просил тебя не говорить со своей сестрой о наших с тобой отношениях. При встрече я конечно прежде всего постараюсь поговорить с ней, рассказав ей многое многое, если ты ничего не будешь иметь против. Тебя прошу: не старайся изменить ее мнение относительно меня. Ведь мы хоть только раз и видели друг друга, у нее уже сложилось какое-то мнение обо мне тем более, что она знает содержание твоих писем. Ну на этом заканчиваю свою маленькую бессодержательную записку.
Остаюсь любящий тебя
Подпись.
P.S.
Писал после того, как дали залп из своей «Катюши», обрушив на врага весь свой гнев. Поэтому сейчас несколько спокоен, поэтому и почерк несколько ровный, чем в предыдущем письме.
Целую крепко Павка.
Старайся поправиться от своей болезни в ближайшие дни и не думай заболеть еще раз до моего приезда, который будет для тебя неожиданным.
17.04.1944 г. Шуренок! Дорогуша целую тебя крепко, желаю быть здоровой и бодрой, желаю лучших успехов в учебе.
Вот милая получил твои три письма и не знаю, то ли ссориться то ли не стоит. Уж больно ты не сносная, со своими подозрениями и упреками, Маленькая, а вреднущая такая, как ни кто. Ты скажешь, почему я так говорю. Конечно не потому, чтоб занять несколько времени, а так же бумаги. Почему ты думаешь, что я кроме твоих получаю чьи-то другие письма. Разве ты мне подарила фото для того чтоб я его не хранил, так же как приходится хранить себя от пули. Неужели я такой уж растеряха? Получил еще одну твою фото, расцеловал ее крепко, крепко, что очень часто делаю. Слушай Шурочка, милая у тебя нет оснований подозревать меня в чем-либо. Ну вот. Несколько слов о себе: Нахожусь все там же, но сегодня думаем переезжать на другой участок. Очень трудно приходится. Дороги совершенно разрушены, подвоза нет ни какого. Снаряды и продукты носили на себе по болотам на 25–30 км. Устали, измучились до нельзя. Изменился ужас. В отношении отдыха – забудь и думать.
Но милая прости, что мало написал. Волнуюсь ужасно и конечно не могу писать.
Целую крепко, крепко.
Твой Павел.
Большущий привет Катериночки.
07.06.1944 г. Дорогая Шуренок!
Получил твое письмо в котором ты извещаешь о получении василька, а следовательно и письма. Наконец-то. Коротко сообщаю о себе: с операции вернулся здоровым, бодрым, веселым. Как всегда и первым долгом (нрзб.) письма от Зин. Ник. и от тебя. Письмо от Зинушки я получил сразу, а твое письмо днями поздней.
Просто не верится, что удастся принять участие в очищении земли от фашистов.
В последующих письмах буду стараться подробно писать о своей жизни.
Ты Шуреночик не унывай. Не допускай мысли, что мы никогда больше не увидимся.
Наш гвардейский удар будет очевидно окончательным для врага. Только вам, тыловикам нужно не снижать тех успехов, которые вы достигли на трудовом фронте ибо без максимальных усилий, которые должны быть приложены Вами в дело разгрома наши старания ничтожны. Так что ли?
Ну все. Привет Катюши.
Целую крепко. Павел.
Б/д. Шуреночек! Милая моя! Под действием спирта пишу тебе, как ты говоришь хоть пару слов о своем здоровье, жизни и вообще хочу поделиться, как делают это люди от полноты чувств. Вот дорогая я пока здоров, но жизнь каждую минуту подвержена опасности до крайности и случая. Прошу тебя, чтоб ты верила в то, что со мной ни чего не случится. Ведь меня ожидают, «а кого ждут тот конечно вернется» так что ли? К счастью сейчас пришел почтальон и передал твое письмо от 8.04.
У Кати, наверное, сложилось мнение обо мне самое прискверное, как о каком-то хвастунишке. Нехорошо получается
Шуренок. Дорогуша! Ты пишешь что в такой праздник было б самым огромным счастьем для тебя – мой приезд, а для меня было бы огромным праздником встреча с тобой, но увы! Это почти не исполнимое желание. Ведь сейчас война, а это значит…
Ну ладно будем надеяться на скорую встречу. Как хочется увидеться с тобой, прижаться к твоим милым, нежным губкам! Увидеться и побеседовать с тобой.
Подпись.
Ф. М‑33. Оп. 1. Д. 241.
Коваль Клара Михайловна – 1923 г.р. Сержант санинструктор 228‑го танкового батальона 96‑й танковой бригады им. Челябинского комсомола. Пришла в бригаду в ноябре 1942 г. Награждена орденом Красной Звезды. Погибла летом 1943 г.: умерла от ран в госпитале.
17.01.1943 г. Мы заехали так далеко вперед, что генерал приказал вернуться обратно. В боях за Марне [неясно написано] погибла наша самая веселая девушка Аня Орловская [подруга Клары, до войны работавшая телефонисткой в Челябинске. – Н.П.].
Это случилось так. Наши наступали. Танки подошли к самой деревне, где были немцы. Она спрыгнула с танка, чтобы оказать помощь раненому. В это время рядом разорвалась мина. Нет больше Ани. Как тяжело, когда у тебя на глазах гибнут лучшие товарищи.
Наша бригада за дни боев с 14 по 21 января прошла более 100 км, пленила более 6 тыс. солдат и офицеров, истребила 2 тыс. гитлеровских вояк. Наши ребята – челябинские комсомольцы, творили чудеса. Три танка и 21 автоматчик врываются в деревню, создают панику и освобождают ее. Вас интересую я? Пожалуйста!
03.02.1943 г. Дорогая Алочка и все, все!..
…Наступление на Воронеж началось 14 апреля 1943 года от села Щучье (о чем писалось в газетах). И вот первый день боев меня и доктора Шутова перебросили с малой перевязочной в Щучье.
На «санитарке» у нас шофером Димка. Ох, и лихая девчонка! Повела машину, чертяга, не через лес, а по самой передовой, по переднему краю. Ну, и жарко было!
Приехали мы в село, а в нем домов раз-два и обчелся. Больших трудов нам стоило подготовить перевязочную и начать работать. Снаряды рвались у самого дома. Стекла повылетали. Пришлось окна наскоро закрывать соломой. Около двух часов ночи привезли 11 обгоревших. Да, милые, тяжело им было. Они ворвались в один блиндаж, брошенный бежавшими фашистами. Там под соломой был набросан порох. Кто-то черкнул спичкой и в раз весь блиндаж был объят пламенем. Сгорели 19 лучших товарищей. И Зина тоже. Ты ее помнишь? Черненькая такая. Да, Зина замечательный товарищ.
03.02.1943 г. После этих боев бригада пошла дальше, а я и доктор Шутов остались с 44 раненными, удаленными от всех за 40 км. Семь дней никакой связи, дороги замело, машины не ходили. За это время мы вылечили 13 раненых. Они вернулись в часть. Доктор очень доволен моей работой. Хочет представить к награде. Вот видишь, Алочка, начала писать чернилами, а тут вдруг боевой приказ: выступать, догонять части, ушедшие вперед. Дописываю карандашом. В общем, скоро за Старый Оскол будем драться.
Я подаю заявление в партию. Будьте здоровы.
Целую всех. Пишите. Ваша Клара.
24.02.1943 г. Дорогая мама!
…Вчера исполнилось 19 лет, столько же, сколько и нашей армии, родившейся в боях с немецкими оккупантами под Псковом в 1918 г. Вы праздновали? Молодцы!
А у нас всю ночь фрицы, гады мешали, спать мешали. Завтра рано в поход. 21 февраля была жуткая метель. Я с двумя саперами ходила рыть могилу погибшим. Последний раз видела Володю Жутко. Мне жутко тяжело, милая! Эх! Увидеть бы тебя. Но надо идти вперед, скорее, к победе! Целую крепко. Твоя Кларка.
