Жарким июльским днем все окна в домах, выходивших на площадь, были открыты. Танасис смотрел телевизор, как всегда включив громкость на полную. В этот час все спали, но он игнорировал жалобы соседей. Произошло то, чем он жаждал поделиться с сестрой.
В это время никто и никогда не стучал в дверь, но, услышав грохот, Темис побрела к двери. Явился Танасис. Он улыбался. Поражение Иоаннидиса на Кипре знаменовало конец его диктатуры, и Танасис хотел поделиться новостями, что власть снова перешла от военных к политикам.
– Все закончилось, – с улыбкой сказал он.
– Что закончилось? – Сестра не поняла его.
– Военная диктатура. Она закончилась. Ее больше нет.
Танасис зашел в квартиру и велел Темис включить радио.
Это оказалось правдой. Власть хунты рухнула. Возрождалась демократия.
Сперва Темис не могла поверить. Она сидела и слушала почти безучастно. Все переменилось так неожиданно, что она не могла осознать масштаба происходящего.
После обеда домой примчался Йоргос, и Темис распахнула ему объятия. Они молча обнялись. Оба думали о том, что смерть Никоса сыграла свою роль в свержении хунты, и впервые Темис почувствовала, что смерть сына была не напрасной.
Шли недели, и Темис с возродившейся надеждой наблюдала за тем, как бывший премьер-министр Константинос Караманлис вернулся из добровольного изгнания и учредил временное правительство до ноябрьских выборов. Восстановилась политическая свобода, коммунистическую партию легализовали. Всех удивили столь стремительные перемены.
В первые за десятилетие демократические выборы Темис голосовала за коммунистов, но оказалась в меньшинстве, и Караманлис со своей правоцентристской партией «Новая демократия» был избран премьер-министром.
После он провел референдум касательно монархии. Темис и Йоргос не сошлись во мнениях о королевской семье. Его родители хранили верность монархам, и он вырос, глядя на висевший на стене портрет деда короля Константина. Темис знала, что он будет голосовать за них, и решила даже не обсуждать эту тему. Она радовалась, что имеет право голоса, и знала, что она среди большинства. В декабре страна решительно проголосовала за республику, что привело Темис в восторг.
– По крайней мере, не вернется та надоедливая женщина, – сказала она.
Столько лет спустя она по-прежнему не могла простить Фредерике вмешательства в греческую политику.
Отмена монархии положила конец былой эпохе, но Темис этого казалось мало.
– Я жду, – сказала она Йоргосу, – когда кто-то понесет наказание. Кто-то должен ответить за все преступления.
– Т-т-ты не думаешь, что лучше просто забыть о прошлом? И н-н-начать заново?
Темис не могла скрыть неодобрения.
– Они занимали чужое место. Правые всегда доводили дело до трагедии. И я хочу сделать то же самое.
– Очень уж ты мстительна.
– Так и есть, Йоргос. Я хочу мести. Разве ты не понимаешь?
Многие люди прожили семь лет в изгнании, не желая находиться под властью полковников и собирая силы против хунты. Теперь они возвращались в Афины, как и те, кто был выслан. Приехавшие с островов рассказывали леденящие душу истории пыток и насилия, став живыми свидетелями кошмаров, которые творила хунта. Теперь эти люди не боялись говорить. Как и Темис, они чувствовали, что дело не было законченным и что преступления требовали наказания.
– Ну наконец, – как-то сказала вслух Темис, оставшись дома одна.
Она слушала радио. В январе лидеров хунты арестовали. Предстояло судить тех, кто организовал переворот, нес ответственность за действия у Политехнического университета или применял пытки.
Полгода Темис с нетерпением ждала начала процессов. Были десятки обвиняемых, но ее интересовал лишь один.
Не любившая прежде телевизора, теперь Темис каждый день поднималась к Танасису и настаивала, чтобы они смотрели судебные процессы. Брат и сестра вместе садились на диван, зачарованно глядя на зернистое черно-белое изображение, переносившее их в зал суда. Она жадно разглядывала обвиняемых, всматривалась в их лица, когда камера давала крупный план. Время от времени Иоаннидис смотрел прямо в объектив, и Темис казалось, что его холодные глаза устремлены на нее. От полного бездушия этого мужчины по позвоночнику Темис бежали мурашки, и ей временами приходилось отворачиваться. Как и Пападопулос, Иоаннидис выражал крайнее безразличие, и Темис надеялась, что их очевидное высокомерие разрушит все надежды на оправдание.
Она просмотрела все части первого заседания, где Пападопулоса и Иоаннидиса признали виновными и объявили приговор. Темис интересовало второе слушание. Судили тех, кто совершил преступления у Политехнического, и среди них был Иоаннидис.
Спустя два месяца судебных процессов человека, которого она винила в смерти сына, признали виновным. Темис сидела рядом с Танасисом, ожидая решения, словно они находились в суде. Оба одинаково ненавидели этого человека, а когда его приговорили к смерти, они молча обнялись. Брат с сестрой еще долго сидели так, отраженные в экране телевизора.
Позже смертную казнь заменили для Пападопулоса долгосрочным заключением, а в случае с Иоаннидисом – семью пожизненными сроками. Темис сперва расстроилась, но, подумав, посмотрела на это с другой стороны.
– Возможно, смерть слишком легкое наказание для такого человека, – сказала она брату.
Танасис кивнул. У него так сдавило горло, что он едва мог заговорить.
– Надеюсь, – снова заговорила Темис, – что каждый день своей жизни он будет просыпаться в тюремной камере, зная, что никогда не обретет свободу, никогда снова не пройдется по улицам, не увидит солнечного света. Может, это и хуже казни.
Она вспомнила свои дни в заточении и, довольная этой мыслью, заплакала от радости и боли. Она все еще винила себя в смерти сына, но жестокий человек, ответственный за его гибель, наконец понес наказание. На душу Темис снизошло успокоение. Невинно убиенные в ту ноябрьскую ночь были отомщены.
Глава 27
1976
Осталось несколько месяцев до трехлетней годовщины гибели Никоса, и Темис надеялась, что к этой дате приедет Ангелос. С того раза, когда отмечали сорок дней, он больше не приезжал, хотя писал регулярно. Сын уверенно двигался вверх по карьерной лестнице: офис этажом повыше, зарплата побольше, продвижение на новую должность, более эффектный автомобиль. В письме, которое двенадцатилетний Спирос нашел утром в коридоре, говорилось, что его старший брат сделал предложение Корабель, и из конверта посыпались фотографии пары с вечеринки в честь помолвки.
– Посмотри, мана! – выкрикнула Анна, схватив один снимок. – Она такая симпатичная!
Пришла очередь Спироса читать письмо, написанное на бледно-голубой бумаге, но он остановился и поднял фотографию.
– Theé mou! Посмотри, какие у нее сиськи! Андреас! Только посмотри!
– Спирос! – строго сказал Йоргос. – П-п-прекрати! С-с-сейчас же!
– Не говори так о невесте брата, – одернула сына Темис. – Это очень и очень грубо.
Все дети хихикали, и даже по лицу Танасиса проскользнула кривая улыбка.
Темис взяла в руки снимок пары. Спирос был прав. Глубокое декольте Корабель открывало пышную грудь. В Греции такое сочли бы неприличным, но, очевидно, для Америки это нормально, подумала Темис. Она также заметила, что сын прибавил в весе. И жених, и невеста выглядели весьма упитанными.
– Спирос, читай дальше! – сказала Темис, когда улеглась суета. Все улыбались.
Голосом радиоведущего мальчик стал читать письмо. Там перечислялись все блюда, которые Ангелос и гости ели на вечеринке.
– Бретцель – что это такое? – спросил Спирос.
Все недоуменно покачали головами, и он вернулся к письму:
– «И мы зажарили самые огромные стейки, которые я когда-либо видел. А мама Корабель готовит вкуснейшие чизкейки».
– Пироги из сыра? – воскликнул Андреас. – Это отвратительно!
От дружного хохота дрожали стены. Тепло этих минут помогало Темис ценить радость нынешнего момента. Это чувство показалось ей необычным. Пережитые страдания бросали на ее жизнь длинные тени, но, возможно, все это теперь в прошлом.
Йоргос всегда старался подбодрить жену, постоянно напоминая, что у детей все хорошо и как здорово, что у них нет проблем с деньгами.
Темис наслаждалась их нынешним высоким уровнем жизни. Они часто ходили в таверны и кино (Темис побуждала всех смотреть новые фильмы Алики Вуюклаки), и они даже планировали отремонтировать домик на Тиносе, унаследованный Йоргосом от тети. На специально купленном столике в прихожей гордо восседал телефон. Они также обзавелись своим телевизором, а в прошлом месяце купили новый холодильник и пылесос. Андреаса собирались отправить на учебу в Лондон, если он сдаст экзамены. Сын поделился с ними своей мечтой.
– У нас даже приличный п-п-премьер-министр, – сказал как-то жене Йоргос.
Темис улыбнулась:
– Я за него не голосовала, но признаюсь, он хорошо делает свою работу.
Темис все еще носила траур. За последние годы Йоргос намекал ей, что пора бы сменить темную одежду на что-то поярче, и как-то совершил ошибку – купил жене новую блузку, белую с синими цветами.
– Спасибо, – вежливо сказала Темис, поцеловав мужа в щеку.
Затем она спрятала обновку подальше в шкаф. Когда через неделю Йоргос спросил, почему она не носит блузку, Темис коротко ответила:
– Я пока не готова, Йоргос. Я пойму, когда придет время. Но не сейчас.
Сейчас ей еще думалось, что отказаться от траура означает предать память Никоса. Месяц за месяцем Темис отрывала страницы календаря, но чувствовала, что утекает лишь время, а не боль. Смерть сына все еще была свежей раной, и она не хотела исцеления.
За месяц до поминальной службы, когда дни стали короче, а воздух еще сохранял тепло, Темис стояла после обеда на балконе, как вдруг раздался звонок в дверь. Она перегнулась через перила, надеясь увидеть, кто пришел, но разглядела лишь серебристые волосы и темно-синий пиджак.