И действительно, по-моему, если бы я выплакался, мне было бы гораздо легче.
Вместо «рева» я завыл на мотив «Маленькое счастье» и это еще более расстроило мои нервы. Какие только дурацкие мысли не приходили мне в голову. Я был близок к тому, чтобы вынуть свой пистолет и прострелить себе висок, но вовремя остановил себя. Что это ревность? Тоскуя по тебе? Точно определить не могу.
Но ты не выходишь у меня из головы. Образ твой представляется мне в разных видах.
Прошлую ночь ты мне приснилась. Одета ты была в гражданский светлый костюм и почему-то с коротко остриженными волосами. Я обрадовался тебе, но как я не стремился к тебе, все мои старания и усилия оставались тщетными, ты скрывалась от меня.
Видимо, я очень нервничал, так как меня разбудили. После этого я долго не мог прийти в себя. Временами я успокаиваюсь, но все же шутки мои и смех не естественны, ты по-прежнему не выходишь у меня из головы.
По-моему, всему этому должна предшествовать какая-нибудь причина, которая в скором грядущем должна быть разгадана. Это не есть психическое заболевание, эта не меланхолия, но что именно – определить не могу. Я великолепно понимаю, что писать тебе это вредно и излишне. Ты можешь истолковать это как хочешь. Твое дело.
Я не скрываю от тебя того, что ранее мне приходилось любить, но ничего подобного со мной до сих пор не происходило.
Как мне сейчас необходимы твои письма. Они нужны мне как кислород, потому что я задыхаюсь. Ведь здесь нет ни одного близкого человека, с кем мог бы я поделиться, перед кем мог бы излить свою желчь. Кроме того, я и не ищу друзей, так как здесь существуют начальники и подчиненные, поэтому я заключил себя в определенные рамки, облекая в формальную личину офицера-службиста, для которого существует приказ и бесприкословное выполнение его.
Иринка, родная! Как бы я желал вновь сейчас взять тебя на руки, прижать твою милую головку к своей груди и целовать тебя до потери сознания. Правда, нескромное желание, но при твоей близости, я забылся бы.
Меня терзает то, что мы с тобой не прощались, а разошлись как будто бы в надежде на скорую встречу, которая была почти немыслима.
Что ж, уж буду дошибать. Хотел воздержаться от этого признания, но решил и его сделать.
В очень скором времени, возможно ты еще не получишь этого письма, я сделаюсь участником великих исторических событий, о которых ты услышишь от Совинформбюро. Все может случиться. Если я останусь цел и невредим, то мы сможем осуществить заветную мою мечту, о которой ты осведомлена.
Если меня искалечит, то я не посмею быть преградой на твоем пути. Ну, а если погибну, то честно, как коммунист, как патриот. Я должен остаться в живых и за жизнь о которой я мечтаю, из-за которой не могу найти себя покоя, я буду драться с остервенением.
Образ твой будет со мной, твоя фотокарточка будет у моего сердца, она будет согревать его и воодушевлять на подвиги. В этот раз я буду воевать по-новому, и теперь жизнь моя будет зависеть не только от меня, но и от моего экипажа. Я верю в своих подчиненных.
Ну, довольно. Пора и честь знать. Знаю, родная, что это «послание» будет для тебя не отрадным, но лучше знать истину, чем находиться в неведении. Этого я и от тебя требую.
На этом ограничусь. Будь здорова. Целую крепко, крепко. Твой Нудный.
Это письмо именно такого содержания.
P.S. Привет девушкам.
29.03.1944 г. Дорогая Иринка!
Как можно специализировать такой факт? Прибыло пополнение, в числе которого находится Сергей, друг по училищу в Казани. Ты воображаешь, как я был этому рад? В честь такого торжества мы достали немного «эликсира бодрости» и настолько насколько позволяла обстановка, отметили данное торжество. Теперь я уже не один.
Под действием винных паров развязался язык и мы начали «причащаться» друг перед другом, радуясь приятному и негодуя неприятному. Сейчас, как никогда ранее, мы нашли общий язык. Надеюсь, ты понимаешь почему? Всего, конечно, не рассказать (и не полагается, ведь необходимо скрыть кое-какие события), поэтому отправил его спать.
…Он «осиротил» казанскую «Дульцинею». Я выражаю полную надежду на то, что это ненадолго, в скором времени Сергей уйдет, «в область предания», о нем останутся лишь приятное воспоминание, вынудившее несчастную «жертву» сделать себе аборт… Любовь ослепляет (правда не всех) и в скором времени эта «близорукость» сменится «дальнозоркостью». Но об этом довольно.
Время моего «формирования» кончилось. Сегодня мы должны выступить поближе к «лобному месту». Минуты, можно будет сказать в скором времени, отделяют меня от «жизни и смерти»… Но я голосую за жизнь. Во всяком случае это будет не сегодня, поэтому я не тревожусь.
Иринка, родная! Хотелось бы о многом написать, но обстановка не позволяет, поэтому я ограничусь. Не вздумай, что это «прощальное» письмо, таковых я не писал. Правда, не вполне уверен, что на этот раз не напишу, это будет зависеть от настроения. Ну, пока все. Через пару часов выступаем.
