– А какого дня?
– Сегодняшнего, – хмыкнул супруг.
– Число назови!
Куприн подошел к двери, взялся за ручку, обернулся и тихо ответил:
– Седьмое августа, две тысячи…
– Спасибо, год я помню.
– Уже хорошо, – кивнул муж, – положение не столь безнадежно, как казалось вначале. Продолжаю: тебя зовут Виола, фамилия Тараканова, под именем Арины Виоловой ты пытаешься писать детективные романы. Говорить, сколько тебе лет?
– Не надо, – буркнула я, нашаривая тапки.
– Ладно, – согласился Олег, – тогда о грустном. Ты замужняя дама, так сказать, хозяйка дома.
– Перестань, я просто спросонья забыла сегодняшнее число.
– Отлично, – не успокаивался Куприн, – наверное, ты помнишь и то, что в холодильнике у нас мышь удавилась!
Я замерла с тапкой в руке.
– Мышь? В холодильнике? Господи, что она там делала? Надеюсь, ты убрал останки несчастного грызуна! Какой ужас! Надо немедленно вызвать специальную службу, морильщиков!
Олег хмыкнул:
– Маленькая наивная мышка хотела обнаружить на полках хоть крошечку еды. Но, увы, увидела внутри только батарею лаков для ногтей и какую-то несъедобную штуку под названием «Рагу из капусты». Посмотрела серая разбойница на пейзаж, вздохнула, нашла веревку и повесилась с горя, не забыв оставить записку: «В моей смерти прошу винить Виолу Тараканову. Она теперь работает на телевидении, приходит домой в десять утра и спит потом целый день и следующую ночь, забыв о голодной семье». Ладно, я пошел на работу, там в буфете поем.
Высказавшись, муженек удалился. Я схватила халат. Все верно, в холодильнике ничего нет, одна капуста, потушенная в чугунной кастрюле без масла, соли и сахара. А почему такое блюдо? Семен, муж Томочки, несколько недель назад потерял сознание. Мы испугались, отвезли его в больницу, где доктор, сделав обследование, категорично заявил:
– Или вы худеете на двадцать килограммов, или вам станет еще хуже. Кстати, второму мужчине, вашему спутнику, тоже следует снизить вес.
Выйдя на улицу, наши мужья мигом подошли к ларьку, купили по бутылке пива, быстро опустошили их и закусили пенную жидкость чипсами с луком.
– Что вы делаете! – налетели мы на них. – Вам велено худеть!
– Разве ж это еда! – хором ответили Олег и Семен.
И вот теперь у нас дома идет война. Томочка готовит лишь диетические блюда, больше никакой еды в квартире нет. Мы выбросили вон сахар, соль, печенье, конфеты, макароны, масло. Никаких сочных котлет, жирного творога, нежных сливок и варенья. Мясным супам и кашам на шестипроцентном молоке объявлен беспощадный бой. Если желаете подкрепиться, пожалуйста: овощной бульон или пюре из зеленого горошка, капустное рагу, яблоки… Но, увы, наши неразумные мужчины набивают желудки в буфете. К сожалению, мы с Томочкой не можем проконтролировать их днем, но вот по ночам они теперь больше не имеют возможности лопать трехэтажные бутерброды из мягкой булочки, масла, сырокопченой колбасы и сыра. Сезон охоты на холодильник закрыт, браконьер обнаружит на полках совершенно некалорийные овощи.
Натянув халат, я побрела на кухню. Работать на телевидении, слава богу, надо не каждый день. Будем надеяться, что в дальнейшем я сумею после окончания эфира не спать сутки напролет.
Утро побежало своим чередом. Олег и Сеня уехали на работу. Томочка отправилась с Никиткой в парк, Кристина умчалась с подружками купаться, а я стала шляться по квартире, раздумывая, с чего начать домашние дела: загрузить стиральную машину, а потом взяться за пылесос? Или наоборот? А еще нужно сесть за стол и начать писать новую рукопись. Впрочем, встречу с музой можно временно отложить. Пять дней тому назад я отволокла своему редактору, Олесе Константиновне, новый шедевр, и теперь нужно дождаться ее замечаний. Вот исправлю все и со спокойной совестью схвачусь за ручку, а пока у меня заслуженный отпуск. И день следует начинать красиво.
Значит, так, на фиг уборку и стирку. Дело это глупое. Едва смахну пыль, как она снова сядет на мебель, а выстиранные вещи потребуют глажки. Сложу их в шкаф и услышу от Олега, что его рубашки валяются измятыми. А так – в шкафу пусто, следовательно, и утюг вытаскивать незачем. Сначала приму ванну с пеной. Затем выпью кофе, потом…
Приятные мысли нарушил звонок телефона. Я посмотрела на часы. Девять утра, немного рановато для постороннего человека. Надеюсь, ничего не случилось с домашними.
– Вилка, – зачастил в трубке голос Киры, – ну как? Добыла квитанцию?
И тут я сразу вспомнила об ожерелье и Эдуарде Малине.
– Кируся, – защебетала я, – не волнуйся, все хорошо.
Подруга молча выслушала информацию.
– Мне конец, – прошептала она.
– Не говори ерунды!
– Он вор.
– Ну… может, и так!
– Спер украшение.
