Он дважды был в гостях у иркутских авиаторов: в 1963 и 1970 годах. На одной из встреч с авиаторами прославленный лётчик и военачальник А. Е. Голованов сказал: «…когда я был назначен начальником этого управления, мне удалось достичь успеха в течение года… Лучшие лётчики „Аэрофлота“ составили основу Авиации дальнего действия. Они проявили себя в тяжелейших битвах, особенно в начале войны. В их числе пять лётчиков гражданской авиации из Иркутска удостоены звания Героя Советского Союза: Антон Шевелёв, Ефим Парахин, Сергей Асямов, Павел Тихонов, Константин Кудряшов…»[32]
На встрече ветеранов в Барановичах 7 августа 1971 года А. Е. Голованов сказал: «…мне посчастливилось работать с великим, величайшим человеком, для которого выше интересов государства, выше интересов нашего народа ничего не было, который всю свою жизнь прожил не для себя и стремился сделать наше государство самым передовым и могучим в мире. И это говорю я, которого тоже не миновал 1937 год!…»[33]
Мемуары и забвение
Последние годы жизни А. Е. Голованов отдаёт работе над мемуарами. Работает так, как привык, с полной отдачей сил. Неделя за неделей в Подольске изучает документы Центрального архива Министерства обороны. Уже набранная в издательстве «Советская Россия» книга, которая готовилась к 70-летию автора, так и не вышла в свет. Александр Евгеньевич отказался учесть ряд письменных указаний ГлавПУРа и настойчивое устное «пожелание» – включить в повествование фамилию Л. И. Брежнева (генсека КПСС). Последовало наказание – глухое умолчание как его собственной деятельности, так и всего вклада АДД в Победу… А. Е. Голованову – единственному из советских военачальников – было отказано в публикации воспоминаний!
В. В. Решетников: «…когда первая часть рукописи была готова к изданию, её с удовольствием взялся публиковать толстый литературный журнал „Октябрь“. Но время шло, а книгу в набор не пускали: над „Дальней бомбардировочной“, как назвал свой документальный рассказ Голованов, мрачно нависла военно-политическая цензура. Уж очень непривычно виделись литературным надзирателям события войны в головановской интерпретации. Стражи печатного слова просвечивали каждую строчку, требовали переделки всего, в чём сомневались сами и о чём никто ещё никогда не писал. Рукопись подгоняли под общепринятый главпуровский стандарт писания военных мемуаров. Но более всего, конечно же, раздражали диалоги со Сталиным, да и сама его фигура в непривычном ракурсе головановского собеседника – такого домашнего, почти уютного.
В бесконечных спорах с кураторами Голованов отстаивал каждый штрих своего повествования, но те, верные своему казённому долгу, требовали новых перелицовок, да по-крупному.
В книге, конечно, нет ни слова лжи, но о многих вещах автор просто умалчивает. Например, А. Е. Голованов подробно рассказывает, как его полк, а позже дивизия летом 1941 года бомбили Берлин и Кёнигсберг. Но о том, что он сам лично руководил налётами и сам сидел за штурвалом бомбардировщика, А. Е. Голованов скромно умалчивает.
Наконец небольшая, „согласованная“, часть „Дальней бомбардировочной“, всего на двадцати пяти страницах, появилась в июльском номере „Октября“ за 1969 год. Ждали продолжения в следующем, восьмом, номере, но оно (и снова на двадцати пяти страницах) появилось лишь в мае следующего года! Казалось бы, мало ли что бывает. Вот теперь „Дальняя“ пойдёт из номера в номер крупным планом. Да всё оказалось не так.
В конце декабря звоню Александру Евгеньевичу, поздравляю с наступающим Новым годом и, конечно, интересуюсь судьбой очередной части продолжения. Он невесело рассказал о своих бесконечных сражениях с его литературными преследователями и заметил, что уступать им всё же не собирается. Но и те, как я понял, закусили удила.
На одном из крутых этапов противостояния А. Е. Голованов обратился с обстоятельным письмом к Л. И. Брежневу, просил аудиенции. Генсек, однако, от встречи уклонился и поручил во всём разобраться своим „специалистам“. А. Е. Голованова вызвали в ЦК, в отдел административных органов. Беседа длилась более двух часов, после чего „стороны“ расстались всё на тех же разногласиях…»[34]
Голованов не замыкался в себе и тем более не ограничивался миром деловых отношений. Его открытость и общительность вызывали ответную реакцию – к нему тянулись, с ним были откровенны. И всё же то была лишь небольшая приоткрытость – душа отнюдь не нараспашку, – он сам, я думаю, мучительно искал свободы общения с людьми, близкими ему по духу, интеллекту и мировоззрению. Иногда Александр Евгеньевич встречался с давними знакомцами – всеобще известными и чем-то интересными людьми, среди которых были и крупные государственные мужи, и видные военные деятели. То как-то в обществе более молодых людей заглянул к стареющему Молотову (министр иностранных дел СССР) и оказался в центре оживлённой беседы. А после снятия с поста министра обороны Маршала Советского Союза Г. К. Жукова счёл своим долгом навестить и опального полководца, хотя симпатии они друг к другу не испытывали. Пришёл, кстати, одним из первых и, кажется, единственным из маршалов.
