Я считаю, что лучше будет, если мы будем знать друг о друге всю правду. Все будет ясно. Думаю, что ты хорошо поймешь меня и не причислишь к числу Дон-Жуанов военного времени…
Спокойной тебе ночи! Я продолжаю работать. Саша.
04.06.1943 г. Добрый день, дорогая Ксана!
Сегодня уже седьмой (!) день как я от тебя жду, но не получаю желанного письма. Перерыв не так-то уж большой, но все-таки. Я тебе уже писал, что привык и хочу получать от тебя, а особенно в последнее время, письма частенько. Как-то веселее и лучше настроение делается, А то не то, чтобы скучно, а как-то не по себе делается, когда слышу что мне писем нет или вижу в протянутой мне руке почтальона только открытки и прямоугольные письма и не вижу треугольник с знакомым почерком. Так-то, Ксаночка.
Жизнь у меня идет нормально. На работу теперь времени меньше уходит, потому что подходящих людей подобрал, работа наладилась идет почти так как нужно.
Ксана, два часа назад объявили о выпуске нового займа, и я уже успел подписаться на 1200 рублей, что несколько превышает мой месячный оклад. Как видишь, шагаю в ногу с жизнью, не отстаю. Сегодня я являюсь дежурным по нашему богоугодному заведению, сижу на месте целый день. Мои функции – прием посетителей, отправка донесений, разрешение всех вопросов, а под шумок – занимаюсь личными делами. Кручу регулятор радиоприемника, строчу тебе письмо и наслаждаюсь природой. Успеваю делать все сразу.
Природа у нас богатая, так что глаза разбегаются. Иногда вместе с глазами и мы… только не разбегаемся, а рассредоточиваемся и маскируемся под природу. Разбегаться совесть не позволяет, а рассредоточиваться заставляет некоторая любовь к своим органам. Ты может, удивишься, что за галиматья, но поймешь, если вспомнишь, что было 2 июня.
До этого было спокойно, а 2‑го с самого утра начался кордебалет. Подъем произошел в 4 часа 40 минут. В это время в 200–250 метрах от нас неожиданное разорвались три бомбы среднего калибра (килограммов на 500). Какой-то фриц, которого догоняли наши «Яки» и «Кобры», спустил свой груз и разбудил нас. Днем несколько групп вражеских самолетов пролетали над нами, направляясь к одному городу. Улетали быстро, рассыпанным строем. Некоторые не улетели. В ночь со 2 на 3 в воздухе гудели и гремели «Юнкерсы» и «Хейнкели». Многие загремели. Вчера я за несколько километров ездил за картиной. Привез «Георгия Саакадзе». Не знаю как кому, но мне не особенно понравилось, потому что я читал книгу «Великий Моурави» и она сильнее картины.
Где твоя фотокарточка?
Я тебе послал уже две, сегодня еще маленькую посылаю, а от тебя пока что ожидаю… Такая аккуратная, а тут…
Я не против был бы вместо, чтобы дожидаться карточек, прокатиться самому в Москву, но ничего не выйдет. Время хоть и тихое, но дело серьезное, потому что это затишье перед бурей. Думаю, что ты не в обиде, как и я не в обиде на тебя.
Горячий сердечный привет! Саша.
05.06.1943 г. …Вчера я пожаловался в письме на то, что почтальон уже давно не приносит мне треугольника с знакомым почерком, а сегодня имел счастье получить такой треугольник – твое письмо от 25 мая. Получай за него искреннюю благодарность и ответное письмо. Новостей особых нет. Даже «не особых» и то не замечается.
Вчера до часу ночи подбивали итог подписки. Результат неплохой. Встал в половине седьмого. В последнее время выработалась привычка вставать в семь часов, Ксан, независимо от того лягу спать в час ночи или в 10 часов вечера (теперь бывают… случаи!). После завтрака отправился с машиной одной части на стрельбы. По дороге произошел один «случай» (когда читаешь это слово – забудь диалектику). Наша «двенадцатисердечная» шла на четвертой скорости (почти как «эмка») и на одном полевом перекрестке «зацепила» повозку. Пропали и телега и все четыре колеса. Только спицы, щетки, да котелки полетели по сторонам. К счастью, ездовой не пострадал. Остальное ерунда – война. Сам ездовой виноват: односердечную лошадку повернуть легче, чем нашу.
Когда вернулся к себе, то получил твое письмо и две открытки из дому.
Ксана, сочувствую тебе и думаю, что ты сочувствуешь мне. Еще бы. Для того, чтобы сфотографироваться требуется совершить подвиг.
Все же мне кажется, что есть еще выход. Пришли мне «ту» фотокарточку! Помнишь?
Обстановка такая, что ехать нельзя. Ждем со дня на день гостей. Обидно то, что «некоторое военные», даже не нюхавшие пороху, имеют сейчас возможность разъезжать по отпускам. Даже зло берет.
Ксана, честное слово, если жив буду, то после войны всем этим тыловым гаврикам – здоровым молодчикам, должным быть на фронте, но, ошивающимся сейчас по тылам, буду «давать кольца!» Почему они лезут в разные райвоенкоматы (Усков), училища (Бородин), отделение картографии (Январев), в далекие Иркутски и Хабаровски (Гришка Фрумкин)? Или они забыли, что есть фронт? Фронтовики такого поведения этим «жучкам» не простят.
Сейчас же настроение солнечное, радужное с искоркой, а особенно после твоего письма. Только фото-тучный вопрос мешает: тепло я ощущаю, но солнца не вижу. Хочу видеть солнце! Присылай!
