— Не только у них, у Сашки тоже зеленый балкон. Он тоже любит посидеть там в потемках, отдохнуть, подышать на ночь свежим воздухом. Говорит, что для здоровья полезно. Все хотят пожить подольше, да получше. Вот и Сашка тоже фрукт с перцем. Уже сколько с ним встречаемся, а ни разу не предложился в мужики насовсем. Не сказал, чтоб перешла к нему, и жили бы семьей. То ли он боится чего, а может, мне не доверяет. Говорит останься, но только на ночь. Ключ от квартиры предлагал. Но тоже не как хозяйке, а домработнице. На ночь я ему подхожу, но не больше,— задумалась баба. Ей стало обидно, что и Колька, и Сашка лишь пользуют ее, но ни один не любит.
У Катьки даже слеза выкатилась непрошено. Как ей в жизни не повезло! Ведь вот жил в деревне мальчишка — Ванька Щербаченко. В одном классе с Катькой учился. Эдакий вихрастый, визгливый малец, ростом с локоть, сам из себя корявый. Ничего завидного не было в нем. Катьке до плеча головой не доставал. А туда же! Записку подбросил и предложил, мол, давай дружить и встречаться, ты мне нравишься.
Обиделась на него девчонка. Экий шибздик! Что делать с ним? Чтоб поцеловать Ваньку, надо бы на руки взять. Разве на такое согласишься? К тому ж на него ни одна девка не оглядывалась и всерьез не воспринимала. Катька даже побила Ваню за дерзкую записку. Посчитала ее обидной для себя. Щербаченко тут же отстал от девки. Вскоре уехал в город продолжать учебу. Как потом услышала Катька, Ваньку даже в армию не взяли из-за «бараньего» веса, всего тридцать два килограмма. Ох, и плакал пацан от этой незадачи! А потом исчез куда-то. И целых восемь лет о нем ничего слышно не было. Молчали о Ванюшке сестра и братья, отец и мать, не говорили, где он и что с ним. Так-то и забыли о человеке.
А тут приехала Катька в деревню с сыном, вечером мать вернулась с огорода и, выглянув в окно, сказала улыбчиво:
— А к тебе гости пожаловали! Встречай!
Баба глянула на вошедшего человека и не узнала.
Из коридора в дом шагнул двухметровый мужчина в форме морского офицера. Худощавый, плечистый, подтянутый, он выглядел так, словно его украли с портрета. Уж никак не вписывался он в деревенского обывателя. А человек улыбался, сверкая белозубой улыбкой, смотрел на Катьку свысока:
— Что не узнаешь меня?
— Я и не знаю вас! — ответила растерянно.
— Вот девичья память худая, и вправду сродни решету. Ну, а Ивана Щербаченко, может, припомнишь:
— Катька! Давай с тобой дружить по взрослому! Приходи на свиданье к реке, в ракитнике буду ждать тебя,— напомнил свою записку, ставшую первой и последней в их так и не расцветшей любви.
— Ваня?! — изумленно встала Катька, подошла к человеку, тот приподнял, поцеловал бабу, рассмеявшись:
— Помнишь, как боялась, что меня на руки нужно брать, чтоб поцеловать! Теперь сама мне по пояс...
Катька слушала Ивана, затаив дыхание, узнала, что теперь он капитан дальнего плавания, работает на Дальнем Востоке. Ходил в Японию и Китай, бывал в Канаде, Индии и во Вьетнаме. Много видел интересного. Имеет семью. У него в Москве семья, жена и двое сыновей. Он счастлив. Единственная проблема, это недостаток времени. За все годы впервые вырвался к родителям и то лишь на неделю. А там снова вернется на судно и опять в океан. На этот раз в Австралию...
Иван рассказал много интересного. Катька слушала его, разинув рот, откровенно любовалась человеком, какого когда-то в детстве сама отвергла, а он, возможно и не желая того, жестоко ей отомстил.
Ваня не хвалился. Он рассказал, что редко бывает дома, мало видит семью. Что жена постоянно сетует на разлуки, ожидания и всегда боится за него. Показал фотографии своих сыновей, так похожих на Ванькино детство.
У бабы сердце заломило от досады. Кем-то будут они? Не проглядит ли и этих такая же дура, как она?
Расстались уже поздно, когда кукушка в часах прокричала полночь. А Катьке все не хотелось отпускать бывшего одноклассника. Они расстались навсегда. Баба понимала, что Ваня больше никогда не придет к ней. Он наказал за прошлую глупость и увидел в глазах Катьки жгучее сожаление, оно осталось с нею до конца жизни, и человек, пощадив бабу, не стал больше напоминать ей о себе. Она сама себя наказала сильнее невысказанных упреков. И детская глупость следовала наказанием за бабой через всю жизнь.
Катька любила и ненавидела, смеялась и плакала, зная, что другие живут даже хуже чем она и терпят, потому что нет другого выхода.
Она часто спрашивала себя, любит ли Кольку? Если нет, зачем мучается с ним столько лет? Ведь и вспомнить нечего. Ни доброго слова, ни заботы, ни ласки от него не видела и не знала. Изводил он ее придирками и ссорами. Зачем же держаться за него? Сын? Но и Димка уже не малыш, все понимает. И смотрит на них с сочувствием и насмешкой.
