есть мочи:
- Лети, лети, лепесток,
Через запад на восток,
Через север, через юг,
Возвращайся, сделав круг,
Лишь коснёшься ты земли -
Быть по-моему вели.
Вели, чтоб я сейчас же очутилась опять на нашем дворе!
И в тот же миг она очутилась опять во дворе. А мальчики на
неё смотрят и смеются.
- Ну, где же твой Северный полюс?
- Я там была.
- Мы не видели. Докажи!
- Смотрите - у меня ещё висит сосулька.
- Это не сосулька, а кошкин хвост! Что, взяла?
Женя обиделась и решила больше с мальчишками не водиться,
а пошла в другой двор водиться с девочками. Пришла,
видит - у девочек разные игрушки. У кого коляска, у кого
мячик, у кого прыгалка, у кого трёхколёсный велосипед,
а у одной - большая говорящая кукла в кукольной соломенной
шляпке и в кукольных калошках. Взяла Женю досада.
Даже глаза от зависти стали жёлтые, как у козы.
«Ну, - думает, - я вам сейчас покажу, у кого игрушки!»
Вынула цветик-семицветик, оторвала оранжевый лепесток,
кинула и сказала:
- Лети, лети, лепесток,
Через запад на восток,
Через север, через юг,
Возвращайся, сделав круг,
Лишь коснёшься ты земли -
Быть по-моему вели.
Вели, чтобы все игрушки, какие есть на свете, были мои!
И в тот же миг, откуда ни возьмись,
со всех сторон повалили
к Жене игрушки.
Первыми, конечно, прибежали уклы, громко хлопая глазами
и пища без передышки: «папа-мама », «папа-мама». Женя сначала
очень обрадовалась, но кукол оказалось так много, что они
сразу заполнили весь двор, переулок, две улицы и половину площади.
Невозможно было сделать шагу, чтобы не наступить на куклу. Вокруг, представляете себе, какой шум могут поднять пять миллионов говорящих
кукол? А их было никак не меньше. И то это были только
московские куклы. А куклы из Ленинграда, Харькова, Киева,
Львова и других советских городов ещё не успели добежать
и галдели, как попугаи, по всем дорогам Советского Союза.
Женя даже слегка испугалась. Но это было только начало. За
куклами сами собой покатились мячики, шарики, самокаты,
трёхколёсные велосипеды, тракторы, автомобили, танки,
танкетки, пушки. Прыгалки ползли по земле, как ужи,
путаясь под ногами и заставляя нервных кукол пищать ещё
громче. По воздуху летели миллионы игрушечных самолётов,
дирижаблей, планёров. С неба, как тюльпаны, сыпались
ватные парашютисты, повисая на телефонных проводах
и деревьях. Движение в городе остановилось. Постовые
милиционеры влезли на фонари и не знали, что им делать.
- Довольно, довольно! - в ужасе закричала Женя, хватаясь
за голову. - Будет! Что вы, что вы! Мне совсем не надо
столько игрушек. Я пошутила. Я боюсь ...
Но не тут-то было! Игрушки всё валили и валили. Кончились
советские, начались американские.
Уже весь город был завален до самых крыш игрушками.
Женя по лестнице - игрушки за ней. Женя на балкон -
игрушки за ней. Женя на чердак - игрушки за ней. Женя
выскочила на крышу, поскорее оторвала фиолетовый лепесток,
кинула и быстро крикнула:
- Лети, лети, лепесток,
Через запад на восток,
Через север, через юг,
Возвращайся, сделав круг,
Лишь коснёшься ты земли -
Быть по-моему вели.
Вели, чтоб игрушки поскорей убирались обратно в магазины.
И тотчас все игрушки исчезли.
Посмотрела Женя на свой цветик-семицветик и видит, что
остался всего один лепесток.
- Вот так штука! Шесть лепестков, оказывается, потратила,
и никакого удовольствия. Ну, ничего. Вперёд буду умнее.
Пошла она на улицу, идёт и думает: «Чего бы мне ещё всётаки
велеть? Велю-ка я себе, пожалуй, два кило «Мишею>. Нет,
лучше два кило «прозрачных». Или нет ... Лучше сделаю так:
велю полкило «Мишею>, полкило «прозрачных», сто граммов
халвы, сто граммов орехов и ещё, куда ни шло, одну розовую
баранку для Павлика. А что толку? Ну, допустим, всё это я велю
и съем. И ничего не останется. Нет, велю я себе лучше трёхколёсный
велосипед. Хотя зачем? Ну, покатаюсь, а потом что?
Ещё, чего доброго, мальчишки отнимут. Пожалуй, и поколотят!
Нет. Лучше я себе велю билет в кино или в цирк. Там всё-таки
весело. А может быть, велеть лучше новые сандалеты? Тоже не
хуже цирка. Хотя, по правде сказать, какой толк в новых сандалетах?!
Можно велеть чего-нибудь ещё гораздо лучше. Главное,
не надо торопиться».
Рассуждая таким образом, Женя вдруг увидела превосходного
мальчика, который сидел на лавочке у ворот. У него были
большие синие глаза, весёлые, но смирные. Мальчик был очень
симпатичный - сразу видно, что не драчун, - и Жене захотелось
с ним познакомиться. Девочка без всякого страха подошла
к нему так близко, что в каждом его зрачке очень ясно увидела
своё лицо с двумя косичками, разложенными по плечам.
