Итак, прошу писать почаще… Ваш любящий сын Вова.
06.11.1944 г. …Каждый день с нетерпением жду ответ на мои письма и никак не дождусь. Знаешь как мне обидно. Я сейчас каждый день прохожу под огнем противника. Встречаюсь с танками, все время рискую жизнью, а вы ленитесь писать. После вашего последнего письма я прошел более двух тысяч километров, а писем от вас больше не получал. За последние дни мы взяли три города. Два взяли сразу, а в третьем целый день вели уличные бои. Выковыривали немцев и мадьяр из каждого дома. Применяли на улицах танки и артиллерию, но город все же взяли… Как память об этой победе я посылаю вам платочек взятый мною в этом городе. Сохраните его. Если я вернусь домой, то это будет память об одном из жарких боев и вообще о моем пребывании в Венгрии.
На днях наш истребитель сбил немецкий «мессер». Так он сволочь летал, дымил и врезался в самую нашу гущу, но к счастью никто не пострадал. На этом месте, где он упал, образовалась яма глубиной метра в два и огромной ширины. Обломки не остались на месте, а отлетели вперед метров на 100 и там сгорели вместе с летчиком.
Я в это время стоял в кустах. Обломки упали в нескольких метрах от меня. Если б я был не на этом месте, то меня бы расплющило в лепешку. А я отделался лишь тем, что меня вышвырнуло из кустов волной, образовавшейся от взрыва бензина.
На днях я потерял еще одного друга. Он погиб в бою. Очень жалко, хороший был парень. На следующий день я подошел к командиру батальона, в котором он был (обслуживая, так же как и я)[44], и говорю ему: «Как же вы не сберегли нашего Ванюшку», а он мне говорит: «Ты знаешь, я сам плакал, когда его убили». Ведь Ванюшка все время находился около комбата и тот его тоже знал.
Ну, пока все. Ваш Вова.
02.12.1944 г. …По-прежнему сражаюсь против немцев и мадьяр. На днях ранило моего дружка Гаврилова Николая… пулей в правую грудь навылет. Пробито правое легкое. Но я за его жизнь не беспокоюсь потому, что его бычий организм должен все это перенести. За эти последние бои я убедился лично в том, что за звери немцы и мадьяры. Они повесили одного моего товарища. Одного офицера порезали на куски. Теперь скажите, может ли после этого угаснуть чувство и желание отомстить за своих друзей этим подлым, жестоким, кровожадным воякам. Ведь их жестокость я видел своими собственными глазами.
Ненависть к ним у наших бойцов не угаснет и они будут мстить врагу за своих павших товарищей. Немало мадьяр погибло в последних боях, но еще больше их будет уничтожено в дальнейших. Пусть они узнают с кем воюют. Моя доля труда тоже вложена в это дело. Я уже получил медаль «За отвагу» и на меня еще подали, и я теперь жду того дня, когда на моей груди появится орден «Красной Звезды», который я должен получить. Так что мои труды даром не пропали и не пропадут. Наша часть заслуженная, имеющая очень длинный заголовок: гвардейская, краснознаменная, Николаевская, ордена Суворова второй степени, сегедская. Видите одно название занимает две с половиной строчки, а уж сколько она нанесла врагу урона, то это не опишешь в целой тетради. Взять хотя бы то, что мы уничтожили 9‑ю дивизию «СС» немцев, а уж об остальном я не буду писать…
Крепко вас целую ваш Вова.
28.01.1945 г. …Сейчас мы доколачиваем группировку противника. Окруженный он бешено огрызается. К нему на помощь рвутся немецкие дивизии, но все безуспешно. Дом за домом мы отвоевываем у него ежедневно. Противник голодает, его солдатам приходится ничего не есть по 2–3 суток. У пленных в карманах находят муку, сухую вермишель, но нет никаких признаков хлеба. Ежедневно немецкие транспортные самолеты сбрасывают на парашютах продовольствие и боеприпасы. Но ввиду того, что его территория очень узка, большинство парашютов попадает к нам. Ну, и пускай голодают. Захотели украинского сала, так пускай погрызут кирпичи. А тут еще на днях обнаружили еще одно их зверство. Нашли 20 наших бойцов с выколотыми глазами и поколотых штыками, а потом убитых. Так наши ребята, захватив при штурмовке одного квартала пленных, от чистого сердца крепко их отлупили, а одному дали сверх нормы за то, что он был в немецкой каске. А сегодня захватили эсэсовцев, так им за их эсэсовскую форму братва тоже всыпала под горячую руку. Я просто не знаю, на что они надеются, снарядов у них почти нет и наша артиллерия их засыпает, особенно хорошо работает наша авиация, «Ильюшины» работают целый день. Одна группа отработает – уже летит им смена и так целый день. Иногда прилетят «Бостоны». Те уж сыпанут так сыпанут. У нас аж двери раскрываются. Целый день тот район, в котором находится противник, окутан дымом…
Живу хорошо, недостатков не испытываю. Целую ваш Вова.
19.03.1945 г. …Сейчас уже 2 часа ночи. А я не сплю, включил свою радиостанцию и слушаю музыку. Сначала слушал Москву, которая от меня далеко, далеко за много тысяч километров.
Передавали эстрадный концерт. Сейчас уже Москва прекратила работу. Я поймал какую-то заграничную станцию, передающую подобную музыку. Рядом со мной сидит с автоматом на шее мой боевой друг Степан и, заглядывая в глаза, с тоской говорит: «Володя, когда мы уничтожим эту погань, настанет мир и мы сможем слушать музыку не за многие тысячи километров, а чтобы сидеть в зале, в котором играет оркестр. Кончится война. Заживем спокойно, не будем слушать вместо музыки рев орудий».
