– Дыши ровно и глубоко. Сосредоточься на своем дыхании. Почувствуй дыхание в задней стенке глотки. Как воздух входит. Как выходит через нос.
Я послушалась. Он, конечно, пытался освободить мой мозг. Сначала я думала: «Как это глупо! Я точно знаю, что он пытается сделать».
Но через пару минут я почти забыла, где нахожусь.
– Расскажи отцу… расскажи громко, что ты сделала.
– Папа, – сказал я, прежде чем приняла сознательное решение слушаться доктора Джейкса. – Я подожгла церковь. То есть готовила пожар, и один мальчик случайно уронил в бензин зажженную спичку. Несколько человек погибло.
«Где вы в последний раз познали Бога?»
Я громко рассмеялась. Глаза широко распахнулись.
– О боже, – сказала я доктору Джейксу. – Это так похоже на папу!
– О чем ты?
– Мама говорила, что, когда в церкви шла служба, па спрашивал людей: «Где вы в последний раз познали Бога?» Именно это он сказал мне прямо сейчас. Как странно…
– Судя по твоей улыбке, это хорошая странность.
– Я действительно смогла его услышать.
– Может, следовало ответить ему?
Я снова рассмеялась:
– Вы еще более безумны, чем я.
Он улыбнулся и стал ждать.
– Нигде, – ответила я.
Доктор Джейкс снова вскинул брови:
– Думаешь, он примет такой ответ? Твой отец?
Я закрыла глаза. И почувствовала, как вопрос папы наполнил меня, и неожиданно вспомнила, как держала на коленях Мэдисон. Ощущала ее легкое тельце в своих объятиях.
– Когда держала Мэдисон в больнице. Девочку, о которой я говорила. Это ее отец устроил скандал вчера вечером. Она умерла у меня на руках.
– Мэгги! Ты не сказала, что она умерла на твоих руках, – сочувственно ахнул доктор Джейкс.
– Не сказала?
Вчера я столько всего ему выложила! И понятия не имела, что утаила что-то.
– Что ты чувствовала?
В мозгу теснились десятки слов.
– Грусть. Желание помочь. Мне было хорошо. Было плохо. Я поражалась. Пугалась. Радовалась.
Я улыбнулась такому потоку слов и их непонятному подбору.
– Я чувствовала себя счастливой. Не в том смысле, будто я счастлива, что жива, а она – нет. Просто была счастлива быть с ней. Знать ее и иметь возможность держать в объятиях.
Я сморщила нос.
– Это имеет какой-то смысл?
– Ты думала о том, каким скверным человеком была?
Я покачала головой:
– Я совсем не думала о себе.
– Мэгги. Это твое тату – идеально. За те недели, что я узнал тебя поближе, я понял, что ты сострадаешь многим людям. Всем, кроме себя.
– Потому что сделанное мной непростительно.
– Какую часть дня ты проводишь в мыслях об этом?
– Это всегда присутствует в глубине моего сознания. Даже во сне. Мне снятся пожары, и всегда их устраиваю именно я. Иногда снятся трагедии. Вчера я видела во сне, что стала причиной автомобильной аварии. Всё в этом роде.
– Значит, ты казнишь себя даже во сне?
– Что бы вы ни говорили, это не делает простительным все, что я сделала.
– Возможно, это и так, – вздохнул Джейкс. – Но я собираюсь сказать нечто совершенно иное. Я бы хотел, чтобы ты подумала над такой мыслью: ты эгоистична потому, что не прощаешь себя.
– Не понимаю.
– Ты зацикливаешься на своей вине. Сама только что сказала. Когда ты держала на руках этого ребенка, ты помогала ей тем, что не думала о том, какой ты ужасный человек. Чем больше энергии ты тратишь на самобичевание, тем меньше энергии остается на помощь другим людям.
– Нельзя же автоматически сказать: «Да, я себя прощаю». Так ничего не получится, – возразила я.
– Что стоит на пути твоей возможности простить себя?
Ответ пришел сразу, хотя и не понравился мне.
– Я не извинилась ни перед кем, кому причинила зло. Даже перед Китом. Особенно перед Китом. Я избегаю его. Прячусь. От всех, кто знает. Не могу встретиться с ними лицом к лицу.
– Для этого нужно мужество.
– Больше мужества, чем есть у меня.
– Тогда подумай об этом, Мэгги. Подумай о том, как найти мужество выйти из укрытия.
Мы с Кимми ехали на велосипедах, моем и Мэгги, в «Топсейл Айленд Трейдинг Компани» в Серф-Сити. Мы хотели сливочную помадку. А там были все сорта. Мы купили самую любимую: шоколадный зефир.
– Похоже на нас, – сказала Кимми, когда леди положила помадку в маленькую коробочку.
– Ты о чем? – спросил я. Не пойму, как помадка может быть похожа на нас!
– Черное и белое.
Она показала на большой блок помадки «шоколадный зефир» за стеклом. Темная часть была совсем не черной, а коричневой. Но Кимми тоже коричневая. Если бы она сказала «коричневое и белое», было бы понятнее. Я едва не выпалил это вслух, но мама часто напоминала о том, что не стоит спорить по пустякам. Поэтому я просто сказал «да».
После того как мы купили помадку, мы положили ее в корзинку Кимми и поехали домой. Машин не было, если не считать припаркованных на улице, потому что сейчас не лето и не выходные, так что мы ехали рядом.
– Вон твой кузен, – вдруг сказала Кимми и показала на новый полицейский участок.