- Мальчик, мальчик, как тебя зовут?
- Витя. А тебя как?
- Женя. Давай играть в салки?
- Не могу. Я хромой.
И Женя увидела его ногу в уродливом башмаке на очень
толстой подошве.
- Как жалко! - сказала Женя. -Ты мне очень понравился,
и я бы с большим удовольствием побегала с тобой.
- Ты мне тоже очень нравишься, и я бы тоже с большим
удовольствием побегал с тобой, но, к сожалению, это невозможно.
Ничего не поделаешь. Это на всю жизнь.
- Ах, какие пустяки ты говоришь, мальчик! - воскликнула
Женя и вынула из кармана свой заветный цветик- семицветик.
- Гляди!
С этими словами девочка бережно оторвала последний
голубой лепесток, на минуту прижала его к глазам, затем разжала
пальцы и запела тонким голоском, дрожащим от счастья:
- Лети, лети, лепесток,
Через запад на восток,
Через север, через юг,
Возвращайся, сделав круг,
Лишь коснёшься ты земли -
Быть по-моему вели.
Вели, чтобы Витя был здоров!
И в ту же минуту мальчик вскочил со скамьи, стал играть
с Женей в салки и бегал так хорошо, что девочка не могла его
догнать, как ни старалась.
Когда мне было лет шесть или шесть с половиной, я совершенно
не знал, кем же я в конце концов буду на этом свете.
Мне все люди вокруг очень нравились и все работы тоже.
У меня тогда в голове была ужасная путаница, я был какой -то
растерянный и никак не мог толком решить, за что же мне
приниматься.
То я хотел быть астрономом, чтоб не спать по ночам и наблюдать
в телескоп далёкие звёзды, а то я мечтал стать капитаном
дальнего плавания, чтобы стоять, расставив ноги, на капитанском
мостике, и посетить далёкий Сингапур, и купить там
забавную обезьянку.
А то мне до смерти хотелось превратиться в машиниста
метро или начальника станции и ходить в красной фуражке
и кричать толстым голосом:
- Го-о-тов!
Или у меня разгорался аппетит выучиться на такого художника,
который рисует на уличном асфальте белые полоски для
мчащихся машин.
А то мне казалось, что неплохо бы стать отважным путешественником
вроде Алена Бамбара и переплыть все океаны на
утлом челноке, питаясь одной только сырой рыбой. Правда,
этот Бомбар после своего путешествия похудел на двадцать
пять килограммов, а я всего-то весил двадцать шесть, так что
выходило, что если я тоже поплыву, как он, то мне худеть
будет совершенно некуда, я буду весить в конце путешествия
только одно кило. А вдруг я где-нибудь не поймаю одну-другую
рыбину и похудею чуть побольше? Тогда я, наверно, просто
растаю в воздухе, как дым, вот и все дела.
Когда я всё это подсчитал, то решил отказаться от этой
затеи, а на другой день мне уже приспичило стать боксёром,
потому что я увидел в телевизоре розыгрыш первенства
Европы по боксу.
Как они молотили друг друга - просто ужас какой-то!
А потом показали их тренировку, и тут они колотили уже
тяжёлую кожаную «грушу» - такой продолговатый тяжёлый
мяч, по нему надо бить изо всех сил, лупить что есть мочи,
чтобы развивать в себе силу удара. И я так нагляделся на всё
на это, что тоже решил стать самым сильным человеком во
дворе, чтобы всех побивать, в случае чего.
Я сказал папе:
- Папа, купи мне грушу!
- Сейчас январь, груш нет. Съешь пока морковку.
Я рассмеялся:
- Нет, папа, не такую! Не съедобную грушу! Ты, пожалуйста,
купи мне обыкновенную кожаную боксёрскую грушу!
- А тебе зачем? - сказал папа.
- Тренироваться, - сказал я. - Потому что я буду боксё-
ром и буду всех побивать. Купи, а?
- Сколько же стоит такая груша? - поинтересовался папа.
- Пустяки какие-нибудь, - сказал я. - Рублей десять или
пятнадцать.
- Ты спятил, братец, - сказал папа. - Перебейся какнибудь
без груши . Ничего с тобой не случится .
И он оделся и пошёл на работу.
А я на него обиделся за то, что он мне так со смехом отказал
. И мама сразу же заметила, что я обиделся, и тотчас
сказала:
- Стой-ка, я, кажется, что-то придумала . Ну-ка, ну-ка, погоди ка
одну минуточку.
И она наклонилась и вытащила из-под дивана большую плетёную
корзинку; в ней были сложены старые игрушки, в которые
я уже не играл. Потому что я уже вырос и осенью мне
должны были купить школьную форму и картуз с блестящим
козырьком.
Мама стала копаться в этой корзинке, и, пока она копалась,
я видел мой старый трамвайчик без колёс и на верёвочке,
пластмассовую дудку, помятый волчок, одну стрелу с резиновой
нашлёпкой, обрывок паруса от лодки, и несколько погре мушек,
и много ещё разного игрушечного утиля. И вдруг мама