Сегодня вечером отгремел бой. Сейчас затишье. Может не на долго. А завтра снова вой снарядов. Их оглушительные разрывы. Но как фриц не тужится, по его [желанию. – Н.П.] никак не выходит. Он хотел сбросить нас в Дунай, не вышло. Он уже потерял инициативу, которая перешла в наши руки. Посмотрим куда теперь зашвырнем мы его. Битва за Будапешт кончилась нашей полной победой. Битва в районе oзера Балатон несомненно будет иметь такой же исход. А иначе разве может быть. Ведь разве можно простить гадам злодеяния, которые они творили. Позавчера Степан получил из дома письма, в которых описали то, что таили от него много месяцев: отец убит немцами, жена в Германии, два двоюродных брата убиты, а их хаты сожжены. Братишка избит так, что до сих пор еще болеет.
Нет, не простим!
Доберемся и мы до них. Отомстят тысячи таких, как Степан. Будет праздник и на нашей улице!
Теперь о себе. Можете уже уверено поздравить меня с орденом «Красной Звезды» и еще кое-что нащупывается… Ваш Вова.
Ф. М-33. Оп. 1. Д. 209.
Асеев Григорий Герасимович – 1912 г., г. Сочи. Был зав. отделом кадров в УМВД. Погиб 18 февраля 1942 г.
10.07.1941 г. Привет Катя!
Вот сегодня 11 дней как я выехал в дорогу. На протяжении всего этого времени, только лишь мелькали станции одна за другой. Кажется что много уже прошло времени и скучаю за вами и особенно за Аликом и Юрой. А ты вчера мне приснилась. Будто бы я спал с тобой и Юра около меня, я его во сне прижимал крепко.
Я устроился хорошо в Армавире получил обмундирование, свои вещи я отошлю отсюда.
Я очень беспокоюсь за тебя. Трудно тебе с двумя ребятами. Если скажем и Федя поправится, то Олега отдай ему. Хорошо бы знать мне, как его здоровье. Катя напиши отцу письмо. Может он, что можно сделает по отношению Алика. Да, как ты устроилась с получением пособия на ребят. Если будут какие препятствия, обращайся в горсовет в военный отдел горкома партии. В общем будь смелей по всем вопросам, если будет трудно продай часы и все чего есть мое только ради ребят. Ни давай их обижать никому. Но я знаю, ты также их любишь как и я. Когда вернусь, Юра будет уже большой. Как хочется мне вот в эту минуту всех вас расцеловать. Но ничего, не унывай, эта минута настанет. Кратко о себе. Я нахожусь близко около фронта, видел уже вражеский самолет пролетел но тут же его сбили… Представь, я себя чувствую хорошо, хочется скорей в бой, бить без конца проклятых варваров, но моя мечта скоро будет действительностью. Может будет что коварная пуля заденет и меня, но это будет судьбой моей жизни, но чего то мое сердце спокойно. Мне кажется, что в бою будет веселей, нежели сейчас и это только лишь поэтому, что за родину за Сталина и за счастье своих детей и нашего советского народа умереть не страшно. Но зачем умирать, когда можно врага разбить и остаться живым.
Нас армия очень большая, 200 миллионов и поэтому только не страшно.
Но вот все привет всем всем… и всему двору. Твой Гриша. Жди вещи. У вещах будут шишки, елки.
Целую ребят, тебя. Как получишь мой адрес пиши мне.
01.09.1941 г. Добрый день Катя!
Я жив и хорошо чувствую себя. Катя твои письма я получил два. За что большое спасибо тебе, правда, нужно сказать, что ты очень скупая. Но это у тебя так заведено. Я очень рад, что Федя взял Алика Кличко он будет ему отцом, Федя любит детей это хорошо я знал, что он любит и меня.
Катя ты должна уяснить, что у Феди всего только я один брат, и Кличко мои дети для него это я. Мне очень обидно на отца, как ему не стыдно. Неужели он не чувствует, что ты являешься его дочерью и притом пусть он вспомнит, как ему было трудно как все-таки мы ему помогли тогда, когда мы только поженились. Но пусть, родные были люди.
Катя, я работаю хорошо, не жалею ни времени ни жизни хотя ты знаешь, что я люблю работать, а вот ты ничего мне не пишешь. Как ты смотришь за детьми, которых тебе доверили (нрзб.) уходя в армию я хочу сказать о твоей работе.
Я прошу тебя написать мне о том как Юра, в яслях он или нет, где Василий Петрович Анучин, спроси Раису Григорьевну скажи что я просил Марегу Степу адрес, все это наши коммунисты с производства и мне как бывшему секретарю интересно знать и даже нужно что бы увидеть плоды своей работы.
Но, Катя, что могу я тебе еще написать, о войне? Ужас Катя, что делает немец в временно оккупированных районах.
Вчера встретил одного старика, он рассказывает, – как немец пожог его внуков в хате, а дочь забрал с собой: но ты должна понять для чего. Эти людоеды хуже пещерных людей. Но если бы ты знала, какие они трусы, для них наш штык полная паника. Бьем их так, что они не успевают убирать своих трупов. В их иссякают резервы в то время как мы крепнем. В одном из занятых нами мест одни немецкие кладбища так (нрзб.).