Не хватает времени даже на письма, это письмо пишу на самоподготовке. Завтра весь день занятия на дворе и в поле. Послезавтра в караул…
12.12.1941 г. Здравствуй, дорогая мамочка! Здравствуйте, мои дорогие бабушка, Ляля и Эля!
Спешу поделиться с вами очень большой радостью: вчера вечером (11.12) получил от папы открытку.
Я, как и вы, очень и очень обрадовался этой весточке от папы. Я двое суток подряд был дневальным по конюшне (заступил 9го вечером, а сменился 11го вечером). За это время спал максимум 3 часа, так что когда мне дали открытку (часов 12 вечера), я ее не читал (очень устал: все время не разгибал спины – чистил конюшню, убирал после коней), а прочитал лишь сегодня утром и после завтрака, на втором часе занятий (первый перед завтраком) сразу же начал писать вам письмо. Сегодня же напишу папе (а может быть дам телеграмму) и Коке… У меня пока все хорошо. Я жив, здоров и невредим, чего и вам желаю. Сегодня же пишу папе о вас и о вашем положении. После получения от вас письма, дам длинный и обширный ответ на все интересующие и волнующие вас вопросы. Крепко целую всех вас, мои дорогие. Пишите папе. Жду писем. Ваш Волик.
Папа!
Я слышал от ребят о двух сообщениях из Германии:
1. Будто бы советская авиация первая бомбила Германию, а они (немцы) полетели в ответ на наш налет. СССР и Англия заключили договор о взаимопомощи.
2. Германия недовольная ответом советского правительства на их меморандум, и от имени Румынии, Финляндии и своего собственного, объявляют войну.
Я иду в горком, потом наверное в военкомат. В.
Это сообщение писала Ляля; переписала с моего. Мое со мной.
7.01.1942 г… 2го января я лег в санчасть, где и пролежал до 6го – 8го января днем подошел капитан и я был вынужден спрятать этот «конспект на родину» – так у нас называют письма, которые мы пишем на уроках. Буду писать по порядку.
Ничего тяжелого у меня не было: было растяжение, нога опухла, но, после спиртовых компрессов и спячки в санчасти, все прошло. Вчера вечером письмо продолжить не мог по ряду причин, из которых одна вас очень обрадует: получил от папы перевод в 900 р., которые вам сегодня постараюсь переслать (денег еще не получил). По вашему переводу денег тоже не получил, т. к. его (перевод) я получил лишь 2.1.42, а заверил его только вчера. У меня все хорошо, вернее, нет ничего плохого.
Насчет фотокарточки: обещать-то пообещал, но когда выполню – неизвестно, т. к. порядки у нас изменились (новый нач. училища генерал-майор) и в город, особенно днем, попасть очень трудно. Числа 11го мы выезжаем в зимние лагеря (на недельку), что будет потом – неизвестно, говорят, что выпуск…
Да, если вам удастся послать мне посылку, то кроме носовых платков, положите еще пожалуйста махорки, т. к. с октябрьских праздников мы ничего не получали. Пишите чаще и подробнее о своей жизни.
Целую. Крепко-сильно. Любящий вас Волик.
11.02.1942 г. У нас тут большие новости: вчера, 10 февраля был выпуск первой партии курсантов. Так что, наверное, я в ближайшем будущем тоже отправлюсь. От папы тоже пока ничего не имею. На днях отошлю вам свои фотокарточки, которые, мне осталось лишь получить. Денег (75 р.), к[оторые. – Н.П.]. вы мне выслали, я еще не получил. Девочки наверное обижаются на меня: общал книжку и не прислал, но я не виноват. Недавно я был на почте с этой книжкой «Побежденный Карабас», но т. к. она была лишь завернута в бумагу, а не свернута в трубочку (она без переплета), то ее не приняли. На днях пошлю ее вам. Пока все. Сегодня думаю написать вам подробное письмо. Целую крепко-прекрепко. Ваш Волик.
1.03.1942 г… Мамочка! Твое письмо, в которое ты переписала папино письмо, я не получил… Новостей у нас и меня много и новости хорошие. Сегодня второй группе курсантов присвоены воинские звания (т. е. произошел выпуск); нас, оставшихся пока еще очень много, так что я думаю поеду из Барнаула не раньше 8—10, а то и 15го марта; часы мои лейтенант отдал как будто целыми и в полной сохранности; в столовой я заимел (это слово, по-моему, лучше всего подходит сюда) хорошую знакомую, которая меня снабжает «добавкой», которая в несколько раз больше моей порции. Чем это объяснить? Тем, что я похож на ее сына, который на фронте (это она сказала мне сама). Фотокарточки я вам послал и посылаю сегодня. Недавно мы праздновали XXIVю годовщину РККА – праздник прошел хорошо: 21 февраля я ходил в клуб на концерт Погодина (лауреат Всесоюзного конкурса артистов эстрады), в котором участвовали еще два каких-то лауреата: пианист и певица. Хотя концерт происходил в Барнауле (в нашем клубе), но цены на билеты были если не московские, то харьковские: за место в 16 ряду я заплатил в кассе 10 р., т. е. стоимость билета. Это лишний раз доказывает, что деньги мне тут тратить абсолютно не на что, разве на концерты, на которые я хожу не особенно часто (был концерт Утесова, но я не ходил). 23го я ходил в театр на пьесу Б. Лавренева «Разлом», который ставил Днепропетровский театр русской драмы, который здесь обосновался. Я начну, мамочка, издалека: Помнишь ли ты, что когда мы жили в Харькове, то в 1937 или 38 годах к нам заезжал из Днепропетровска директор какого-то театра, который когда-то учился вместе с папой в Школе Червонных Старшин? Ну так вот! Я почему-то решил, что он был директором русской драмы, а поэтому без всяких церемоний влетел со стуком (постучал) в кабинет директора театра, где, после продолжительной беседы, выяснилось, что папин знакомый находится на фронте и что (тут я точно не понял) он последнее время или с тех пор, как приезжал к нам (?) работал в др. театре. Его фамилия Сулименко. Правильно??! Сегодняшний выходной день прошел также хорошо: вчера вечером был в клубе в кино на кинокартине «Учитель», сегодня водили в горкинотеатр на картину «Разгром немецких войск под Москвой», а перед кино в клубе училища была лекция на военную тему. Вообще, живем хорошо, особенно в последнее время: сейчас пишу с трудом: мешают – пляшут, поют, играют на гармошке и мандолине. Кроме всего перечисленного у нас наступает весна: капает с крыш (правда, пока не особенно), но в последних числах февраля (20–25) была сильная вьюга, не буду писать, что «в 5 шагах не было ничего видно», но метрах в 20–30 от себя было видно только черное пятно – человек или лошадь – не разобрать. Некоторые дома позанесло снегом до крыш: мы ходили за город, т. к. что это я сам видел. У нас циркулируют (такие выражения!) слухи (а самое главное – полуофициальные), что будто бы наши забрали Сумы и еще кое-что, но т. к. это не официальные сообщения, то я пока вам о них ничего не пишу. Хотел было написать вам о лагерях, но нет места. Пишите еще раз, в особенности ты, мамочка, о папином письме, об адресе и что самое главное – о папе. Мамочка, дай пожалуйста телеграммой № папиной дивизии, напр. «пятьдесят пять», только словами № и больше ничего. Перевод я получил. Целую. Ваш Волик.
6.03.1942 г… Получил три ваших открытки, за которые очень и очень вам благодарен. Спасибо вам, мои дорогие, за поздравления с XXIV годовщиной РККА. Как я праздновал – я вам уже написал. Новостей особенных нет, кроме того, что я 3 марта 1942 приморозил ухо, хотя с утра и таяло: у нас здесь сейчас очень изменчивая погода: утром и вечером мороз (щипет за уши), а днем с крыши капает во всю. Часы я забрал. Про мои успехи в столовой вы знаете. А больше ничего нет особенного и даже неособенного. Ты пишешь про нашу еду, но нам дают и масло и сахар столько что поневоле вспомнишь, как кушал дома (свои капризы) и даже у Тамары, но теперь (в связи с моим знакомством – я ей дал недавно кусок мыла, которое тут в городе так же нет как и у вас) я через день наедаюсь до отвала. Пока все. Целую вас всех мои дорогие. Пишите об мне папе и о папе мне.
На фронтах (это нам объявляли не раз и совершенно точно) наши дела идут очень и очень хорошо, но в газетах пока не пишут. Целую. Ваш Волик.
Ф. М-33. Оп. 1. Д. 96.
Ардашев Иван Дмитриевич – призван на службу в армию в 1939 г. Осенью 1941 г. должен был вернуться. Но летом 1941 г. был направлен на Волховский фронт во 2‑ю ударную армию. После выхода из окружения был на Ленинградском фронте. В феврале 1944 г. под Нарвой был тяжело ранен (осколком была перебита левая рука и ее пришлось ампутировать). В 1944 г. был демобилизован. В семье сохранилось более 300 фронтовых писем. Одно из них хранится в архиве с 1985 г.
2.05.1943 г. Делегация из двух человек – женщин блокадного Ленинграда, передала «от рабочих наказ не сдавать занятой территории не только на метр, ни даже ни на один сантиметр». Бойцы… уверили их о своей уверенности и поклялись не только не отходить, но в скором освободить еще большую территорию от врага… Ребята наши так радушно, заботливо говорили с ними, что по неволе приходит в голову, да разве матерей и сынов этих можно победить?
Нет! Не хватит и двух Германий, как выразился один. И он прав… Гитлер в злобе шлет на г. Л. [так в тексте. – Н.П.] самолеты, но, по рассказам [ленинградцев. – Н.П.], небо покрывается тучей разрывов, один-два сумеют только прорваться…
Теперь уже фрицам не под силу сила народная. Но мудрый отец наш, чьи слова мы пьем как жизнь, говорит нам, что еще много труда впереди, победа легко не дается, и что нам многое еще нужно сделать, а главное – учиться воевать, овладеть оружием, а вам давать нам больше танков, самолетов, орудий (для меня лично), снарядов. Но счастье скоро придет, и оно так вероятно, как то, что после ночи придет рассвет – день.
…Во мне кипит жажда убивать, убивать – только немцев – поганых…
Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1235.
Арцимович Александр Венедиктович – ушел на фронт 9 ноября 1941 г. Защищал Ленинград. Погиб в апреле 1943 г. Письма прислала жена в 1980 г.
Без даты [к жене. – Н.П.]. Эх! Если бы ты, Таля, знала, как я соскучился о производстве, о заводе. Это, наверное, потому, что я ведь 18 лет работал только на заводе. Вот почему мне тяжело с ним расставаться, привык к коллективу. Ну, ничего! Закончим с нашим заклятым врагом, вернемся на завод и опять будет трудиться не покладая рук, как раньше. Нет! Во сто крат лучше! Ведь война какой ущерб принесла нашей Родине.