«Я поверю, только когда это случится», – подумала Темис. И как мы об этом узнаем? Эти люди все время лгут.
Через несколько дней опубликовали список более двух тысяч задержанных, включая членов профсоюзов, врачей, журналистов и художников.
– Даже Рицос! – воскликнула Темис. – Скромный поэт!
– Что ж, правые не сочли его таким уж скромным, – заметил Никос. – Он опасен своим пером, его творения запрещали десятилетиями.
– Это правда, агапе му, – сказала Темис. – Но нельзя же за это арестовывать его.
На второй неделе мая Андреаса Папандреу вместе с отцом официально обвинили в заговоре с целью совершения предательства и свержения монархии.
С момента переворота прошло несколько недель, но жизнь уже странным образом нормализовалась. Слишком рано, думала Темис и переживала, что не было Сопротивления. В то же время ее радовало, что она могла ходить за покупками и готовить еду для семьи, а дети вернулись в школу.
– Что со мной стало? – спросила она себя однажды утром, застегивая блузку перед зеркалом. Она носила старую одежду, в которой выполняла домашние обязанности, и сейчас заметила располневшую талию и седеющие кудри. – Неужели я смирилась?
Темис разочаровалась в себе, но в то же время поняла, что в ней еще горит огонь.
– Если бы меня не заботила политика, – сказала она Йоргосу, – я бы могла просто поливать цветочки и наслаждаться этим летним деньком. Но мне противно то, что происходит. Все это неправильно!
Йоргос старался образумить жену. Иногда он даже прятал газету, когда видел, что фотографии могут вызвать ее возмущение. Так он поступил и в тот день со снимком Фредерики на церемонии посвящения новой главы Православной церкви.
– Королевская семья и церковь держатся за руки с полковниками, – яростно сказал Никос. – Зачем они это делают?
Все сидевшие за столом переглянулись, но ни у кого не нашлось ответа.
Несколько месяцев создавалась видимость нормальной жизни, но в декабре король Константин предпринял попытку свергнуть полковников. Он собрал на севере страны верные ему войска и заявил, что морской и воздушный флот тоже с ним.
– Это гражданская война, – сказал Йоргос, когда они слушали радио. – Войска готовы пойти друг на друга.
Темис не знала, какую сторону презирает больше. Она не станет бороться ни за одну из них и надеялась, что ее дети тоже.
Новый кризис прошел. Лидер хунты, полковник Пападопулос, быстро подавил бунт, и в течение дня королевскую семью вынудили бежать в Рим. Теперь они были в изгнании.
Йоргос больше не прятал газеты с изображением королевской семьи в мехах и драгоценностях. Темис ни капли им не сочувствовала. Напротив, ей доставляло удовольствие то, что они страдают вдали от родины, без возможности вернуться. Столько греков прошли через это, и теперь мало что поменялось.
– Выпустили Андреаса Папандреу! – воскликнул Йоргос, однажды зайдя днем в квартиру.
Если в новостях появлялся хоть малейший светлый проблеск, Йоргос немедленно докладывал жене. Он радостно помахал газетой.
– Все это хорошо, – сказала Темис, – но остаются под арестом еще очень многие… Как насчет других пленных? Теодоракис? Рицос?
Левые обожали как композитора, так и поэта, но хунта их презирала.
– Нечему радоваться, пока не освободят этих двоих – и всех вроде них, – непреклонно сказала Темис.
Йоргос тихо вздохнул. Счастье жены было его самым заветным желанием. Хунта твердо встала у власти, и большинство тех, кто не был арестован и не подвергался гонениям, вернулись к обычным делам.
В последующие годы Темис, как и многие, скрывала свои политические взгляды. Во время диктатуры они казались бесполезными, как старомодные вещи из льна и кружева, которые шила для приданого кирия Коралис и хранила в шкафу.
Несмотря на железную хватку полковников, завладевших сферой политики, экономика страны росла, повсюду наблюдался экономический бум, условия жизни улучшались. В супермаркетах было много товаров, голод ушел в далекое прошлое. Хунта иногда проводила тихие и эффектные репрессии, такие незаметные, что никто не выражал протеста. За границей яростно возмущались из-за сложившегося режима, но Темис считала, что в Греции ничего нельзя изменить.
Через полтора года после того, как полковники завладели страной, скончалась во сне кирия Коралис. Ей было девяносто семь лет. В последние дни своей жизни она сказала Темис, что выполнила свое предназначение. За прошедшие годы роли поменялись, теперь Темис заботилась о бабушке. Долгую жизнь кирии Коралис наполнила радость от общения с внуками, а позже правнуками, и она принимала печали и потери как «часть жизненного полотна», говорила она Темис. Смерть наступила без мучений. Кирия Коралис никогда не жаловалась на нужду, но радовалась изобилию. На ее похоронах собралась скромная компания. С Павлосом не удалось связаться, а все бабушкины друзья уже умерли.
Младшие дети безудержно рыдали, но Темис заверила их, что прабабушка прожила такую долгую жизнь, на которую не каждый мог надеяться, что она будет любить всех из «лучшего мира». Все семеро членов семьи зажгли свечи в ее память, и маленькая церковь Святого Андрея наполнилась золотистым сиянием.