Скоро должны прийти молодые комсомольцы – сегодня буду выдавать билеты, и посему я под конец немного спешу…
Твой друг Саша.
08.06.1943 г. Ксана!
…Письма, а особенно твои, для меня, как для Антея земля… Я думаю, это ты запомнишь навсегда и будешь впредь писать аккуратно… По имеющимся сведениям фриц пробует сейчас на нашем фронте пробиться вперед. Уже лето. Так что, если это и «недостоверные сведения», то все равно известно, что скоро начнутся ожесточенные бои. А это значит, что в моей переписке возможны большие перерывы. Предупреждаю об этом. Все возможно…
16.06.1943 г. …Хотя сейчас погода хорошая и день ясный, но настроение неважное – и кимарется и дремлется.
Позавчера мы отмечали годовщину существования нашей части. А ты должна знать, что если людям праздник, то работа с наибольшим напряжением.
Меня назначили в комиссию по составлению героического очерка бригады. Это еще было полбеды. Но потом мне поручили еще одно дело – руководить нашей «фоторепортерской группой». Вот тут-то таилась погибель моя. Днем гонялись по частям на машине в поисках нужных людей и интересных кадров. Вечером и ночью обрабатывали материал. «Фоторепортеры» – друзья такие, что мастера портить и материал и чужие нервы.
За все время моей армейской жизни я еще не испытывал (даже в боевой обстановке) большего напряжения чем на этот раз. Я согласен отвечать за свою собственную работу, я готов отвечать за работу моих подчиненных. Но отвечать за тех людей, которые даны на время, трудно.
Я знал – приказание есть, чтобы фотогазета была готова. Я отвечал за это, но как думаешь, что приходилось переживать который раз, когда интересный кадр, оказывается испорчен, лучший негатив разбит, ряд групповых снимков засвеченными. Для того, кто этим занимается, это нормально, а для меня нет, и я пришел к выводу, что лучше в чужие сани не садиться.
Спать в последнюю неделю приходилось мало, а две ночи перед самым праздником не спал ни грамма. Праздник прошел, но за это время накопилось много непосредственно моей работы и мне все еще так и не удалось отдохнуть за прошедшее. Выделил для этого завтрашний день, но не знаю как удастся. Послезавтра поеду в ту часть, где я был раньше – с марта 1942 года по март 1943 года. Там тоже празднуют и меня уже приглашали в гости.
Хорошо, что хоть так попраздную, а то у нас просто спал на ходу, очередь только отбыл. Правда за труды кое-что перепало на мою долю, но маловато…
Вчера представился случай отдохнуть, потому что все ушли смотреть кино и я решил: пока что составить письмо, не идти смотреть картину, а хорошенько отоспаться. Сейчас утро. Я встал раньше всех. Чувствую себя в полной форме. Уже с утра пораньше обставил одного друга в шахматы. Да, в этой области у меня все в порядке. После того как писал тебе еще ни разу не проигрывал. Всего здесь проиграл как будто 4 раза, а выиграл партий 30…
Саша.
P.S. Вчера исполнился год как я попал в Действующую армию.
Когда ты получишь это письмо – 28–29 июня будет годовщина моего крещения. Саша.
30.06.1943 г. …Я не хочу сказать, что совершенно не было времени свободного, достаточного для того, чтобы написать тебе письмо. Такого положения вообще не бывает и не может быть. Время всегда есть, но другое дело, куда оно уходило. Дело в том, что в эти же дни к нам прибыли две машинистки, одну из которых определили нам. Мне было все равно, есть она или нет. Но потом, говоря откровенно, пришлось ей «подзаняться», ибо к ней стал подбиваться один молодчик из тыловых (начфин). Нашим офицерам стало обидно. Не может никто из нас допустить такого положения, чтобы хорошая девушка досталась тому, кто этого не заслужил по нашему мнению. Некоторые попробовали откровенно «наладить» начфина, но ничего не вышло: парень не терялся и делал вид, что совершенно ничего не слышит и не замечает. Тогда по общему решению работников политотдела командовать парадом поручили мне. Я решил поддержать честь работника политотдела и предложение принял. Для этого потребовалось время и большое напряжение сил, но сейчас могу сказать, что поставленную передо мной задачу выполнил и считаю на этом свою миссию нахального влюбленного законченной. Первые два вечера уводил девушку из-под самого носа начфина (просто нахально), а дальше все пошло легче, и начфин в конце концов понял, что ему здесь рыбу не ловить и удалился… Я ему в заключение сказал, что игра не стоит свеч. Он понял и поставил точку. Я тоже…
Цветы рвать я не намерен, а просто немного побалагурил. Сейчас занимаюсь опять только работой и письмами…
Сейчас у нас погода хорошая. Я в настоящий момент замаскировался во ржи. Рожь высокая так что нагнуть ее только и лежишь как на ковре. Васильков сколько угодно. Других цветов – тоже. В общем сплошная поэзия и лирика…
Б/д [начало июля 1943 г.]. Здравствуй, Ксана!
Получил я твое письмо, которое предпочел бы вообще не получать. Все твои письма до этого поднимали настроение, веселили и вселяли некоторые надежды. Это же письмо является единственным, после прочтения которого я помрачнел. Представь себе такую картину. Белеет парус одинокий… Корабль совершает дальнее плавание. Впереди виден берег. Он кажется прекрасным. Великолепная природа, оживленное движение. Нужно бы отдох