Все же я не была готова сказать «да». И Энди, который понятия не имел, что Кит его родственник, тоже не был готов.
– Он такой злой! – заныл брат. – Всегда плохо со мной обращается. Может, ему лучше жить с кем-то еще?
– Если он будет жить с нами, – пояснила ма, – значит, должен понять, что не может плохо обращаться ни с кем из нас. Что должен следовать установленным в доме правилам и вернуться в школу. Придется относиться к нам с тем же уважением, с каким мы относимся к нему.
– А ты что думаешь, Мэгги?
Дядя Маркус протянул руку, чтобы коснуться моего плеча. Я не сказала ни слова. Только откинула голову и стала смотреть на звезды. Не хотелось разговаривать. Впервые больше чем за год я чувствовала себя в полной безопасности. А жить с Китом, живым напоминанием о том, что я сделала, будет ужасом, какой трудно себе представить. Как ма и дядя Маркус могут вообще просить меня о таком? До чего же несправедливо!
Но ведь и я веду себя более чем эгоистично. Ведь это я разрушила жизнь Кита. Своего единокровного брата! В его жилах течет кровь папы. Трудно представить, но этот вспыльчивый, злобный мальчишка несет в себе часть моего отца.
– Полагаю, так будет правильно, – выдавила я, наконец.
Дядя Маркус рассмеялся:
– Убедительная поддержка!
– Что это означает? – спросил Энди.
– Это означает, что у всех нас есть определенные сомнения относительно этой идеи.
Судя по голосу, у мамы действительно были немалые сомнения.
– Все мы тревожимся, не зная, как все выйдет. Но, как сказала Мэгги, так будет правильно.
– Это я прочесть не могу, – сказала Кимми, стоявшая у пробковой стены в моей комнате. Она выписывала всякие штуки из моего календаря в свой телефон, чтобы потом напомнить мне, что я делаю завтра.
– Что именно?
Я поднялся из-за письменного стола, который приводил в порядок, и подошел к пробковой стене.
– Вот это.
Она показала на квадратик с надписью «2 октября». Почерк был мамин. Обычно я его разбирал, но не когда она писала мелкими буквами. Я вертел головой, пытаясь понять, что тут написано…
– Шерглетропскиндер, – прочитал я, наконец.
Кимми рассмеялась. Она считала меня очень забавным.
– Повтори, – попросила она.
– Шерглетропскиндер.
Она так хохотала, что свалилась на мою кровать. Я любил, когда Кимми смеялась, потому что почти все время она была ужасно серьезна. Я плюхнулся рядом и тоже захохотал. В мой потолок были врезаны маленькие звезды, которые зажигались по ночам еще с того времени, когда я был маленьким. И теперь я их видел, хотя еще не было темно.
Я повернулся к Кимми. Она смотрела в потолок. А я – на нее. Потому что нет ничего невежливого в том, чтобы глазеть на человека, который об этом не знает. Она была такой хорошенькой. Я хотел обнять ее и поцеловать. На ней была зеленая блузка, в цвет глаз, и мне так нравилось, как она облегала ее груди, похожие на холмики. Я хотел бы их коснуться. Но никогда этого не делал. Только иногда обнимал ее и чувствовал, как они прижимаются к груди.
У меня снова все стоит. Как почти всегда, когда рядом Кимми.
Я много знал о сексе, хотя в жизни им не занимался. Дядя Маркус все объяснил. Еще давно. Ма тоже, но она никогда не говорила о стояках и тому подобном. Потому что она девочка. А еще я видел журналы, которые иногда приносил в школу Макс. И я точно знал, что нельзя заниматься сексом, если не любишь девушку. И обязательно следует пользоваться презервативами.
Поэтому я стал думать о презервативе, который дядя Маркус дал мне, когда проводил беседу о сексе. Несколько недель назад я нашел его в ящике со всякой мелочью, но срок годности был до октября 2007 года, а это означало, что он слишком старый.
– Ладно!
Кимми неожиданно села:
– За работу. Ты убрал стол?
Я тоже сел, чтобы она не видела моего стояка.
– Почти.
Кимми была помешана на аккуратности. Так говорил дядя Маркус, а мама сказала ему «не сглазь».
– Ладно, – повторила Кимми. – Значит, займемся домашним заданием.
Она подошла к столу, чтобы достать сумки с книгами. Кимми сильно хромала из-за ноги. Но нога не болела.
Однажды мы были в кино, и какая-то девчонка назвала Кимми хромоножкой. Я не знал, что это означает. Но понял, что девчонка хотела поиздеваться над Кимми. Понял, как и в тех случаях, когда меня называли умственно отсталым. Мне хотелось стукнуть ту девчонку. Иногда я действительно бил людей. Если они говорили что-то такое, что мне не нравилось. Но теперь у меня был самоконтроль. Поэтому я сказал Кимми, чтобы она не слушала, и насчет палок и камней, которые могут переломать кости, а брань и ругательства от нас отскакивают. Кимми сказала, что девчонка просто невежа. Слово меня позабавило, и я рассмеялся. Так что вместо того, чтобы ударить девчонку и попасть в беду, я смеялся. Моя жизнь стала гораздо лучше, когда в ней появилась Кимми.
Кимми отдала мне сумку с книгами и села на кровать рядом со мной.
Мы оба любили делать уроки на кровати. В этом, как и в кое-чем другом, у нас было много общего.
Я открыл сумку и вытащил стопку бумаги.
– Твоя сумка в полном беспорядке, – строго заметила Кимми. – Нужно все хорошенько почистить перед тем, как начинать.
– Ты права.
Я никогда не наводил порядок в сумке. Я даже толком не знал, в каких бумагах были мои домашние задания, а какие были просто старыми.
Кимми прислонилась к стене и стала читать учебник по истории. Я сел на краю кровати и вывалил все содержимое сумки на комод. И правда, хуже помойки. Там были даже сигареты. Настолько старые, что я совсем о них забыл.
Я вытащил мусорную корзинку и стал выбрасывать туда мусор. Нашел открытку от Мэгги. Благодарственную, которую она послала из тюрьмы. Но я не помнил, за что она меня благодарила. На ней она нарисовала большой желтый цветок. Я не хотел выбрасывать открытку, поэтому открыл ящик со всякими мелочами и положил ее туда. Ящик был так забит, что едва открывался. Но мне позволили держать его в беспорядке. Так что все нормально. Даже Кимми знала, что мне позволено держать ящик в беспорядке.
– Тебе нужна помощь? – спросила Кимми.
– Все нормально.
Я нашел какие-то тесты с оценками «В» и «С» на них и тоже положил их в ящик с мелочами. Потом нашел конверт и подумал, что это записка от учителя, которую я забыл отдать ма, но случайно перевернул конверт. На нем было написано «Киту».
Я растерялся.
– Мы собираемся пригласить Кита переехать сюда, – сообщил я Кимми, не сводя глаз с конверта и пытаясь вспомнить.
– Мальчика, у которого пропала мать?
– Угу.
– Круто. Еще двое детей, и твоя семья будет такой же большой, как моя.
Почему у меня оказался этот конверт?
И тут я вспомнил. Это письмо для Кита… я взял его в тот день, когда болел. Это было так давно. Если он узнает, что я забыл отдать письмо, то будет издеваться надо мной.
Я бросил письмо в ящик с мелочами и задвинул его до конца.
1990
Расскажи я кому-то о своей жизни, меня посчитали бы сумасшедшей. Я замужем за нелюбимым, ожидаю ребенка от человека, который был моей второй половинкой, но не любовником, если не считать одного раза, и дружу с его едва вменяемой женой.
Почему? Потому что я чувствовала его любовь ко мне, хотя он не обещал мне ничего большего, чем уже было. Потому что каждый раз, когда по воскресеньям я бывала с ним в церкви Свободных Искателей, я все еще ощущала подъем духа, от самого места, от звука голоса, от реакции людей на Джейми. Потому что между нами была искренность, которой не могло быть ни с кем другим. И потому что я ценила богатство того, что он способен дать мне, вместо того чтобы сосредоточиваться на проблемах. И все же желание будет присутствовать всегда. Всегда.
Мы с Джейми составили график посещений Лорел. Раз в неделю я приносила в Си-Тендер еду, заставляла Лорел встать с постели. К этому времени Лорел начала пить. Джейми не сразу понял, насколько все плохо. Я не видела, как она пьет. Но находила в кухне пустые бутылки.
– Это влияние Маркуса, – говорил Джейми.
Маркус перебрался из Си-Тендер в соседний дом.
– Я благодарен за то, что он приглядывает за ней, но, думаю, он приносит спиртное и приглашает ее выпить с ним.
Прошло четыре месяца, прежде чем я решилась сказать Лорел о своей беременности. Был сверкающий, солнечный ноябрьский день, и мы ели сэндвичи, которые я принесла в Си-Тендер. Вернее, ела я, а Лорел лениво отщипывала кусочки. Но настроение у нее было не настолько подавленное, как обычно, и я удивилась, когда она согласилась прогуляться со мной по берегу.
– Босиком в ноябре? – улыбнулась я, когда мы шли по краю воды. – Я никогда не вернусь в Мичиган.
– Вот и хорошо, – ответила Лорел. – Я бы не пережила, если бы ты уехала.
Я посмотрела вдаль, на горизонт. Когда Лорел так говорила, я чувствовала глубину своего обмана. Что случилось с моим самоуважением? С моей честностью?
– Что же, я никуда не еду, – заверила я, взяв себя в руки. – Но все должно измениться. – Я положила руку на живот. – Хотела сказать тебе, прежде чем это станет очевидным.
– Ты беременна?!
Я кивнула:
– Роды в мае.
– Поздравляю! Стив очень волнуется?
– О, ты знаешь Стива, – рассмеялась я. – Всегда холодный, спокойный и собранный.
Я боролась с почти неодолимым желанием сказать Лорел, что ребенок от Джейми. Выяснить отношения. Расставить все точки над i. Но я не могла так поступить с ним. Просто не могла. Я даже не могла так поступить с Лорел.
Джен выглядела даже лучше, чем тогда, в магазине. Она открыла дверь дома, где остановилась, и я увидел, что на ней коротенькое платьице на бретельках, одно из тех, в которых некоторые девушки выглядят беременными, хотя вы знаете, что это не так. Но на такой девушке, как Джен, платье, едва закрывавшее ее попку, только прибавляло крутизны. Ноги были длинными и стройными. И босыми.