Кит шагал по улице от полицейского участка. Его машина стояла чуть впереди. Похоже, он как раз шел к ней. Я не хотел с ним разговаривать, но, если он поедет, мы наверняка с ним столкнемся. Поэтому пришлось остановиться. Может, стоило объехать его, но смешно было ничего не сказать, тем более что теперь он мой кузен.
– Привет, – пробормотал я.
– Привет.
Кит едва поднял глаза. Просто открыл дверцу машины.
– Мы купили помадку, – вмешалась Кимми. – Шоколадный зефир. Хочешь попробовать?
Я вовсе не желал отдавать нашу помадку. Но мы с Кимми думали, что Кит ничего не сказал дяде Маркусу о том, что мы были у него в башне, иначе дядя Маркус меня бы отругал. Поэтому Кимми была такая добрая.
– Нет, спасибо, – проворчал Кит.
– Полиция что-то узнала о Саре? О мисс Саре? – спросил я.
Он рассмеялся, но не так, как смеются над чем-то забавным.
– Думаю, им пора вызвать экстрасенса. Все будет полезнее, чем то, что они сейчас делают.
Я не совсем понял, что такое экстрасенс. Но побоялся спросить у Кита.
– Хочешь сказать, что кто-то может увидеть во сне, где твоя мать? – спросила Кимми.
О, теперь до меня дошло, Кимми – это мозги. Я – это сила.
– Верно, – кивнул Кит. Он выглядел так, словно ждал, что мы скажем что-то еще. Может, хотел, чтобы я снова попытался отдать ему деньги? А может, и нет. Из-за той штуки, которая называется гордостью. Ма сказала, что это гордость помешала ему взять мои деньги. Но что с моей стороны было здорово предложить. Гордость – одна из тех вещей, которые мне непонятны.
– Ну, представь, что ты проиграл соревнования по плаванию. Иногда говоришь «мне плевать», хотя тебе не плевать. Потому что твоя гордость ранена.
Я как-то не совсем сообразил, о чем она, но сделал вид, что сообразил, потому что иначе она продолжала бы целую вечность распространяться об этом. После того как Кит не взял мои деньги, я не мог понять, как положить их обратно на карточку. Я умел только снимать. Но ма сама положила деньги обратно. Она сделала это для меня.
– Послушайте, – сказал Кит, садясь в машину. – Насчет башни. Я знаю, что вам некуда пойти. Поскольку вы еще не водите машину, положение безвыходное, так что все в порядке, верно?
Я совсем растерялся. Я думал, он хочет сказать, что мы правильно сделали, занявшись сексом в башне дяди Маркуса, но мы ведь ничем таким не занимались. Ждали, пока будем лучше готовы к этому. Я хотел сказать ему все это, но не сказал. Потому что секс – дело строго личное.
Но одно я знаю точно: Кимми покраснела. Некоторые люди не замечали, что она краснеет, потому что у нее кожа темная, но я всегда это видел. И сменил тему, чтобы она не краснела.
– У тебя красивая девушка. Ее волосы теперь темные, как у Кимми.
Кит поднял голову.
– Что значит «теперь темные»?
– Ты знаешь, раньше они были белые. Желтовато-белые. Как у Эмили Кармайкл.
– О чем ты толкуешь, Локвуд, черт тебя побери?
– Почему ты вечно злишься?
Мне стало не по себе. Вроде нормально беседовали, а он вдруг рычит на меня.
– Я сделал комплимент.
– Только объясни насчет волос Джен. Они были белые?
– Желтовато-белые.
– Неважно. Что ты имел в виду?
– Ничего.
Я был рад, что мы стояли перед полицейским участком. А вдруг он начнет меня бить?
– Просто она выглядит иначе, чем раньше. Вот и все.
Он вышел из машины. Я немного отодвинул велосипед.
– Откуда ты знаешь, как она выглядела?
Откуда знаю?
Я попытался вспомнить, где видел ее. Может, в школе? Но я помнил, что где-то смотрел на тату сердечком чуть ниже уха.
– Думаю, в автобусе. А может, в классе. Не помню точно.
– Наверное, ты с кем-то ее спутал, – ухмыльнулся Кит.
– Определенно нет. Я помню ее такую штуку, вроде тату. – Я коснулся скулы как раз под ухом. – Сердце.
– Родимое пятно?
– Что такое «родимое пятно»? – спросил я.
– Вроде пятна на твоей коже, только с самого рождения, – пояснила Кимми. – Оно может быть разной формы.
– Я думал, что это тату.
– Я голодна, – пожаловалась Кимми. – Давайте съедим помадку.
– Послушай, Энди, – сказал Кит. – Может, ты видел кого-то, похожего на Джен, или с таким же родимым пятном?
– Где? – спросил я.
– Ты…
Он как будто зарычал.
– Хочешь меня довести?
– Ладно.
Я решил не спорить с ним, тем более что Кимми хотела ехать.
Я стал садиться на велосипед.
– Ты точно знаешь, что видел ее раньше? – вдруг спросил Кит.
– Люди… то есть леди иногда красят волосы, – объяснил я. – Сегодня они рыжие, завтра – каштановые. Это не играет роли. Но они все те же самые леди.
Маленькая мисс Совершенство
Вначале все думали, что пожар устроил Энди. Это практически первое, что слетело с губ Кита, когда удалили дыхательную трубку. Его мучили страшные боли. Половина лица была покрыта слоями бинтов. Руки завернуты в гигантские трубки марли с хирургическими зажимами, высовывавшимися из повязок, покрывавших левую руку. Он непрерывно повторял: