А если что-то вдруг напишет,
В восторге он от писанин…
Глядит на рукопись,
Не дышит:
«Ай, Тушкин, ай да сукин сын!»
«Деревья инеем покрыты…»
Деревья инеем покрыты.
И лес, понурившись, стоит,
Как будто холодок обиды
В своем молчании таит.
Еще нет снега…
Только иней.
И нет зимы, а стынь одна.
И ствольный град,
Казалось, вымер —
Такая в граде тишина.
Все впереди – снега, метели…
И лес несется в эту даль,
Уже предчувствуя веселье
Сквозь уходящую печаль.
«Не поддаюсь я предсказаньям черным…»
Не поддаюсь я предсказаньям черным.
И все-таки, когда приходит ночь,
Я суеверьям уступаю в чем-то
И не могу предчувствий превозмочь.
Минует ночь…
И все пройдет, наверно,
Растают страхи заодно с луной.
Но как мне трудно быть несуеверным,
Когда не ты, а только ночь со мной.
«Если женщина исчезает…»
Если женщина исчезает,
Позабыв, что она твой друг, —
Значит, мир ее кем-то занят.
До былого ей недосуг.
Если женщина пропадает,
Не веди с ней ревнивый торг.
Значит, кто-то другой ей дарит
Непонятный тебе восторг.
«Мы все живем по собственным законам…»
Мы все живем по собственным законам.
По вечным нормам чести и любви,
Где верят только правде да иконам,
Сверяя с ними помыслы свои.
Мы все живем по собственным законам.
И авторы их – совесть и народ.
Пусть власть когда-нибудь
Под думский гомон
Законы те своими назовет.
«О, как порой природа опрометчива…»
О, как порой природа опрометчива:
То подлеца талантом наградит,
То красотой поделится доверчиво
С тем,
За кого испытываешь стыд.
«Абано Терме – райский уголок…»
Абано Терме – райский уголок.
Свою хандру сюда я приволок.
Лежу под пальмой, как орангутан.
Хотя не пил, но от пейзажа пьян.
А надо мною крона, —
Как концертный зал,
Где птицы демонстрируют вокал.
Зеленый веер пальмы
Гасит жар.
Здесь так уютно…
Всю бы жизнь лежал.
«Поэзия в опале…»
Поэзия в опале.
В забвенье имена.
О, как мы низко пали.
Как пала вся страна.
И что теперь мне делать
Без помыслов своих?
И вскинут флагом белым
Мой одинокий стих.
«Нам Эйнштейн все объяснил толково…»
Нам Эйнштейн все объяснил толково,
Что не абсолютен результат.
И порою вежливое слово
Много хуже, чем привычный мат.
«Уезжают мои земляки…»
Уезжают мои земляки.
Уезжают в престижные страны.
Утекают на Запад мозги.
3аживают обиды, как раны.
Уезжают мои земляки.
Но былое ничем не заменишь.
От себя никуда не уедешь.
И несутся оттуда звонки…
«Как девальвируется слово…»
Как девальвируется слово…
Забыв величие свое,
Оно сорваться с губ готово,
Как с колокольни воронье.
Им не спастись и не согреться.
И где оно – не все ль равно.
Коль золотым запасом сердца
Не обеспечено оно.
«Близость познаешь на расстоянье…»
Близость познаешь на расстоянье,
Чтоб, вернувшись, бережней беречь.
Я грустил о ней при расставанье
И дивился после наших встреч.
И всегда была разлука трудной.
Жил я так, теряя суткам счет,
Как река, что скована запрудой,
Нетерпеньем трепетным живет.
«Безголосая певица…»
Безголосая певица
Исполняет пошлый текст.
Мир успел перемениться,
Если в этом есть эффект.
Если кто-то перепутал
Эту пошлость с красотой.
Если нравится кому-то
Вместо розы сухостой.
«Мы – скаковые лошади азарта…»
Мы – скаковые лошади азарта.
На нас еще немало ставят карт.
И, может быть,
Мы тяжко рухнем завтра.
Но это завтра.
А сейчас – азарт.
«Вернисажи осени грустны…»
Вернисажи осени грустны,
Несмотря на одержимость красок.
И в стриптизе ежатся кусты,
И деревья без зеленых масок.
Как я эти времена люблю!
Дождь шуршит.
Кружатся тихо листья…
Мир Природы добр и бескорыстен,
Не подвластен моде и рублю.
Возвращаясь в прожитые годы…
«Военное детство. Простуженный класс…»
Военное детство. Простуженный класс.
Уроки негромкие, словно поминки.
И булочки с чаем, как праздник для нас,
И довоенные в книгах картинки.
Никто не прогуливал школу в тот год.
За это директор души в нас не чаял.
Мы были прилежны от горьких невзгод
Да, может, от булочек с жиденьким чаем.
Весной мы ходили копать огород,
Картошку сажали на школьном участке,
Чтоб как-то от голода выжить в тот год.
Но стали налеты на город все чаще.
Военное детство – потери и боль.
Уроки терпенья, уроки надежды.
Разрушенный бомбой забытый собор.
Примерка на вырост отцовской одежды.
И первая смерть… Брат погиб под Орлом.
И первые слезы, и пропуск уроков.
Но горе осилил наш старенький дом,
Когда постучались ребята к нам робко.
И робко расселись – средь фото и слов…
Да только ничто не исправишь словами.
И выложил класс из бумажных кульков
Заветные булочки плачущей маме…
«Мне приснился мой старший брат…»
Мне приснился мой старший брат,
Что с войны не пришел назад.
Мне приснилось, что он вернулся —
Невредимый и молодой.
Маме радостно улыбнулся:
– Я проездом… А завтра в бой. —
Мать уткнулась ему в ладони…
– Что ты, мама! Ну, как вы здесь? —
По глазам угадав, что в доме
Хлеба нету, да горе есть.
– Угостить тебя даже нечем.
Если б знать – я сменяла б шаль… —
– Что ты! Разве я шел за этим?! —
– Не за этим… А все же жаль,
Что вот так я встречаю сына. —
Брат достал фронтовой паек,
На две равные половины
Поделил он его, как мог.
– Это вам… —
И, взглянув на брата,
Я набросился на еду.
– А теперь мне пора обратно.
А теперь я ТУДА пойду.
Завтра утром нам всем в атаку.
В ту, последнюю для меня… —
И тогда я во сне заплакал,
Не укрыв его от огня.
«Я помню первый день войны…»
Я помню первый день войны…
И страх, и лай зениток.
И об отце скупые сны —
Живом, а не убитом.
Война ворвалась стоном – «Жди…»
В бессонницу солдаток.
Еще все было впереди —
И горе, и расплата.
А ныне добрая земля
Покрыта обелисками.
Война кончалась для меня
Слезами материнскими.
И возвращением отца.
И первым сытным ужином…
Но до сих пор ей нет конца
В душе моей контуженой.
Утро победы в Калинине
Весть о Победе разнеслась мгновенно…
Среди улыбок, радости и слез
Оркестр Академии военной
Ее по шумным улицам понес.
И мы, мальчишки, ринулись за ним —
Босое войско в одежонке драной.
Плыла труба на солнце, словно нимб,
Над головой седого оркестранта.
Гремел по переулкам марш победный,
И город от волненья обмирал.
И даже Колька, озорник отпетый,
В то утро никого не задирал.
Мы шли по улицам, родным и бедным,
Как на вокзал,
Чтобы отцов встречать.
И свет скользил по нашим лицам бледным.
И чья-то громко зарыдала мать.
А Колька, друг мой,
Радостно и робко
Прохожим улыбался во весь рот,
Не зная, что назавтра похоронка