Катька так и не знала, как он в душе воспринимает ее и Кольку. Димка в последнее время совсем замкнулся и ни с кем в семье не откровенничал.
Оно и не удивительно, здесь каждый жил сам по себе, держа свою душу в ракушке и не пуская, но открывая ее никому.
Боясь насмешек и непонимания, поодиночке переживали невзгоды и радости. Вот так и Катька поняла, что с Колькой нельзя поделиться ничем. Рассказала мужику о сотруднице из бухгалтерии, что та сделала аборт от любовника, а муж, узнав о том от Кольки, круто измесил бабу. Колька так и вылепил той бабе, когда она позвонила, что он ей свернул бы рыло на спину, чтоб сама себя в жопу целовала, не дал бы ей возможность жить под одной крышей с ним. Та женщина, хоть годы прошли, не здоровается с Катькой и ославила как сплетницу, болтунью.
Сын вообще не интересовался жизнью матери вне дома. И только о деревне, о бабке, о двоюродных братьях слушал с удовольствием. Их он любил.
— Кем хочешь стать, когда вырастешь? — спрашивала Димку, тот отвечал уклончиво, неопределенно:
— Еще есть время, я подумаю. Спешить не хочу, чтобы потом не пожалеть...
— Учиться будешь? В институте?
— Не торопи,— обрывал хмуро.
Катька только с Сашкой была естественной, не врала, не притворялась и не прикидывалась. В глаза называла вторым мужем и единственным любовником, лучшим хахалем и другом. Но понимала, что на серьезные отношения с Александром Степановичем рассчитывать не стоит. Она сама вызвала его на откровенность и спросила под утро в постели:
— Сашок! Разве тебе не надоело вот так встречаться со мной?
— Почему, что не устраивает саму? — удивился человек.
— Надоело таиться! Ведь могли б семьей жить, открыто, законно, никого не боясь. Ведь ни первый год встречаемся. Или я чем-то не устраиваю? — спросила насмелившись.
— Я не хочу врать тебе. И если не устраивают наши встречи, ты свободна. Я не буду настаивать ни на чем. И не думаю вырывать из семьи, где помимо мужа есть сын, ему я никогда не смогу заменить отца, а значит, сделаю несчастными вас троих. Я никогда не пожелаю себе участи отчима. Это не дин меня. Нам с тобой хорошо, но только вдвоем. Давай на том остановимся. Когда-нибудь поймешь меня и будешь благодарна за сказанное. Я не могу и не имею права врать тебе и себе. Не став отцом своему сыну, не смогу признать и полюбить чужого. Димка не малыш, и станет считать меня подлецом. Как и я на его месте воспринял бы отчима при живом отце. Иного отношения к себе не ожидаю...
Катька сразу сникла, все поняла и больше никогда не спрашивала Александра Степановича, как он представляет себе их будущее?
Баба уяснила, что для этого человека она лишь развлекашка, временная, несерьезная связь, подружка на ночь.
Постепенно их встречи становились более редкими. Куда там каждый день, не всякую неделю виделись.
Сашка нашел себе молодую домработницу, какая убирала у него раз в неделю, да и то во время отсутствия хозяина. Она была из деревенской, очень далекой родни, училась в университете, жила в общежитии. Ключи от квартиры она брала у соседей, а убравшись, им и возвращала, забрав со стола деньги за работу. Они почти не виделись. Это устраивало обоих. Катька получала плату за свое и в глубине души лелеяла мечту, что когда Димка станет взрослым, самостоятельным человеком, она сможет уйти к Александру навсегда.
Колька уже был убежден, что жена давно имеет любовника. Во сне много раз называла его имя. И Колька, сбив кулаки, охрипнув от мата и угроз, постепенно смирился и стал называть хахаля дублером. Подначивал Катьку, советуя той повысить таксу. Мужика радовало, что жена не афиширует свои отношения с любовником, скрывает их от всех и не позорит мужа наглядно.
Кто он? Катька ничего не рассказывала о нем Кольке. И человек понемногу смирился, не допекал жену вопросами, видя, что ее связь с хахалем постепенно угасает.
Баба теперь вовремя приходила с работы и, управившись по дому, садилась вместе с Колькой на диван посмотреть передачи по телевидению.
Вот так и в этот вечер включили. Решили посмотреть блок городских новостей и вдруг после нескольких фраз ведущего на экране появился портрет в траурной рамке:
— Погиб в автомобильной аварии,— прозвучал голос за кадром...
Катька смотрела на экран, не веря своим глазам. С портрета смотрело на нее такое знакомое, улыбчивое лицо.
— Саша! Сашок! Сашенька! — подскочила к телевизору, упала на колени, закричала, заплакала горько, во весь голос.
А диктор уже говорил совсем о другом.
— Слышь, Оглобля! Поимей стыд! Сын дома. Что о тебе подумает? А и я покуда законный муж. Живой, как никак! А ну, угомонись! — сдернул с колен и сказал сипло:
— Накрылся дублер! Теперь ты без хахаля осталась! Зато я вот он! Пусть без галстука, не начальник, а живой и веселый! Так кому из нас повезло? Пошли помянем твоего лопуха! —- привел Катьку на кухню. Он сам налил ей полный стакан первача, какой привезла Ольга Никитична из деревни.
Баба выпила как воду и, ничего не почувствовав, не закусив, налила еще. Выпила до дна, не морщась, потянулась к банке, но Колька остановил: