Приходилось видеть все. С какой радостью встречало нас население которое под фашистским ярмом изнывало более трех лет. Так мы оказались в западной Белоруссии, а впоследствии Литве. С 25‑го июня помногу и помалу все движемся вперед, километр за километров очищая советскую землю от фашистской нечисти.
Безусловно, всe наше время, все наши силы мы сейчас отдаем выполнению одной цели – быстрее покончить с фашизмом. Последний день фашизма – конец войне.
Отрезав Прибалтийскую немецкую (Курляндскую) группировку, наше Верховное главнокомандование еще раз доказало всему миру, что советская, сталинская стратегия намного выше гитлеровской, фашистской стратегии. Наши передовые части уже у Балтийского моря, а на долю Вали выпала ликвидация отрезанной немецкой группировки. Вот почему Литва сменилась Латвией, вот почему он оказался в том районе, который севернее того города, с наименованием которого у тебя связаны воспоминания первых дней войны. Конечно, сейчас интереснее было бы находиться у стен Восточной Пруссии, но и роль расправы с гитлеровской прибалтийской группировкой почетна.
Вот наше общее положение. Одним словом, в данное время каждый наш солдат, офицер уже живет не сегодняшним днем, а будущим – завтрашним днем. У всех у нас одна мысль, что скоро война кончится. Это – наша мечта, наше желание. Но это желание выражает решимость и упорство народа.
Что же нового в нашей личной, солдатской жизни? Кажется, ничего. Все наше личное теперь подчинено общественным интересам. Живем только наступлением.
Что я позволяю себе в такой обстановке? Это только одно: мысли и мечта о тебе. В каких условиях и где бы мы ни находились, ты меня не покидаешь никогда. Если точнее выразиться, то это означает, что каждый мой шаг и движение связаны с мыслью о тебе. Я вижу тебя везде с собой и мысленно бываю сам также с тобой. Хорошо, что ты мне своими хоть коротенькими письмами помогаешь в этом.
Я знаю, что тебе сейчас некогда так же, как и нам. Я удивляюсь твоей силе воли и упорству в учебе и труде. Я это почувствовал год тому назад, а в данное время мои ожидания и предположения оправдались как нельзя лучше на деле. Мой совет, и мои пожелания тебе уже известны. Между прочим, в сегодняшнем номере газеты помещено фото, восстановленного здания Калининского государственного педагогического института…
Наши подразделения опять продвинулись вперед и заняли еще ряд населенных пунктов. Санчасть тоже последовала за ними. Вот и у меня получилась вынужденная пересадка… Сегодня себя я чувствую еще неважно. Голова побаливает, перед глазами мелькает и трудно сосредоточиться. Прошу простить за такое письмо. Но прошу не волноваться и не беспокоиться, дня через два все пройдет и я опять буду в строю, как часы. Привет родителям.
Пиши чаще, дорогая… Твой Валя.
15.05.1945 г. Родная моя Анечка!
Дорогуша моя, как я с тобою хочу поговорить по душам, но вот уже три месяца это никак не удается. Я говорю тебе, но не уверен, слышишь ты меня, или нет. Хочу слушать тебя, милая, я хочу опять увидеть твой милый почерк. Пойми же одно. ТРИ МЕСЯЦА! Это – вечность! Знаю, что ты не виновата в этом. Знаю, что наша обстановка виновата. В жизни нашего соединения произошли такие изменения, которые повлияли крепко на работу полевой почтовой связи. Только наша почта прикрепится куда-нибудь, а мы еще дальше укатили и т. д. Вот три месяца играем в эти прятки.
Хорошо что успели под конец хоть одну неделю повоевать в самом логове врага, а то было бы очень обидно. Не получая ни от кого писем, мы даже не уверены в том, что получают ли наши письма в тылу наши любимые, родные и близкие или нет. Неужели и наши письма так же гуляют где-то. О, какой ужас! Говорят, что через неделю получим первую партию писем, но только каких не знаем или они будут свеженькие, или те, которые догоняют нас еще с зимы. Хоть бы быстрее прошла эта неделя. Время, как назло тянется и ползет червяком. Поневоле вспомнишь выдержку из Тургенева: «Время, дело известное, иногда летит птицей, иногда ползет червяком; но человеку особенно хорошо бывает тогда, когда он не замечает, быстро или медленно оно проходит». Для меня время сейчас ползет медленнее червяка. Это несмотря на переворот в нашей жизни (конец войны). Объясняется это только тем, что вот уже 3 месяца притом в такой интереснейший момент жизни не имею от тебя бесценно дорогих для меня весточек.
Анечка, душечка! Знала бы ты, как я скучаю по тебе, по твоим живительным и умным речам и словам. Теперь очень хорошо понял то беспокойство зимой, которое тобою проявлялось, не получая долгое время писем от меня. Виновата тогда была опять-таки проказница почта. Ты тогда, не зная еще подлинной причины, написала мне строгое письмо. Я же, желая доказать, что сие от меня не зависело, что я тебя люблю как никогда крепко, что только ты являешься радостью моей жизни, возможно наговорил тебе всяких грубостей. Возможно, то письмо тебе показалось нахальным. Если так, то прости меня, глупца. Я же ведь до сих пор не знаю, как ты отнеслась к этому моему письму. Пойми же, в какой ответственный момент бесстыдница полевая почта прервала наши беседы. За эти три месяца сколько раз я перечитывал письма все подряд. Мы же с тобою условились написать по 100 писем каждый до конца войны. Как видишь, этот план остался невыполненным. Война-то уже кончилась!
Два скромных слова: война кончилась. Смысл и значение этих слов так велики, что все слова нашего лексикона вместе взятые не стоят этих самых простых слов. Им равняться может только лишь одно слово, которое по своему значению равно даже этим двум словам. Слово это – ПОБЕДА.
Четыре года мы лелеяли ее. Четыре года ждали, четыре года воевали не жалея ни крови, ни самой жизни. Четыре года трудились как никогда, четыре года страдали, перенося всякие неимоверные трудности, четыре года ждали мечтая, строили всякие планы и даже фантазировали. Этот Великий День настал. Он уже прошел. Мы с тобою вместе, с нашим героическим народом отстояли, дожили до этого Великого Дня, до этого Великого счастья.
День Победы был бы для меня еще более счастливым днем после 10 декабря 1942 года, но помешало одно, а именно отсутствие твоих писем по вине полевой почты. Это несколько омрачило великое счастье…
Твой Валя.
27.05.1945 г. Дорогая, ты для меня все и вся!
Прошедшие три месяца были нехорошими месяцами в нашей дружбе. Это не потому, что в дружбе появилась какая-то тень. Нет, такой тени не было. В виду наших постоянных передислокаций почта не поспевала за нами и это причиняло бесчисленное и томительное беспокойство не только мне, но и тебе. Это я почувствовал по твоему письму, полученному мною сегодня.
Сегодня замечательный день! Почта, наконец-то, прорвалась к нам. Я получил письма также от всех родных, по паре писем за март, апрель и май месяцы. От тебя два письма. Одно письмо поздравительное. Ты поздравляешь меня с весенним счастливым праздником. Спасибо родная, милая, дорогая!
В эту минуту я специально стараюсь очень крепко держать себя я руках, но ничего не могу сделать, поневоле вспоминается кинокартина «Доктор Калюжный», где так ярко представлен эпизод со слепым стариком, когда ему доктор вернул зрение. Старик кричал, смеялся и плакал. Точно такое же состояние у меня сейчас. Что бы я сейчас смог сотворить, чтобы я сейчас не смог сделать. Все это даже не укладывается в моей голове. Возможно, ты и смеешься, сейчас надо мною. Это возможно, ибо я даже заслуживаю этого.
Представь себе: четыре года отстаивать все свое дорогое в самой кровопролитной схватке и выйти победителем, три месяца не знать ничего о самом дорогом и любимом человеке и потом получить от него два хороших письма! Разве может быть большее счастье на свете. Нет, не может быть! О большем счастье я и не мечтал и мечтать не смог. Четыре года – четыре длинных года! Эти четыре года перевернули мир чуть ли не верх дном, эти четыре года испытали на прочность все человечество, эти четыре года показали нутро жизни, показали людям как надо жить, как надо бороться. Все эти четыре года отстаивались нами и завоевывались час за часом, минута за минутой. Они крепко испытали и меня. Я тоже многим пожертвовал им сам. Но я не в обиде. Я отстоял свою свободу, независимость и отстоял их не в игре, а в смертельном бою.
Когда я сейчас прохожу по улице, немчура по пояс кланяется мне (так же, как и всем нашим бойцам и офицерам нашего соединения). Думаю, что это не потому, что они любят и уважают нас. Это потому, что они увидели нашу мощь, силу, стойкость. Они теперь боятся правосудия победителей.
За эти четыре самых трудных года я нашел свою жемчужину, то есть человека, который для меня теперь дороже всех. Я нашел самого надежного друга, в которого я верю непоколебимо. Этот человек – ты, моя дорогая. Это ты – жемчужина моя. Честная дружба с тобой будет для меня основой моей жизни…
Твой Валя.
Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1401.
Клушин Павел Николаевич – погиб 23.08.1944 г. на Ленинградском фронте. Письма поступили от его знакомой девушки. В одном из конвертов лежит василек, который ей прислали с фронта.
01.04.1944 г. Шуренок! Дорогая, здравствуй.
Два дня подряд получаю твои письма (вчера т. е. 31, сегодня 1.04) чему несказанно рад, хотя они прибыли с большим опозданием. Дорогая Шуреночик! Если б ты знала каким счастливым я себя считаю в момент получения твоих писем, этого ты не можешь представить, потому что ты не когда не была в моем положении. Я безумно рад, при мысли, что там на родине, в дали кто-то меня ждет, думает, беспокоится за мое здоровье, хотя я открыто протестую против последнего. Неужели ты думаешь, что со мной что-нибудь случится? Этому я не верю. Какая бы не была опасность (а она у этого проклятого Пскова возрастает с каждым днем) для меня это остается пережитым. Ведь ты сама мне говорила не раз, что я должен вернуться совершенно здоровым. Так зачем же беспокоиться, переживать. Я настолько поверил твоим словам, что иного исхода этого дела я и не мыслю, как только возвратиться к тебе здоровым. Ну вот. Почему же ты думаешь, золотце, что твои письма я принимаю за сплошную придирку, упреки? В них я не нахожу ни чего, что можно было бы подвергать осуждению. В них кроме любви и ожидания нет ничего. Шурочка! Милая. Ты спрашиваешь, скоро нам дадут отдых? Но ведь сейчас война, так стоит ли говорить об отдыхе? Ведь устали все мы, а значит и всем нам нужно дать отдых. А кто же будет воевать. Ведь ваш брат т. е. женщины еще не совсем приспособили себя к военной жизни. Чтобы получилось, если б отпустили из армии половину личного состава, а взамен взяли бы женщин. Интересно бы получилось. Пожалуй они тогда только бы и говорили «скоро ли нам дадут отдых». Шуренок! В прошлом письме я