– Кирочка, – попыталась я успокоить Нифонтову, – еще не вечер…
– Нет, – резко перебила меня она, – все очень и очень плохо. Просто ужасно. «Ошейник» с изумрудом исчез, я его не найду. Придется сказать Борьке правду, он рассвирепеет, выгонит меня вон, отберет детей…
– Ну и чушь тебе в голову пришла! – воскликнула я. – Предположим, муж решит подать на развод. И что ужасного? Ты же не убогая пьяница! Уважаемый человек, кандидат наук, получаешь зарплату. Разбежитесь в разные стороны интеллигентно. Боря воспитанный человек, он оставит тебе квартиру, станет платить алименты на детей.
Кира истерически захохотала:
– Нет, ты его не знаешь. Борька всегда говорит: «Если мы разойдемся, имей в виду, детей не получишь никогда». Он меня вытолкает взашей да еще всем вокруг расскажет, что я шлюха. Знакомые на его стороне окажутся.
– Кируся, – попыталась я успокоить подругу, – подожди, до праздника почти месяц, можно…
– Нельзя, – оборвала меня Нифонтова, – ладно, Вилка, спасибо, ты тут, конечно, ни при чем. Я совершила ужасную глупость, мне за нее и отвечать. Все. Понятно?
– Эй, постой, – заорала я, – не вздумай ничего рассказывать Борису!
– Он в Питере, вернется через три дня.
– Вот и хорошо.
– Просто замечательно, – протянула Кира. – Ладно! Прощай, Вилка! Не поминай меня лихом!
Из трубки понеслись противные гудки. Я растерянно положила телефон на столик, пошла было в ванную, но потом вернулась, набрала номер Киры и услышала:
– Сейчас я не могу ответить на ваш звонок, оставьте сообщение после гудка.
Решив не сдаваться, я попыталась соединиться с Кирой по мобильному.
– Аппарат абонента выключен или находится вне действия сети, – сообщил механически-вежливый голос.
В мое сердце холодной змеей стала вползать тревога. Хотя с какой стати я дергаюсь? Вполне вероятно, что Кира на работе. Я сбегала за записной книжкой и стала снова тыкать пальцами в кнопки.
– Слушаю, – прозвенел тоненький, совсем детский голосок.
– Будьте любезны Нифонтову.
– Ее сегодня не будет.
– Почему? – вырвалось у меня.
– Заболела, – равнодушно сказала собеседница, – только что звонила и сообщила: «Не приду, сердце прихватило». Оно и понятно! Жарища какая!
– Спасибо, – пробормотала я, – большое спасибо.
Змея тревоги превратилась в дракона. Пару минут я стояла столбом, потом стала одновременно натягивать футболку, джинсы, кроссовки, схватила ключи и побежала к машине. С какой стати Кира сказала мне: «Прощай, Вилка! Не поминай меня лихом!»
С чего ей в голову взбрели эти слова?
Дверь в квартиру Киры украшала записка: «Открыто. Входите».
Я ринулась по коридору, громко крича:
– Эй! Ты где?
Мрачная тишина послужила ответом. В гостиной пусто, в кабинете, кухне, детских комнатах тоже. Последней шла спальня Киры. Я влетела в опочивальню, отделанную розовым шелком, и сразу увидела Нифонтову. Подруга, одетая в красивую пижаму, лежала на кровати. Волосы ее были аккуратно уложены, лицо тщательно подкрашено, на тумбочке лежала записка. Мои глаза разом увидели весь текст.
«Боря! В моей смерти никто не виноват. Доктор сказал, что я неизлечимо больна. В этом случае лучше добровольно уйти из жизни. Я очень люблю тебя. Я была тебе верной женой и хорошей матерью. Подаренное тобой ожерелье я отнесла в монастырь, чтобы монашки поминали меня, совершившую страшный грех самоубийства, в своих молитвах. Это было моим последним желанием. И потом, ты же подарил мне его, значит, я могла поступить с ним по своему усмотрению. Прости. Прощай. Тебе одному придется растить детей. Твоя несчастная Кира».
Трясясь от ужаса, я вытащила мобильный. Господи, сделай так, чтобы Лиза была на работе. Наша с Томочкой давняя приятельница, Лиза Вишнякова, работает в больнице, в отделении, куда свозят людей, решивших под влиянием минуты уйти из жизни.
– Вторая токсикология! – прозвучало из трубки.
– Девушка, – заорала я, – позовите Вишнякову! Срочно!
– Сейчас.
Я перевела дух, слава богу, повезло.
– У телефона, – произнесла Лиза.
– Господи, – завизжала я, – помоги!..
Около сорока минут я сидела, леденея от ужаса, около Киры. Все попытки напоить ее водой окончились неудачей. Нифонтова никак не реагировала на меня, не отвечала на вопросы и не шевелилась. Но она была жива, дышала тихо-тихо, медленно, почти незаметно.
– Что она сожрала? – деловито спросила Вишнякова, врываясь в спальню. За ней маячила медсестра.
Я ткнула пальцем в пустые упаковки.
– Вот.
– Ясно, – рявкнула Лизавета и принялась ловко отламывать головки у ампул.
Один укол, второй, третий, капельница… Я отвернулась. Никогда бы не сумела стать врачом, мне слабо воткнуть иголку в живого человека, а уж разрезать его скальпелем я не смогу даже под страхом смертной казни.
Загрохотали носилки. Киру, несмотря на жару, сначала укутали в теплое одеяло, а потом понесли в машину. Мы с Лизкой тоже влезли в «рафик».
– Рассказывай, – велела Вишнякова.
Я заколебалась.
– Понимаешь, это не моя тайна.
Лиза скривилась:
– Колись, голуба. Ты же знаешь, я кладбище чужих секретов.
Поместив Киру в палату реанимации, Вишнякова вышла ко мне и сказала: