го класса, общественница, взрослая и разумная девушка. Так ли это, Тамара? Я тебя из писем так представляю, а в душе у меня ты прежняя, такая как и была, когда я уезжал в армию. Да, прошло уже два года с небольшим. Сколько я увидел нового, сколько пережил, но не забуду тот день, когда я пошел от вас, не забуду, как заплакал мой родной друг-дедушка. Какое счастье было бы, если я увижу его снова. Деда, ты живи, чтоб нам с тобой встретиться! Может быть еще выпьем по лафетничку в кругу моего отца, твоего сына, в кругу матери, сестер, родных. Ты, мать моя, кроме тебя нет никого более дорогой мне, чем ты. Разве забуду я тебя, настоящую русскую мать. Нет не забуду я тебя. Для меня, своего сына, ты мать береги себя, я должен прижать тебя к своей груди, уже не мальчишка, который тайком от вас бегал к учительнице (это еще юношей), затем пил, тайком хулиганил. Все от какой-то тоски, [хочу прижаться. – Н.П.] к груди уже человек, которому 21 год и он немного повоевал, видел, как честно, защищая родину, гибнут люди, сам отдавал, что мог. Мать, за все то, что я получил от родины, я и сейчас отдам все, что могу, нужно и жизнь, ибо, мать, на то и война, ибо мать, мы защищаем свою родину! Забыть ли мне отца, который все отдал для меня, который жил для меня, я таким отцом могу лишь гордиться. Ужели я посрамлю его честь? Этого не может быть. Так вот, Тамара, сейчас стреляют по нам, я кончу писать и уйду в подвал, ибо я не хочу умирать бессмысленно. Я сейчас жив и здоров. Я берегу себя для всех вас, но я защищаю родину, вы все не тужите обо мне. Я верно вернусь и увижу вас, а нет, ну тогда много не плачьте, помните только меня. Как будто чудное письмо, но, Тамара, сейчас темная ночь, я всего только человек, у меня странная душа и я иногда увлекаюсь письмом, ты меня прости если тут, что даже не так, я даже читать не буду, что сказала душа, то я и пишу.
Пиши, Тома, что стало с тобой, какая у тебя душа, ты достойна матери отца и деда? Я уверен, что ты достойная, моя сестра. Так пиши обо всем, о своей душе, что на сердце у тебя пиши, как друзья мои, ты пиши, как девчата, те, которых я знал. Пиши сестра!
Гурий.
19.03.1944 г. Здравствуй, мама!
…Давно я вам уже не писал и от вас очень давно не получал, конечно, правда получил от Тамары. Вам не писал потому, что с самых октябрьских праздников я не был подолгу на одном месте, когда и был да некуда было отослать. О себе. Жив и здоров. Только что вышли из боев на непродолжительный отдых. В боях был не очень долго, но повидал больше, что раньше! Многие товарищи погибли, нас друзей меньше и меньше осталось, но ничего. Вот и все новости. Останусь жив, то порасскажу многое. До свидания! Пишите. Гурий.
24.04.1944 г. Здравствуй, Тамара!
Очень рад, что ты повзрослела, поумнела, вообще я тебя не представляю образно какая ты есть. Очень рад, что учеба идет хорошо. Пиши больше о деревне, о лете, весне, лесах, девчатах и т. д.
Я жив и здоров. Сейчас отдыхаем несколько дней после тяжелых боев, скоро, на днях опять бои, но ничего, лишь бы вы писали почаще. Тамара, ты мне найди там кого-нибудь старых друзей или знакомых, чтоб было кому писать, да умных, да молодых, а то я могу писать и «на деревню дедушке». Поняла! Привет маме, папе, деде, Дине. Вам выслал 70 р. Получите напишите. Всего хорошего… Точка и ша. 12 часов ночи. Отбой: ложусь отдыхать. Пиши! Сестра!
30.05.1944 г. Здравствуй, отец… Вчера получил от Нади письмо. Зачем, папа, ты так переживаешь, зачем заставляешь себя тратить свои силы, думая о нас, солдатах. Ведь нужно, чтоб я, дядя Алеша и др. были в рядах воинов, этим ты только должен гордиться, радоваться, что мы не напрасно родились. Я понимаю тебя, папа: мне ведь тоже хочется всех вас видеть, говорить с тобой, может быть выпить немного, но что делать. Это все будет скоро, придет время, когда я встречу и обойму тебя уже не руками юноши, а воина-гвардейца. Выпьем и долго будем говорить, а мама – хорошая, добрая, настоящая моя мать; будет носить нам закуску. Я буду есть сделанное ее руками, буду брать из ее рук, закуску огурцами, засоленными мамой Она вместе с нами выпьет за встречу, а рядом будет сидеть дедушка и много будем говорить. Это будет, отец. В настоящее время нахожусь невдалеке от передовой, готовлю себя к тому, чтоб не опозориться в решающих схватках с врагом, недавно получил еще одну медаль «За отвагу». Дела идут хорошо, здоров, весел, бодр, готов любую трудность встречать отпором. Привет маме, деде, сестрам. До свидания…
01.06.1944 г. Очень рад, мама всему, о чем ты пишешь, приятно услышать о друзьях-товарищах, о доме, родной деревушке, о всех вас. Невольно вспоминается прошлое, как ходили гулять, а ты ругала меня, что долго гуляю, как чудесно, как жил дома – на душе от всего это теплее становится. Да, мама – все вспоминаешь это, но становится грустно, что мало жил я большой жизнью, мало видел. Учился, мама, ведь у меня даже девушки еще не было, которую бы я любил. Да, родная мать, пишу тебе даже об этом. Знай же, мама, что я еще молод, я весел, мне еще жить, любить охота, я еще жив душой, так как же мне, мама, не написать обо всем этом. Да, родная, милая жалею сейчас я, многое делал не так, жил не сосем правильно, к чему нужны были мне водка, и т. д., эти глупые колхозницы, – как говорил папа, он был прав. Не от кого мне получить мать письмо, умное, хорошее, пахнущее молодостью, нет у меня никого, кроме вас, тебя, сестер, кто еще бы думал обо мне, а это на войне нужно. Ты только не подумай, мать, что вас я променял бы на кого. Но, мама, ведь только вы пишете мне хорошие письма, и вам я обязан за все. Я благодарю вас за них и не забуду вас. Но ты, мама, поймешь, что уже мне 21 год, и поэтому так я и написал. Ну ты все поймешь и не обидишься. Пойми же родная! Скучно. Не можете вы мне дать всего. У меня выше стремления, жить, жить охота. Так, мама, родная! Ну о себе. Жив и здоров, весел, бодр, готов преодолеть любую трудность, мама сейчас учусь, чтоб еще крепче бить врага, как мне ненавидеть его нужно, я ненавижу, я буду мстить ему. Он у нас, молодежи, отнял время самое дорогое для нас, разлучил любимых от девушек; наделал горя матерям нашим опохабил Родину нашу. Я снова пойду в бой смело, так знай, родная, зачем горевать обо мне, я солдат кое-что сделал для Родины. Я могу гордиться, я пойду драться за то, чтоб вас снова увидеть, чтоб ты снова видела сына-солдата. Я из твоих рук буду пить стакан за стаканом за нашу встречу. Мама, вернусь, я солдат увижу еще вас, вернусь может и с товарищем! Недавно получил еще медаль «За отвагу». Не тужи, не горюй, родная. Я воюю за правое дело. Привет родным… До свидания.
14.06.1944 г. Здравствуй, мама!.. Очень рад, что у вас там все в порядке… Обо мне, мама, не тужи, не горюй, пойми, что я делаю дело нужное Родине, вам всем, нашим матерям, сестрам, отцам. А живу я хорошо, всем сам доволен, рад, что я полезное кое-что делаю. Зачем вспоминать прошедшее, я и тогда не обижался, а сейчас и тем более, да мне это дало пользу, что вы меня придерживали, а то б с моим темпераметром, горячностью, я тогда еще бы кое-что сделал не так мне нужное. Ну, вот, значит прощать то вам нечего, я конечно приеду когда-нибудь, обязательно. Тогда уже поговорим, выпьем, а сумки, ремни и т. д. Ну, зачем они мне?! Тратитесь вы зря, не нужно мне…
30.07.1944 г. Добрый день, мама!.. Получил от тебя письмо. Писала ты его в несколько приемов, то тетка Груня мешала, потом гости, затем выпивали, да нас солдат вспоминали, тужили, горевали, а все это не к чему делать. «Что это дает вам для жизни!» – как говорил один мой знакомый; я так же говорю. Ты, мама, мне много написать чего-то хотела, поделиться какими-то горестями, потужить со мной вместе, рассказать о чем-то многом, но ничего ты мне не сказала и остался я в раздумье над твоим письмом. Так ты мать, моя, пиши мне в следующем письме о всем наболевшем, о горестях, радостях, о сестрах, может они еще глупостями занимаются, всем делись мать со мной, мне интересно все о семье знать, ведь, хотя и я и далеко, но помогу всегда вам. Вот моя просьба, мам, пиши.
Ты, мама, пишешь, что я скрываю, не все пишу о себе. Не верно, мать, ну, что я могу написать многое о себе. Ведь многое мне просто нельзя писать, а что можно писать, так получиться скучно всем и неинтересно. Поверь, родная. Ну, зачем бы вам я скрывать стал?… Жил я всяко, как говорится, было и трудно, много пережил, страдал, пугался, но все перенес, остался целым, невредимым физически; душевно, морально не только не пошел по наклонной плоскости вниз, наоборот, выучился и в знании жизни… Строже, требовательнее к себе стал, молод душой и телом, хотя и кажусь тебе стариком и лысым. Вот такие дела. Сейчас живем хорошо, как бы еще объяснить: ем, пью вволю, работал с удовольствием, с желанием, поэтому мне легко, к тягостям войны привык, со мной друзья, есть с кем поделиться, помечтать о том, как я пойду в гости к Вале Толщину; он меня встречает, девчата, веселье и т. д. Это так шутим мы друзья-товарищи. Нам весело – и мы идем вперед к победе дальше крепко бьем врага, ибо у каждого из нас благородная цель в сердце – защита Отечества. Сам я есть работник комсомола, я писал об этом, выполняю и партийную работу – люблю эту работу и всей душой берусь за нее, до сих пор пользовался авторитетом и т. д. Вот моя жизнь но, мама, вот эти строчки пишу, стыдно мне – ибо это бахвальство – но раз уж просишь. А в котором письме тебе писать об этом и вовсе смысла нет. Ну а война войной. Тяжело иногда и опасно, но мы знаем, что все, что каждый из нас сделает полезного – все это для Родины, для народа. Целую, мама!..
Папа, гвардейский привет тебе и твоим друзьям от сына. Пиши о своих успехах. Очень интересуюсь. Любящий тебя, Гурий.
Вот так мечтая о прошлом, прямо глядя в будущее, я увидел весь Советский Союз от границ Монголии, от границ Польши, оставив позади Киев, Львов, Перемышль – там, где деды, отцы бились за свободу и независимость Отчизны. Гурий!
06.08.1944 г. …