достала со дна корзинки здоровущего плюшевого мишку.
Она бросила его мне на диван и сказала:
- Вот. Это тот самый, что тебе тётя Мила подарила. Тебе
тогда два года исполнилось. Хороший мишка, отличный.
Погляди, какой тугой! Живот какой толстый! Ишь как выкатил!
Чем не груша? Ещё лучше! И покупать не надо! Давай трени руйся
сколько душе угодно! Начинай!
И тут её позвали к телефону, и она вышла в коридор.
А я очень обрадовался, что мама так здорово придумала.
И я устроил мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней
было об него тренироваться и развивать силу удара.
Он сидел передо мной такой шоколадный, но здорово
облезлый, и у него были разные глаза: один его собственный
- жёлтый стеклянный, а другой большой белый - из
пуговицы от наволочки; я даже не помнил, когда он появился.
Но это было неважно, потому что мишка довольно весело
смотрел на меня своими разными глазами, и он расставил
ноги и выпятил мне навстречу живот, а обе руки поднял кверху,
как будто шутил, что вот он уже заранее сдаётся ...
И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-
давно я с этим мишкой ни на минуту не расставался,
повсюду таскал его за собой, и нянькал его, и сажал его за
стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной
кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я
его чем-нибудь перемазывал, хоть той же кашей или вареньем,
такая забавная, милая мордочка становилась у него
тогда, прямо как живая, и я его спать с собой укладывал, и укачивал
его, как маленького братишку, и шептал ему разные
сказки прямо в его бархатные твёрденькие ушки, и я его
любил тогда, любил всей душой, я за него тогда жизнь бы
отдал. И вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый
лучший друг, настоящий друг детства. Вот он сидит, смеётся
разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара ...
- Ты что, - сказала мама, она уже вернулась из коридора.
- Что с тобой?
А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от
мамы, чтобы она по голосу или по губам не догадалась, что со
мной, и я задрал голову к потолку, чтобы слёзы вкатились
обратно, и потом, когда я скрепился немного, я сказал:
- Ты о чём, мама? Со мной ничего ... Просто я раздумал.
Просто я никогда не буду боксёром.
Яуслышал, как мама сказала кому-то в коридоре:
- ... Тайное всегда становится явным.
И когда она вошла в комнату, я спросил:
- Что это значит, мама: «Тайное становится явным»?
-А это значит, что, если кто поступает нечестно, всё равно
про него это узнают, и будет ему очень стыдно, и он понесёт
наказание, - сказала мама. - Понял? Ложись-ка ты спать!
Я почистил зубы, лёг спать, но не спал, а всё время думал:
как же так получается, что тайное становится явным? И я долго
не спал, а когда проснулся, было утро, папа был уже на работе,
и мы с мамой были одни. Я опять почистил зубы и стал
завтракать.
Сначала я съел яйцо. Это ещё терпимо, потому что я выел
один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, чтобы его
не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной
каши .
- Ешь! - сказала мама. - Безо всяких разговоров!
Я сказал:
- Видеть не могу манную кашу!
Но мама закричала:
- Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый Кощей! Ешь.
Ты должен поправиться .
Я сказал:
-Я ею давлюсь!"
Тогда мама села рядом, обняла меня за плечи и ласково
спросила:
- Хочешь, пойдём с тобой в Кремль?
Ну ещё бы." Я не знаю ничего красивее Кремля. Я там был в
Грановитой палате и в Оружейной, стоял возле Царь-пушки
и знаю, где сидел Иван Грозный. И ещё там очень много интересного.
Поэтому я быстро ответил маме:
- Конечно хочу в Кремль! Даже очень!
Тогда мама улыбнулась:
- Ну вот, съешь всю кашу, и пойдём. А я пока посуду вымою.
Только помни: ты должен съесть всё до дна!
И мама ушла на кухню.
А я остался с кашей наедине. Я пошлёпал её ложкой. Потом
посолил. Попробовал - ну, невозможно есть! Тогда я подумал,
что, может быть, сахару не хватает? Посыпал песку, попробовал".
Ещё хуже стало. Я не люблю кашу, я же говорю.
А она к тому же была очень густая. Если бы она была жидкая,
тогда другое дело, я бы зажмурился и выпил её. Тут я взял
и долил в кашу кипятку. Всё равно было скользко, липко
и противно. Главное, когда я глотаю, у меня горло само сжимается
и выталкивает эту кашу обратно. Ужасно обидно! Ведь
в Кремль-то хочется! И тут я вспомнил, что у нас есть хрен.
С хреном, кажется, почти всё можно съесть! Я взял и вылил
в кашу всю баночку, а когда немножко попробовал, у меня
сразу глаза на лоб полезли и остановилось дыхание, и я,
наверно, потерял сознание, потому что взял тарелку, быстро
подбежал к окну и выплеснул кашу на улицу. Потом сразу вернулся
и сел за стол. В это время вошла мама. Она посмотрела
на тарелку и обрадовалась:
- Ну что за Дениска, что за парень-молодец! Съел всю кашу
до дна! Ну, вставай, одевайся, рабочий народ, идём на прогулку
в Кремль! - И она меня поцеловала.
В эту же минуту дверь открылась, и в комнату вошёл милиционер.
Он сказал:
- Здравствуйте! - и подошёл к окну, и поглядел вниз. -
А ещё интеллигентный человек.
- Что вам нужно? - строго спросила мама.
- Как не стыдно! - Милиционер даже стал по стойке
«смирно». - Государство предоставляет вам новое жильё, со
всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом, а вы
выливаете разную гадость за окно!
- Не клевещите. Ничего я не выливаю!
-Ах не выливаете?! - язвительно рассмеялся милицио -
нер. И, открыв дверь в коридор, крикнул: - Пострадавший!
Пожалуйте сюда!
И к нам вошёл какой-то дяденька. Я как на него взглянул, так
сразу понял, что в Кремль я не пойду.
На голове у этого дяденьки была шляпа. А на шляпе наша
каша. Она лежала почти в середине шляпы, в ямочке, и немнож-
ко по краям, где лента, и немножко за воротником, и на плечах,
и на левой брючине. Он как вошёл, сразу стал заикаться:
- Главное, я иду фотографироваться". И вдруг такая история".
Каша". мм". Манная". Горячая, между прочим, сквозь
шляпу и то ... жжёт". Как же я пошлю своё фото". когда я весь
в каше?!
Тут мама посмотрела на меня, и глаза у неё стали зелёные,
как крыжовник. А уж это верная примета, что мама ужасно
рассердилась.
- Извините, пожалуйста, - сказала она тихо, - разрешите,
я вам почищу, пройдите сюда!
И они все трое вышли в коридор.
А когда мама вернулась, мне даже страшно было на неё
взглянуть. Но я себя пересилил, подошёл к ней и сказал:
-Да, мама, ты вчера правильно сказала. Тайное всегда становится
явным!
Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго
и потом спросила:
-Ты это запомнил на всю жизнь?
И я ответил:
-Да.
Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал
маму. Она, наверно, задерживалась R институте, или в магазине,
или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не
знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все
ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай
с бубликами и брынзой, а моей мамы всё ещё не было ...
И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио
заиграло музыку, и в небе задвигались тёмные облака - они
были похожи на бородатых стариков ...
И мне захотелось есть, а мамы всё не было, и я подумал, что,
если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждёт меня где-то на
краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал
бы и не заставлял её сидеть на песке и скучать.
И в это время во двор вышел Мишка. Он сказал:
- Здорово!
И я сказал:
- Здорово!
Мишка сел со мной и взял в руки самосвал.
- Ого! - сказал Мишка. - Где достал? А он сам набирает
песок? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Её
можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?
Я сказал:
- Нет, домой не дам. Подарок. Папа подарил перед
отъездом.
Мишка надулся и отодвинулся от меня. На дворе стало ещё
темнее.
Я смотрел на ворота, чтобы не пропустить, когда придёт мама.
Но она всё не шла. Видно, встретила тётю Розу, и они стоят
и разговаривают и даже не думают про меня. Я лёг на песок.
Тут Мишка говорит:·
- Не дашь самосвал?
- Отвяжись, Мишка.
Тогда Мишка говорит:
- Я тебе за него могу дать одну Гватемалу и два Барбадоса!
Я говорю:
- Сравнил Барбадос с самосвалом".
А Мишка:
- Ну, хочешь, я дам тебе плавательный круг?
Я говорю:
- Он у тебя лопнутый.
А Мишка:
- Ты его заклеишь!
Я даже рассердился:
- А плавать где? В ванной? По вторникам?
И Мишка опять надулся. А потом говорит:
- Ну, была не была! Знай мою доброту! На!
И он протянул мне коробочку от спичек. Я взял её в руки.
- Ты открой её, - сказал Мишка, - тогда увидишь!
Я открыл коробочку и сперва ничего не увидел, а потом
увидел маленький светло-зелёный огонёк, как будто где-то
далеко-далеко от меня горела крошечная звёздочка, и в то же
время я сам держал её сейчас в руках.
- Что это, Мишка, - сказал я шёпотом, - что это такое?
- Это светлячок, - сказал Мишка. - Что, хорош? Он
живой, не думай.
- Мишка, - сказал я, - бери мой самосвал, хочешь?
Навсегда бери, насовсем! А мне отдай эту звёздочку, я её
домой возьму".
И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался