— И тогда умные люди решили обмениваться знаниями, чтобы вместе их разгадать?
— Ну, в сравнении с тем, кто эти числа создал, все мы — бездарные букашки…
Склонив голову набок, Профессор откинулся в кресле и раскрыл очередной математический журнал.
— А на пустой желудок становимся еще бездарней, верно? Вот и давайте заправим ваш мозг чем-нибудь питательным… Обед уже скоро, подождите совсем чуть-чуть!
Я натерла морковь, начинила ею фарш для гамбургера. Украдкой, чтобы не заметил Профессор, выкинула очистки в мусорное ведро. И добавила:
— В последнее время я каждый вечер пробую найти какие-нибудь дружественные числа, кроме двухсот двадцати и двухсот восьмидесяти четырех. Но все без толку!
— Следующая пара — тысяча сто восемьдесят четыре и тысяча двести десять.
— Ого… Аж четырехзначные?! Да уж, там бы я вовек не нашла… Мне даже сын помогает. Подыскивать пары пока затрудняется, но складывает хорошо!
— У тебя есть сын? — Профессор выпрямился в кресле. Журнал выскользнул из его рук и шлепнулся на пол.
— Да…
— И сколько ему?
— Десять.
— Десять? Совсем еще малыш?
Профессор вдруг помрачнел и забеспокоился. Сейчас скажет что-нибудь насчет числа десять, тут же подумала я. И даже замерла в ожидании, перестав замешивать фарш.
— И где же твой сын сейчас?
— Ну… Точно не знаю… Из школы уже вернулся. На домашнее задание, как всегда, плюнул… Наверно, гоняет в парке с друзьями в бейсбол!
— «Точно не знаю»? А ты не слишком беспечна? За окном-то уже темнеет!
Сколько я ни ждала, расшифровки числа десять не происходило. Может, в памяти Профессора оно всплывает просто как возраст «совсем еще малышей» и больше ничего не значит?
— Все в порядке, — ответила я. — Он каждый день так живет. Привык…
— Каждый день? — изумился он. — Значит, изо дня в день ты бросаешь сына, чтобы тащиться сюда и жарить мне гамбургеры?!
— Никто никого не бросает! А сюда я хожу на работу.
Совершенно не понимая, с чего это Профессор так беспокоится за моего сына, я закинула в миску с фаршем перец и мускатный орех.
— И кто же за ним смотрит, пока тебя нет? Или муж приходит с работы раньше?.. А! Наверно, бабушка?
— Увы! К сожалению, ни мужа, ни бабушки. Только сын да я.
— Значит, дома он вечно один? Сидит в темной комнате, обнимаясь с пустотой, и ждет, когда вернется мама? А мама в это время готовит чужому дяде ужин? И этот дядя — я? Ну и дела… Нет уж. Так не пойдет!
Не в силах унять накатившую дрожь, Профессор вскочил на ноги, вцепился в свои седины и принялся расхаживать вокруг стола, шурша записками по всему телу. Перхоть сыпалась ему на плечи, поскрипывали старые татами. Суп в кастрюле начал закипать, и я выключила огонь.
— Вам совершенно не о чем беспокоиться, — сказала я как можно спокойнее. — Мы с сыном живем так, вдвоем, с тех пор, когда он был еще малышом. В свои десять лет он умеет все, что ему нужно. Номер здешнего телефона у него есть, а случись что серьезное — хозяин нашей квартиры сам живет в том же доме, внизу, и он всегда готов прийти на по…
— Нет, нет и нет! — перебил он меня и забегал вокруг стола еще быстрее. — Оставлять ребенка одного нельзя ни в коем случае! А если упадет обогреватель и начнется пожар? А если он подавится леденцом? Кто его будет спасать? Даже подумать страшно… А ну-ка, ступай домой! Если ты мать, корми ужином собственного ребенка. Немедленно уходи!
Он схватил меня за руку и потянул к выходу.
— Подождите совсем чуть-чуть! — сказала я. — Ваши котлеты уже готовы, мне осталось их только пожарить, и все…
— К черту котлеты, что за бред?! Ты готова жарить котлеты, пока в пожаре сгорает твой сын?! В общем, слушай внимательно… Пообещай мне, что с завтрашнего дня ты будешь брать мальчика с собой. Пусть приходит сюда прямо из школы. И пыхтит над домашним заданием у тебя на виду, пока ты работаешь… И даже не надейся, что завтра я об этом забуду! Меня не проведешь. Обманешь — пеняй на себя!
Оторвав от манжеты записку «Новая домработница», он выудил из кармана карандаш и приписал под улыбающейся рожицей: «…и ее сын (10 лет)».
Тут я сообразила, что мне пора — а точнее, меня выгоняют, — и откланялась, не прибрав на кухне и даже не вымыв рук.
Теперь в его голосе клокотало куда больше ярости, чем в первый день, когда я вторглась в его «размышления». Но в глубине этой ярости я различала искреннюю тревогу и возвращалась домой почти бегом, лихорадочно представляя, что буду делать, если наша квартирка и правда уже в огне…
Доверять же Профессору — по-настоящему, без подозрений — я начала с момента, когда он впервые встретился с моим сыном.
Утром, как и было обещано накануне, я вручила сыну карту с адресом особняка и сказала, чтобы из школы он топал сразу сюда. По моему контракту не допускалось приводить на рабочее место детей, да и мне самой эта затея была не по душе, но противиться гневу Профессора я не отважилась.
Увидев на пороге моего сына с ранцем за спиной, Профессор тут же расплылся в улыбке и обнял его за плечи. Указывать пальцем на строчку в его записке — «…и ее сын (10 лет)» — было уже не нужно. В самом радушии, с которым он распахивал объятия, ощущалась бережность к хрупким и слабым. Как любая мать, я была счастлива видеть, как моего ребенка обнимают с такой добротой. И даже ощутила легкий укол зависти: вот бы Профессор встречал так меня!
— Долго добирался? Ну, уважил, спасибо! — только и сказал он сыну. Безо всяких вопросов о числах, какими пытал меня, каждое утро знакомясь со мною заново.
Опешив от столь неожиданной манеры знакомства, сын немного напрягся, но губы его упрямо скривились — по старой привычке сопротивляться любому напору извне. Заметив это, Профессор стянул с моего сына кепку с эмблемой «Тигры Хансина»[3], взъерошил ему вихры и придумал прозвище на всю жизнь, даже не успев узнать его имени.
— Да ты просто вылитый коренёк! — объявил Профессор. — Квадратный корень — щедрая душа. Под его крылышком любому числу найдется свой уголок…
Спохватившись, он сорвал с манжеты записку и дописал в ней еще одну закорючку. Теперь послание гласило:
Новая домработница
и её сын (10 лет)
√
Чтобы хоть как-то облегчить Профессору бремя знакомства, мы с сыном заготовили себе бирки с именами. Я надеялась, он станет меньше нервничать, если увидит, что всякие слова написаны не только на нем, но и на всех, кто его окружает. Сын по моей просьбе начал заменять себе вставку на школьном бейджике, и после обеда вместо имени там значилось просто «√». Бирки у нас вышли отменные — волей-неволей заметишь, в каких облаках ни витай. Да только, вопреки моим ожиданиям, никаких перемен это не повлекло. Как мы ни старались, в глазах Профессора я всегда оставалась той, кто не прочь подружиться с числами, а мой сын — ребенком, которого следует обнимать уже просто за то, что он есть.
К уникальным приветствиям Профессора сын привык почти сразу и вскоре уже радовался их встречам, как некоему ритуалу. Появляясь в прихожей, он сдергивал кепку и предъявлял Профессору свою приплюснутую макушку, словно в подтверждение того, что достоин высокого звания Коренька. А затем дожидался, точно отзыва на пароль, слов Профессора о «щедрости» квадратного корня, вставить которые Профессор не забывал никогда.
Вот и первая благодарность за угощение сорвалась с его губ, когда мы впервые сели за стол все втроем. И хотя по контракту мне полагалось приготовить к шести ужин на одного, накормить клиента, прибрать на кухне и уйти домой в семь, сам же Профессор взбунтовался против этого распорядка, чуть только в нашей теплой компании появился еще и мой сын.
— Ты что, всерьез собираешься на глазах у голодного ребенка кормить меня одного? Что за чушь?! А потом бежать домой и кормить его отдельно, уже в восемь вечера? Я этого не допущу! Это неэффективно и бесчеловечно. В восемь вечера ребенок уже должен лежать в постели. И никакие взрослые не имеют права урезать ему время сна. С первых же дней появления человечества было известно: дети растут во сне!
Для таких утверждений ему, как математику, явно не хватало научной базы. Я же для начала решила уведомить директора агентства, чтобы долю наших с сыном ужинов вычитали из моей зарплаты.
За столом Профессор держался безукоризненно. Сидел прямо, ел без лишнего шума, не заляпывая ни стола, ни салфетки. Чудеса, да и только, поражалась я: если он на это способен, почему не вел себя так до сих пор?
— Как называется твоя школа?
— И как ваш учитель? Добрый?
— А что было в школе на обед?
— Кем хочешь стать, когда вырастешь? Ну-ка, расскажи старику…
То выдавливая в курицу лимон, то вилкой отделяя от гарнира фасолины, Профессор забрасывал сына вопросами. О прошлом, о будущем — обо всем без разбору. Его искреннее стремление сделать наш ужин как можно уютнее передалось и мне. И хотя отвечал Коренёк односложно, вопросы он слушал внимательно и от беседы не отключался. Усилия Профессора увенчались успехом: седой математик, тридцатилетняя домработница и десятилетний школьник умудрились поужинать вместе без неловких пауз и тягостного молчания.
При этом старик совсем не подстраивался под детские прихоти. И когда Коренёк клал локти на стол, гремел посудой или допускал еще какой-нибудь моветон (все то, что сам же старик позволял себе до этого дня), Профессор тут же беззлобно журил его.
— Тебе нужно больше есть, — сказал он сыну однажды. — Работа ребенка в том, чтобы расти!
— Я самый маленький в классе, — буркнул Коренёк.
— Нашел о чем волноваться! Просто твоя энергия еще накапливается. Но как только рванет наружу, сразу вымахаешь в здорового верзилу. Вот увидишь: скоро начнешь расти так, что косточки затрещат!
— И с вами тоже так было? — уточнил Коренёк.
— О нет! Я свою энергию, к сожалению, растратил впустую — на всякие ненужные вещи.