Будь здорова. Целую крепко.
Тот же «Вредный».
07.06.1944 г. [Родителям девушки. – Н.П.]
Дорогие Петр Георгиевич и Антонина Николаевна!
Письма Ваши получил. Как кстати они пришли и как отрадны они для меня. Вы со своей стороны совершенно справедливо упрекаете меня за мое молчание, но виноват не я, а обстановка виновата в этом.
О происходящих событиях, сообщаемых Совинформбюро, Вы слушаете и читаете с радостью. Одним из тысячи творцов этих событий являюсь и я.
Многие из моих боевых товарищей честно погибли за Родину, многие ранены. К числу раненых относится Сергей. Машина его сгорела, но ему удалось удачно выскочить, но полученное ранение временно вывело из строя.
Что могу написать о себе?
О том, быть может, что забыл, когда отдыхал, но, несмотря на все тяжести, несмотря на то, что ежесекундно боишься попасть в страшные объятия смерти, бывают отрадные минуты.
С каким искренним торжеством, со слезами радости, нас встречали трудящиеся освобожденного Минска. Эта встреча надолго останется у меня в памяти.
Многим фрицам и прочим гадам, дал направление в «небесную канцелярию». За боевые заслуги, командование представило меня к правительственной награде орден боевого Красного знамени.
Ну что еще? Пока «Фортуна» улыбается мне. Что будет дальше, будет видно.
От Иринки получаю довольно часто письма. При всем сознании того, что она нуждается в моральной поддержке, я бессилен, ибо она не имеет определенного адреса. Скажите откровенно, неужели и Вы думаете, что мы с Иринкой расстались навсегда? Ведь как обидно. Эта дурацкая мысль не дает мне покоя. С моей стороны, если останусь цел и невредим, будут приняты меры для построения нашего «Маленького счастья». Все будет зависеть от Иринки. Как бы я был счастлив, если бы ей удалось устроиться в Москве. Вам, пока, не рекомендую переезжать. Если она устроится там, то тогда другое дело.
Ну, что новенького у Вас? Что пишет Владимир? У него действительно сейчас затишье. Интересно, получил ли он мою открытку?
Ну, на этом, пожалуй, придется ограничиться. Ввиду того, что мою машину подбили, и я вынужден был работать на ремонт, я получил возможность отдохнуть несколько часов. От коротких часов отдыха оторвал немного времени для письма. На этом ограничусь, так как ужасно хочу спать.
Будьте здоровы. Целую. Ваш Саша.
P.S. Не обижайте меня письмами, ведь они так нужны. Привет моей маленькой Ирче и Володе[86].
10.09.1944 г. О гибели Саши написал товарищ его родителям.
Вы спрашиваете, чтоб я вам ответил, где и при каких обстоятельствах погиб т. Украинцев. Даю полный ответ. Я с ним знаком уже с февраля месяца 1944 года, так как он у меня в роте был и ввиду этого мы с ним так подружились, то есть считались земляками по военной службе, то есть он обучался в Казани, а так же я тоже обучался в Казани…
Даю ответ, когда и где погиб. Это дело было 8 июля под Неманом. При налете немецкой авиации он был убит, то есть было прямое попадание в машину, а также прямое прямо ему в грудь, что и привело к разрыву всей груди.
После чего погиб неожиданно, но мгновенно, даже не мог и слова сказать, а остальной экипаж за исключением его остался жив. Утром, когда был он у меня, он был очень печальным, а также ничего не кушал. Я ему еще посмеялся: наверное, твоя «Ирча», как он ее называл, вышла замуж за другого, то есть изменила тебе, а он ответил: «Если я погибну, то напиши ей ответ, что я погиб».
И не задерживаясь почти ни одного дня написал все то, что и как получилось с ним, то есть еще в сохраненной свежей памяти. Писать более подробно нечего. Писать кончаю. Остаюсь жив и здоров, друг Саши.
Саша Кометанов.
Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1208.
Усанов Виктор Кириллович – ничего о нем не известно[87].
08.10.1941 г. Привет из г. Вольска [матери]
… Выпуск будет ровно через месяц, а там ехать работать в часть… Жалко то, что из школы не отправляют на фронт. А как хочется туда, бить этих людоедов.
Отсылают в глубокий тыл…
Твой сын Виктор.
30.10.1941 г. Сегодня сдавали последний государственный зачет… Теперь нам осталось ждать со дня на день назначение… Ехать бы через Казань. Приехал бы, пельменчиков поел, водочки, аж сердце заходится…
Виктор.
08.11.1941 г. …Вот разобьем гада Гитлера, скоро ему конец, а там уже будем царствовать… Пока живу в Вольске. Опять стали учиться. Новую группу самолетов стали изучать. Учиться будем до приказа, когда будет приказ, не говорят. Но, вообщем, ждем со дня на день… Дорогая мама, обо мне не расстраивайся. Со мной ничего не случится, и буду жить сытым и здоровым.
Виктор.
Ф. М‑33. Оп. 1. Д. 400.
Усачев Яков Терентьевич – кремлевский курсант, комиссар Реутовских лагерей, член военного трибунала. Судьба неизвестна. Прислала его родственница – Гуревич В.С.