гимнастерках, упавшие навзничь, лошади, засыпанные снегом…
У наших солдат-юношей это мрачное сочетание в ледяной ночи порождало галлюцинации, похожие на те, что посещали знаменитых валлонцев императрицы Марии-Терезии, хотя у них уже пробивался легкий пушок на щеках…
От усталости у них под глазами были черные круги, но они мужественно стояли в карауле среди этих закоченевших трупов, о которые они спотыкались при каждой смене постов.
Другие роты были расположены на местности, застывшей и заледеневшей как бетон. Нам удалось построить подобие блиндажей, только когда притащили по снегу горы стволов деревьев, которые мы скрепили и положили как могли. Мы свернулись калачиком в этих временных убежищах, чувствуя, как холод пробирает тело до позвонков.
17 января 1944 года генерал Гилле прибыл проверить состояние участка. За его машиной следовала бронемашина, наполненная шоколадом, сигаретами и коньяком. Каждый солдат понял, что означали эти подарки: снова намечалась атака.
В это невозможно было поверить. У наших людей были желто-зеленые, как лук-порей головы, похожие на головы мертвых русских, что кучами валялись на снегу.
Пришла ночь, пронзительно-кристальная, чтобы скрыть наши приготовления к атаке.
Семьсот бункеров
Бросить всю нашу бригаду на приступ в лес у Теклино как в первый день означало бы самоубийство. Не следовало уже рассчитывать на эффект неожиданности. Русские держали все высоты в середине леса. Только отважные, смелые прорывы, в которых отличались наши солдаты, могли бы сделать успешной нашу атаку.
Было условлено, что в полночь пять групп валлонцев с автоматами проскользнут по узким проходам в наших минных полях, чтобы подальше углубиться в расположение врага. У них был приказ выдвинуться вперед по крайней мере на восемьсот метров. Если какая-нибудь команда будет замечена русскими, то один солдат должен пожертвовать собой и сделать вид, что убегает назад, чтобы враг подумал, что это лишь единичный патруль, разведка.
Задача была не разведать местность, а закрепиться и замаскироваться. Под прикрытием темноты наши группы должны были подойти в тыл или около вражеских позиций в наиболее возвышенных местах. Оттуда на заре, когда наша бригада бросится на штурм, они навесным огнем обрушатся на большевиков, ошеломленных таким перекрестным огнем даже со стороны своих же позиций.
Пять групп были сформированы только из добровольцев, нагруженных под завязку: двое из них должны будут остаться среди врагов, чтобы обслуживать ручной пулемет, а третий попытается вернуться к нам, чтобы дать информацию о результатах этой необычной операции и точные координаты противника.
Высоко-высоко, между могучими вершинами крепких дубов, дрожали кристаллы звезд, окруженные трепетным мехом рыжего лунного диска. Но под куполами крон деревьев была густая темнота с лунными просветами, где упавшее дерево разорвало тонкое кружево неба.
Уже несколько часов мы слушали ночь. Русские тоже наблюдали окрестности. Три раза кто-то из них подрывался на наших минах. Наши дозорные каждый раз тоже получали потрясения. Поскольку мины взрывались в нескольких метрах от постов, люди чертыхались сквозь зубы, растирая снегом замерзшие носы. Затем тишина вновь воцарялась в темноте леса.
Наконец наступила полночь: наши парни с ручными пулеметами продвинулись до тайных проходов, где саперы не ставили мин. Прошло два, три часа тягостного ожидания. Мороз был ужасный, особенно когда мы не двигались. И когда двигались, нам тоже было холодно. По-прежнему лес вздрагивал иногда со снопами огня, когда какой-нибудь мужик задевал валенком проводок одной из наших мин.
Каждый из наших дозорных до боли в глазах всматривался в лес. Если наши рейды удались, то скоро перед нашей линией колючей проволоки среди минных полей должны были появиться связные. Их, наших связников, так же как и русских, выслеживала смерть. Взорвалась одна мина, послышался крик. Это был первый из наших солдат. Он наткнулся на вражескую мину. Он полз в темноте, мы слышали его прерывистое дыхание. Второй взрыв, еще более ужасный, потряс нас: на этот раз несчастный задел нашу мину. Мы пошли поднять его, эту массу разорванной плоти в горячей крови, что плавила снег на его разбросанных кишках. У него, однако, хватило сил сделать нам сообщение.
Чтобы сориентировать других курьеров, приближающихся к нам через советский лабиринт, мы время от времени подавали сигналы. Четыре раза когда мы слышали шепот, то отвечали на звук. И один из наших смелых парней уже проскальзывал по незаминированному проходу, чтобы провести к нам на командный пункт связного.
В четыре часа утра было ясно, что эта часть операции прошла успешно. Пять наших групп находились за тысячу метров от нашей передовой линии. Одна из них закрепилась в тысяча трехстах метрах в тылу второй линии врага. Это было чудо.
В пять часов, когда лес засветился первыми отблесками рассвета, каждая из наших рот прошла по минным проходам нашего участка, отмеченным двумя белыми ленточками. Оставалось только броситься вперед. Это была хорошо спланированная операция. Полевые телефоны были выдвинуты к командным пунктам, и главный штаб поминутно знал, как идет операция.
На правом крыле довольно быстро были завоеваны большие высотки. Группы наших ребят с ручными пулеметами, отважно подошедшие к врагу, должно быть, произвели полный переполох своим огнем. На склонах росли груды трупов врага.
Центр представлял собой местность более плоскую. Что касается левого крыла, поддерживаемого танками, шедшими вдоль леса и мощно трепавшими часть дубняка, то его продвижение было очень быстрым.
На несколько часов я временно принял командование третьей ротой. Я шел метрах в тридцати впереди массы своих молодых кадетов, чтобы избежать любых бесполезных потерь. Земля была покрыта толстым, в полметра, слоем снега. Враг, уверенный в своих минных ловушках, ждал.
Вдруг раздался сильный взрыв. Трое парней, шедшие сразу за мной, почти по моим следам, подорвались на мине. Я прошел, не задев ни одного провода от ста пятидесяти мин, связанных во всех направлениях. Другим, увы, повезло меньше. У них были изуродованы ноги. Через пять минут кровавые ступни были безвозвратно отморожены, цвета слоновой кости и твердые как рога. Русская зима была безжалостной. Одна серьезная рана конечности означала смерть конечности.
Сани санитаров увозили раненых, а мы шли вперед. Враг сильно укрепился, бой длился долго. Мы атаковали до вечера. На следующий день к утру мы полностью заняли лес.
Перед нашим штурмом немецкая артиллерия потрепала вражеские позиции. На каждом метре приходилось перешагивать через окоченевшие тела в больших коричневых касках, с автоматами, с заплесневелым хлебом, разбросанным по земле. Но перед решающей, последней рукопашной русские ужасно обошлись с пленными: один молодой эсэсовец был распят живьем; другой был распластан в расстегнутой униформе, с окровавленным животом и ногами, коричневыми от смерзшейся крови: монстры ножом отрезали у него половые органы и засунули их ему в рот. Победа не смогла заглушить ужас этого зрелища.
За четыре дня боев мы захватили семьсот блиндажей. Литовцы в своих белых длинных шинелях сменили нас. В двухстах метрах под нашими окопами светилась долина. Огромный лес за нашей спиной был свободен, он опять обрел свои привычные мирные цвета: белый и сиренево-голубой. Трупы стали твердыми, как ветви деревьев, наводя еще больший ужас, чем в первый день.
Наши роты спускались одна за другой. Тяжелые грузовики бригады ждали внизу. Мы опять тронулись в путь по снежной дороге, шедшей вдоль высоток. Мы часто оборачивались, чтобы издали посмотреть на треугольник Теклинского леса, по-прежнему такой маленький. Но наше будущее было уже в другом месте.
Запертые
До большой драмы оставалось десять дней. Мы опять заняли позиции вдоль реки Ольшанки. Спускаясь с севера, советские войска беспрепятственно прокатились через всю Украину. Они даже приближались к Виннице и к последней реке, остававшейся у немцев перед румынской границей, — Бугу! Однако Винница находилась за двести километров за нашей спиной!
Армии северной группы больше не пытались зажать нас в котел окружения, как в начале января. Теперь назревала уже гораздо более значительная кампания.
Советские части северного участка в своей стороне очистили Кировоград. Если бы им удалось соединиться с армиями юго-запада, это бы всех нас закрыло в ловушке.
Чтобы попытаться парировать эту угрозу, дивизия «Викинг» была полностью задействована на юго-восточном участке, на нашем правом фланге, тогда как раньше она находилась целиком на левом фланге на северо-востоке, где подходила к Днепру на восемьдесят километров и выше по течению Ольшанки, до наших позиций близ деревни Мошны.
Мы должны были рассредоточиться от Мошен до Лозовка, затем до самого Днепра, держа одними своими силами фронт в пятьдесят километров.
Если наши пушки были более или менее целые, то наши пехотные роты за два месяца боев насчитывали не более шестисот солдат на передовой линии. Таким образом, мы должны были противостоять врагу из расчета эшелонированной обороны в среднем двенадцать человек на километр!
Мы все больше и больше отдаляли наш опорные пункты друг от друга, каждую ночь рискуя быть раздавленными и рассеянными.
К северо-востоку от большого моста Мошен простиралась бесформенная пустошь: рыжие деревца, кусты, посадки, пески, овраги. По пересечениям этих мрачных ландов можно было дойти до наших позиций у Лозовка.
Там у нас была лишь горстка солдат, поскольку вся вторая рота под командованием Дерикса была переброшена в Староселье. Она должна была закрыть весь восточный участок, то есть степь, Лозовок, многие километры укрепленных пунктов в дюнах и, в добавление всей картины, отрезок правого берега Днепра.
Мы были счастливы быть там и что там развевались цвета нашего флага, но если отставить в сторону красивые сантименты, то наши люди чувствовали себя как маленькие песчинки на берегу этой великой илистой реки, перед этими чудесными островками, среди этого пейзажа, усеянного безжалостным врагом.