Эта штука с попкорном взяла и упала на пол, и Кимми снова рассмеялась, хотя мой язык был у нее во рту.
Я перестал целовать ее, ровно на столько, чтобы сказать:
– Все в порядке. Она практически пустая.
– Господи, вы двое, ведите себя прилично, – сказал какой-то тип, которого я не видел.
– В самом деле, – поддакнула какая-то девушка.
Теперь шикало уже ползала. Потом пришел человек с фонариком и сказал, что мы должны уйти.
– Мы заплатили! – сказал я. Вряд ли он может заставить нас уйти, если мы платили за билеты.
– Ш-ш-ш-ш, – сказал он. – Вы мешаете другим зрителям. Вам нужно уйти.
Кимми схватила меня за руку:
– Пойдем. Нам это дурацкое кино ни к чему.
Мы встали и пошли к двери, над которой была табличка «Выход».
Я чувствовал себя как-то странно. Рука на плечах Кимми была как резиновая. Словно это была не моя рука. А ноги тряслись так же, как после американских горок на ярмарке штата.
В вестибюле мы сели на скамью, потому что моя мать еще не приехала.
– Я бы хотел еще поцеловать тебя, но здесь слишком много света.
– Знаю.
Она сидела совсем близко. И все еще держала меня за руку. Не будь эта рука резиновой, я бы снова обнял ее за плечи.
– Энди!
– Что?
– Хочешь заняться со мной сексом?
Она имела в виду, прямо сейчас? При свете? Когда здесь полно людей?
– Не сейчас, – пояснила она. – Но как-нибудь. Хочешь?
– Определенно, – кивнул я. – А ты?
– Да. Но я никогда не делала этого раньше.
– Я тоже. Но я знаю как.
– Ну… я тоже знаю.
– Только мой презерватив слишком стар. Нужно раздобыть новый.
– Что такое «презерватив»?
Мне понравилось, что я знаю что-то такое, чего не знала она.
– Вроде воздушного шарика для пениса, – пояснил я.
– Не может быть! – засмеялась она.
– Честное слово.
– Но зачем тебе воздушный шарик?
– Мальчик надевает презерватив, чтобы девочка не забеременела и никто не заразился.
– О, ты про резинку?
Макс тоже называл презервативы резинками.
– Верно.
– А где ты возьмешь новый?
– Полагаю, в магазине.
Я видел презервативы в «Фуд Лайон», но там было полно сортов. Когда всего так много, я теряюсь и никогда не знаю, что взять.
Кимми шумно вздохнула:
– Будем надеяться, что моя ма не спросит, понравилось ли мне кино.
Моя рука снова стала нормальной. Поэтому я обнял Кимми за плечи.
– А я скажу ма, что это было лучшее кино, которое я видел.
И не солгу.
Мы с Джен лежали на моей кровати после одной из лучших ночей в моей жизни. Может, с моей стороны ужасно так считать, когда моя мать пропала и все такое, но, черт, что за ночь! В постели Джен была настоящей акробаткой. Теперь мы оба были измотаны, оба голые, на смятых простынях. Ее голова лежала на моей груди. Рука опять убивала меня, особенно в позе, в которой мы заснули, но моя радость ощущать Джен рядом была куда сильнее ненависти к боли. Я определенно влюбляюсь в эту телку. Если не считать матери, я только о ней и думал. Пока что придется потерпеть боль, а когда встану, суну в рот несколько таблеток. Я тратил перкосет быстрее, чем полагалось. Не хотелось думать о том, что будет, когда он закончится.
Джен пришла вчера вечером с едой из китайского ресторана. Мне было стыдно приглашать ее в свою убогую консервную банку, но ей, похоже, было все равно. Она напомнила мне, что живет не в собственном пляжном доме.
– Я тоже не слишком богата, – добавила она, пока мы меняли простыни. Я думал о том, что можно провести эту ночь на двуспальной кровати матери. Так было бы удобнее. Но сама мысль пугала меня. Это казалось неправильным, и я был рад, что не предложил этого Джен. Она понимала меня лучше, чем понимал себя я.
Солнечный счет из окна над моей кроватью играл в ее волосах, и я увидел тончайшую полоску непрокрашенных корней. Свет был не слишком ярким, но я был готов поклясться, что волосы были седыми. Седыми?! Я видел много блондинок с темными корнями волос и леди возраста моей матери – с седыми, но Джен было девятнадцать! Откуда у нее седые волосы? Ей в самом деле девятнадцать?
Я не желал задаваться вопросами о ней. Две минуты назад она была самим совершенством. И я хотел, чтобы она такой оставалась.
Она слегка повернула голову и скатилась с меня, оставив в воздухе апельсиновый аромат. Последнее время, стоило мне поднести к носу апельсин, как я тут же вспоминал о ней.
Она открыла глаза и улыбнулась мне:
– Доброе утро.
Теперь свет падал на ее лицо, отражался в кристально чистых синих глазах. Я провел пальцем по ее щеке.
– Очень хорошее утро, – ответил я.
Ее кожа была золотистой. И немного отекшей там, где начал сходить загар. Но морщины? Никогда! Ей было девятнадцать, как она и говорила. Ну… может, двадцать один или двадцать два. Даже если волосы целиком седые, чего я не мог представить, она все равно не выглядела старой. Джен сказала, что у нее шрамы в душе. Люди могут поседеть за одну ночь, когда с ними случается нечто ужасное. Я не спросил, откуда у нее эти шрамы. Сама скажет, если захочет. Возможно, изнасиловали или что-то в этом роде. Такое случается с девушками постоянно.