27.06.1943 г. Дорогая мамочка!
…Я теперь нахожусь не в санзводе, а в батальоне. Живу на батальонском пункте. Сейчас наш батальон занимает оборону. Стоим в поле, а наш БПМ (батальонный пункт медпомощи) км в двух от передовой.
Ребята у нас отчаянные, веселые. Вчера, пока я по экипажам со старшиной ходила, они сбегали в деревушку километров за семь и принесли мне яблок. А как ребята рвутся в бой! Скорее бы прогнать этих вшивых фрицев, чтобы дышать было спокойней. Я на них до того зла, что даже буквы кривятся, когда я об этих коричневых гадах пишу. Но скоро им будет конец!
Мама! Почему вы так редко пишете? Обижусь.
Пиши, как твое здоровье. Я слышала, что плохое. Это меня очень огорчает…
Целую вас крепко. Ваша Кларка.
08.08.1943 г. Дорогая моя, милая мамочка!
Я не хотела писать тебе о моей судьбе. Ты, вероятно, получила уже от них письмо. Теперь читай мое. Только ради всего на свете, я прошу не волноваться. Ничего особенного, я просто немножко ранена. Раны не так уж тяжелые и я их, конечно, перенесу. Правда, лежать мне придется месяца два-три. Сейчас я на станции в госпитале лежу. Завтра отправят в тыл. Но куда? Как хотелось бы в Челябинск! Тогда я за месяц на ноги встала. Да, обидно мне.
Немножко до Белгорода не дошла. Ранили меня 4 августа. Ведь видела уже дома этого русского города, за который мы с весны дрались. В обороне под ним стояли, снова вперед пошли, но… войти в него мне не удалось. Жаль.
Но ничего. Я очень много думаю о вас мои любимые. Как хочется хоть одним глазком посмотреть на вас!
Ну, пока, родные, не печальтесь. Ждите адрес. Писать буду часто. Привет всем. Всех целую.
Ваша Кларка.
Ф. М‑33. Оп. 1. Д. 1417/8/12.
Коклин Василий Дмитриевич – 24 марта 1913 г. р, г. Николаев.
В 1942 г. призван в армию. Ст. лейтенант, зам. командира батальона по политчасти. Погиб в апреле 1945 г. в Берлине. Письма прислала дочь – Лидия Васильевна Коклина.
Б/д. Здравствуй Надежда, Лида, дед, баба и курочка ряба!
В минуты отдыха наяриваю на патефоне пластинку «Ему некогда плясать, только лысину чесать» под общий смех ребят в мой адрес. Передали по телефону о новой победе над врагом – взятии гор. Харькова. Веселый смех перешел в рукоплескания и крики «ура». Это сверх всякого ожидания т. к. мы планировали освобождение этого города ко дню Красной армии, вышло раньше. Недалек тот час, когда враг будет стерт с лица земли, и мы заживем новой жизнью. Жди – это будет и будет быстрее, чем м.б. мы ожидаем. Жив, здоров. Очистив славный город, Сталинград отпадали, отдыхаем. Можно подумать – «очистив» – выгнав [снято цензурой] – нет. В дребезги разбили – уничтожили тех, кто сопротивлялся и зарыли поглубже в землю, чтобы не разлагались на нашей земле, остальные – попали в клетку – плен. Для вас было бы интересно посмотреть на этих тупоголовых, обшарпанных вояк, сидевших в городе и пожиравших дохлых лошадей и кошек. Наш натиск со всех сторон обеспечил изоляцию этих вояк от подвоза продуктов питания и боеприпасов, после чего перейдя в решительную схватку на последнем узле его сопротивления, наши войска полностью очистили город…[снято цензурой] наш и больше «Гитлеровичу» его не видать как своих детей.