, когда среди имперских солдат практически не осталось незараженных. А зараженные солдаты годились только для бездумного выполнения команд...
— Думаю, мы вполне сумеем договориться, — продолжил лейтенант, довольный своими наблюдениями. — Оговорим более подробно условия и подпишем договор. После этого вы должны будете отработать свои деньги и, к вашему удовольствию, уехать в Империю, чтобы наслаждаться новой жизнью.
— Да, сэр, — вновь закивал капрал. — Но есть одна мелочь, небольшая помеха, так сказать.
— Что такое? — нахмурился офицер. — Что за проблема?
— Понимаете, сэр... — сбивчиво начал капрал, нервно разминая пальцы. — Я старый солдат. Всем недовольный и ничего не имеющий, но солдат, который много лет прослужил среди военнослужащих Федерации Объединенных Наций.
Лейтенант, все так же хмурясь, пытался понять, что этот старый солдат сейчас хотел ему объяснить, но пока у него это плохо получалось.
— Я для себя уже принял решение. Но это внутри меня, — продолжил Руков. — Если смотреть со стороны солдата Федерации, то это несмываемый позор. Это как монетка с двумя сторонами. Упадет одной стороной — потеря лица. Упадет другой — переосмысление своих убеждений и открытие для себя истины, недоступной ранее. С такой переменой я вполне смогу справиться наедине со своей новой жизнью. Но при знающем меня человеке, тем более при том, с кем я раньше бок о бок служил, я не могу потерять лицо. Я даже не смогу начать наши переговоры об условиях нашего договора и моих новых обязанностях.
— Ах вот оно что, — начал понимать офицер, прикидывая варианты развития событий. — И что же мы, по твоему мнению, должны сделать, чтобы монетка упала нужной нам стороной? Уж не хочешь ли ты, чтобы мы его отпустили с миром на все четыре стороны?
— Что вы, сэр, — всплеснул руками капрал. — Это было бы наиглупейшим предложением с моей стороны. Во-первых, как я могу требовать такого решения от своего нового хозяина. А во-вторых, если вы отпустите Кому, а я после этого начну с вами сотрудничать, то это будет для меня равноценно подписанию смертного приговора. Ведь, узнав от Комы, что я остался в плену, мои бывшие коллеги начнут выяснять что и как. А такие приговоры они приводят в исполнение любой ценой. Так что вместо сладкой жизни меня будет ждать лишь ожидание верной смерти. Я предлагаю более простое и надежное решение.
— Какое же? — спросил лейтенант, хотя уже и сам начал догадываться о том, что предложит старый солдат.
— Видите ли, сэр, — продолжил капрал, больше не робея, — Кома молодой, сильный и гордый воин. Он сейчас считает себя элитой разведки. И поэтому морально готов выдержать все, но не выдать ничего.
— Это, наверное, именно так, — согласился офицер, подумав, что старик сейчас лишь подтверждает его собственные размышления о втором пленнике. — Так что ты хочешь?
— Неужели вы до сих пор не поняли, сэр? — улыбнулся впервые за время этого разговора Руков. — Я только хочу, чтобы вы просто прикончили его, словно это моя совесть. И сразу же начнется все наше сотрудничество. И все будет именно так, как вы хотите, сэр.
Офицер уж было думал, что старый солдат так и не решится высказать свое пожелание и ему самому придется делать пленнику такое предложение. Что потеряет он. если пойдет навстречу этой просьбе? Второй пленник действительно выглядит серьезно. Конечно, сломать можно почти любого. Вопрос лишь в том, насколько нужны эти усилия. И неизвестно, будет ли сломанный пленник способен на работу. А старик уже готов работать без всякого ломания и дополнительных усилий.
— Как, ты говоришь, зовут твоего товарища? — переспросил лейтенант.