– Я собираюсь приготовить тебе завтрак.
Она села. Груди были маленькими и абсолютно идеальными. Боже. Она прекрасна. И куда лучше всех телок вместе взятых.
Я словно стал прежним. Сколько раз мы делали это прошлой ночью? Я потерял счет. Она, наконец, сказала, что, если мы сделаем это еще хоть раз, она не сможет ходить. Иначе я бы схватил ее прямо сейчас.
– У тебя есть яйца? – спросила она.
– Да.
Только потому, что позавчера днем Лорел оставила их вместе с другими продуктами. Вчера, когда я метался по трейлеру, пытаясь все убрать до прихода Джен, появился частный детектив, нанятый Лорел. Черный чувак по имени Мистер Джонсон. Серьезно, его звали Мистер, и он был похож на Джеймса Эрла Джонса. Прошелся по трейлеру, как полицейский в фильмах, сунул нос в шкаф и комод матери. Но задал куда больше вопросов, чем копы, хотя в основном о так называемой личной жизни матери, о которой я ни фига не знал. Я объяснил, что ее жизнь вращалась вокруг меня, меня и моей персоны.
Он сказал, что мне, возможно, ничего не известно, и я посоветовал ему поехать к Дон. У меня сложилось впечатление, что он идет по следам полиции и Лорел зря тратит на него кучу бабла.
Джен наклонилась, чтобы поцеловать меня, уселась на краю кровати и стала натягивать одежду. Я смотрел, как она одевается и выходит из комнаты. Через несколько минут я и сам встал, и сердце опять упало, как всегда, когда я возвращался к реальности. Мать пропала. У меня почти не осталось денег. По почте стали приходить счета. Тело изуродовано. И мне нужна пара таблеток перкосета.
Я направился на кухню. Слегка укусил Джен за плечо, открыл пузырек с таблетками и вынул из холодильника пиво.
– Как ты достаешь пиво? – спросила Джен, ставя сковороду на плиту.
– Один чувак на автозаправке покупает его для меня, – пояснил я, скручивая крышечку.
Позавчера вечером я запасся пивом.
– А как ты достаешь выпивку, что у тебя в доме?
«Тебе действительно девятнадцать?»
– Прилагалась к собственности, – фыркнула она. – Вряд ли хозяева хватятся. У них полно спиртного, но надеюсь, что я не пью вино какой-то особой, экзотической марки.
Она рассмеялась.
– Может, все эти годы они хранили его для золотой свадьбы.
Она вырвала бутылку из моей руки, сделала большой глоток, склонила голову набок и улыбнулась.
– О, черт! – прошептала она, обнимая меня. – Давай пропустим завтрак и вернемся в постель.
– Правда?
– Честное слово.
Она повела меня в спальню, разбрасывая по пути предметы одежды.
Девятнадцать. Девяносто. Вообще-то мне все равно.
Оказалось, что больница Брайар-Глен выросла почти вдвое, и поэтому им позарез требовались волонтеры. Они, должно быть, настолько отчаялись, что позволили Мэгги Локвуд работать на них.
Вот о чем я думала в первый день.
Отделение педиатрии. Именно туда я попросилась. Теперь вместо восьми коек стало пятнадцать, и почти все были заняты. Первый день я провела с опытным волонтером Хелен Роджерс – мисс Хелен для меня и пациентов. Мисс Хелен было не меньше восьмидесяти. У нее был ужасный акцент, словно рот набит стеклянными шариками. Поэтому я сразу подумала, что она из мест гораздо южнее, чем Северная Каролина. Она была такой милой, словно бабушка из сказки, практически водила меня за руку и представляла как «маленькую девочку, которая отныне будет нам помогать».
– Будешь проводить здесь добрую половину жизни, – сказала мисс Хелен, провожая меня в игровую. Комната была не очень велика, но казалась настоящим полем чудес. С маленькими столами и стульчиками, множеством игрушек, книг, кинофильмов и пластиковой горкой. Двое ребятишек сидели перед телевизором, где шел фильм «Найти Немо».
Здесь же стояли две взрослые качалки, и в одной сидел престарелый волонтер, читая книгу бледной маленькой лысой девочке у него на коленях.
– Это – мистер Джим, – сказала мисс Хелен. – Он здесь по вторникам и четвергам. Мистер Джим, это – Мэгги Локвуд. Она будет с нами все дни. Правда, супер?
– Класс!
Мистер Джим улыбнулся, прежде чем вернуться к книге. Сколько же пролежала здесь вялая маленькая девочка?
Я представила себя читающей ребенку. Держащей его на коленях.
Мои глаза повлажнели. Что это со мной? Я думала, что это имеет нечто общее с тем, что мне доверили этих ребят. Кто знает?
В субботу, увидев рекламный ролик больницы, я зашла на сайт и написала женщине, командовавшей волонтерами. Своего имени я, конечно, не назвала. Женщина, Кэти Моуди, ответила в понедельник. Попросила номер телефона и сказала, что хочет поговорить со мной. Узнать причины, по которым я вызывалась стать волонтером. Потребовала заполнить нужные формы и так далее… Да еще заполнить разрешение провести проверку моих данных. И это для добровольной работы в больнице?