После смерти кирии Коралис Танасис остался один, но он не страдал от одиночества, ведь каждый день его навещали дети. Жизнь в таком близком соседстве имела свои преимущества. Танасис ушел на пенсию по инвалидности и помогал племянникам и племяннице с уроками.
Когда после смерти кирии Коралис исполнилось сорок дней, состоялись еще одни похороны. Умер бывший премьер-министр, Георгиос Папандреу. Вопреки желанию Йоргоса, Темис и Никос пошли в центр города. Они терпеливо стояли перед Кафедральным собором, и наконец наступила их очередь воздать почести.
Они последовали за процессией до Первого кладбища. Для Темис это был своего рода протест, а не желание выразить восхищение президенту, который не любил коммунистов. Собралась огромная толпа, люди разных политических взглядов. Это лишний раз доказывало, что новый режим не поддерживали ни правые, ни левые. Разрушив демократию, полковники объединили политиков с обеих сторон.
Вместе с сотнями тысяч других людей Темис выкрикивала: «Свобода! Свобода!» Это был рев, крик о помощи, воззвание к внешнему миру. И его услышали.
Впервые за полтора года Темис ощутила безысходность. Они с Никосом держались за руки, она сжала ладонь сына, чувствуя его пульс, как собственный.
В тот день последовало много арестов, но, когда об этом стало известно, оба уже вернулись домой.
Глава 23
В последующие годы Ангелос все так же целеустремленно учился и получил высшие оценки по итоговым экзаменам. Он не переставал думать о том, что в Америке у него живет дед, и решил, что поедет туда учиться. Возможно, он встретит давно потерянного родственника. Ангелос желал разбогатеть, иметь дом с множеством комнат и автомобиль. Или даже несколько автомобилей. Однажды он выразил свои намерения вслух.
– Ты проводишь слишком много времени с дядей, – подшутила Темис, которая и представить не могла, что сын уедет.
Танасис позволял племяннику смотреть множество американских фильмов. Небольшой деревянный ящик в углу комнаты познакомил юношу с новыми мирами и изменил мечты. Еще перед итоговыми экзаменами Ангелос послал анкету на университетские бизнес-курсы в Нью-Йорке и Чикаго. Когда пришло письмо с предложением о стипендии, Темис изо всех сил старалась скрыть свою грусть. Ее сын уезжал в поиске новых возможностей в страну, где не было ограничений на гражданские свободы, говорила она себе. Зачем переубеждать его? Для семьи это был триумф, огромная радость для Йоргоса, повод похвастаться в кафенионе, и Темис мысленно ругала себя за то, что огорчается.
Последние месяцы перед отъездом, пока Ангелос заполнял многочисленные анкеты и подавал документы на визу и паспорт (что нелегко сделать под властью хунты), Темис несколько раз порывалась рассказать ему об отце. Без ведома Йоргоса она пошла в телефонную службу, чтобы поискать имя «Тасос Макрис». Таких нашлось несколько человек, но само это имя наполнило Темис отвращением. На секунду карандаш завис над клочком бумаги, который она взяла со стойки. Темис решительно бросила все в сумку и захлопнула справочник. Ей даже не хотелось писать это имя. Она знала, как бы отреагировал Йоргос. Он считал себя отцом мальчиков и вовсе не хотел, чтобы разрушился прочный фундамент их семьи.
Настал день отъезда. Йоргос только приобрел их первую машину. Они поехали в аэропорт неподалеку от Глифады в лучах сентябрьского солнца, набив багажник и привязав два чемодана к крыше. Темис поглядывала, как на заднем сиденье между младшими братьями сидит Ангелос. Они играли, визжали и смеялись, подшучивая друг над другом.
Ангелос заметно радовался. Перед паспортным контролем он крепко обнял мать и помахал им на прощание. Темис настояла, чтобы они подождали на парковке, пока не взлетит самолет, поднимаясь высоко в ясное голубое небо.
– Откуда ты знаешь, что это именно тот самолет? – спросил Андреас.
– Просто знаю… – ответила она, отворачиваясь от всех, чтобы скрыть слезы.
Ее сердце разрывалось на части.
В скором времени пришло письмо от Ангелоса: он рассказывал о своей жизни и тепло отзывался об Америке. Только тогда Темис призналась самой себе, что сын принял верное решение. По крайней мере один ее ребенок жил в свободном обществе.
После отъезда Ангелоса у Никоса словно открылось второе дыхание. Брат больше не затмевал его своим академическим умом. После окончания школы прошел год «безделья», как выразился отец, и Никос отправился работать на стройку. Сложившаяся за долгие годы любовь к рисованию привела его на стажировку к архитектору. Тот, увидев грубые наброски, которые Никос иногда делал в офисе, побудил его заняться учебой по специальности.
– Никос, ты отличный чертежник, – сказал ему работодатель. – Но ты ведь хочешь заработать на своих чертежах?
Никос изображал равнодушие, но, работая у архитектора, стал понимать, что у него неплохие перспективы. В Греции накопилось множество строительных проектов. Повсюду возводили новые дома, практически в одном стиле, чтобы сэкономить время и деньги. Город утратил прежний стиль. Никос хотел соединить красоту с функциональностью. В свои эскизы он зачастую добавлял классические детали, которые придавали проекту элегантности и изящества.