Но самыми приятными и запоминающимися были его встречи с К. К. Рокоссовским, полководческий талант которого, как и обаяние его личности, А. Е. Голованов высоко ценил и почитал почти благоговейно, не находя им достойных сравнений. Было что-то общее в облике этих двух красивых людей: оба высокого роста, с благородными чертами лица, со спокойным, уравновешенным характером, умные, добрые, привлекательные.
«…Однажды А. Е. Голованов пригласил к себе в гости – и был к нему тепло и добро расположен – А. А. Новикова. Уже давно и незаметно слетела та напряжённость в их взаимных отношениях, что одно время отторгала друг от друга, размылись старые обиды, их души стали мягче и добрее. Никто не знает, о чём была у них застольная беседа, но нетрудно предположить, что, как и во всех других случаях, пусть в разных мотивах и нюансах, но главной осью, вокруг которой вращались нескончаемые суждения и воспоминания, была, конечно же, фигура Сталина, его вечный призрак. Он один навсегда связал их судьбы в одно тугое сплетение и, осенив знамением славы, оставил в каждой из них глубокие шрамы монаршего гнева»[35].
Письмо маршала Советского Союза А. М. Василевского
Москва, 23 июля 1964 года
«Дорогой Александр Евгеньевич!
В день Вашего шестидесятилетия особенно хочется передать Вам свой дружеский, искренний, сердечный привет.
От всей души желаю Вам, дорогой, побольше счастья, здоровья и дальнейших успехов во всех Ваших трудах.
Всегда с большим удовольствием и с благодарностью вспоминаю Ваше доброе отношение ко мне с первых и далее до последних дней нашего знакомства и ту огромную помощь, которую я неизменно получал от Вас в своей работе, и особенно в тяжёлые годы Великой Отечественной войны.
Сердечный привет, поздравления и добрые пожелания Вам шлёт вся моя семья.
Крепко жму Вашу руку и ещё и ещё раз желаю Вам только хорошего во всём.
Поздравления, привет и дружеские пожелания Вашей семье.
Ваш А. Василевский».
Своего презрения к преемникам товарища Сталина А. Е. Голованов не скрывал и отказался подписать письмо с осуждением культа личности Сталина, которое ему прислали от Н. С. Хрущёва. Отказался упомянуть имя Л. И. Брежнева в своих мемуарах (якобы встречался с начальником политотдела 18-й армии полковником Л. И. Брежневым в годы войны и хотел «посоветоваться» с ним по поводу боевого использования АДД), в итоге книга «Дальняя бомбардировочная…» была опубликована лишь после смерти Александра Евгеньевича, последовавшей в 1975 году. Книга же «Записки командующего АДД» вышла только через тридцать лет – в 2004-м. До последних дней жизни он оставался убеждённым сталинистом.
Нелёгкими были для полководца те годы. До конца испил он горькую чашу унижения и зависти… На приветствие одного из бывших подчинённых фронтовых лет, ставшего генералом, у А. Е. Голованова вырвалось: «Какой я теперь Главный маршал?! Я теперь никто, ничто…»
К его 70-летию командование Дальней авиации вышло с ходатайством о награждении А. Е. Голованова орденом. Ни главкомат ВВС, ни Министерство обороны, ни ГлавПУР, ни ГВФ, ни ЦК КПСС не поддержали, идея была похоронена. Отказав Александру Евгеньевичу в награде, его как бы ещё раз намеренно оттеснили в военных заслугах перед Отечеством. Его потрясла, конечно же, та откровенная циничность, с какой партийно-государственная верхушка образовала глухую зону вокруг его имени, дав почувствовать это намеренное замалчивание даже строевым командирам. Солидно отмолчались и ВВС, и Министерство обороны, даже Гражданский флот. Только маршал авиации Н. С. Скрипко, состоявший в то время в Группе генеральных инспекторов, сумел к 70-летию поместить статью об А. Е. Голованове в «Военно-историческом журнале». Это было похоже на притеснение за его незаурядность, за то, что он не очень вписывался в одномерность «сплочённых рядов», которыми так гордились руководители партии, опасаясь каждого в отдельности.
Удар был слишком тяжёл. Ещё достаточно крепкий физически, Александр Евгеньевич смертельно заболевает. Ф. И. Чуев: «…в последнюю нашу встречу с Головановым, когда ему оставались считаные дни, он лежал на даче, сломленный страшным недугом.
– Даже руки тебе не могу пожать. Давай попрощаемся с тобой по-испански: „Салют! Салют!“ – и он с трудом поднял сжатую в кулак руку. Очень переживал, что не издана книга. – Какая-то букашка правит идеологией… Но придут люди из нашей России, Советской России, всё напечатают!
Я понимал, что это будет не скоро…»[36]