Он переворачивал страницы с фотографиями, и слезы бежали по его щекам от этих воспоминаний. Последнее фото Паркера было сделано во дворе в его третий день рождения. Темой дня были пираты, и Ксандер тоже надел соответствующий костюм.
Они были так счастливы, но из-за его дурацкой рассеянности – ведь это он не уследил за воротами – все кончилось.
Ужасная потеря вкупе с сознанием того, что трагедию можно было предотвратить, убивали Ксандера, чувство вины не давало ему дышать. Он провел рукой по лицу, вытирая слезы, но они продолжали капать из глаз. Вот вокруг чего он воздвиг стену в своей душе, вот что его разум отказывался принять. Мозг словно пытался защитить его от рвущей на части боли, которая угрожала уничтожить его, и поэтому после аварии все это стерлось из его памяти.
Ксандер пошатнулся, поднимаясь на ноги. Оставив альбомы, одежду и игрушки валяться на полу, он побрел к двери, а затем пошел вниз по лестнице, спотыкаясь, – совсем как в первые дни после пробуждения от комы.
Теперь он вспомнил, почему у него был собственный кабинет в доме. После рождения Паркера он уже не рвался каждый день в офис. Он сумел организовать свою работу так, что успевал помогать Оливии с ребенком и в то же время строил карьеру, обеспечивал семью.
Его семью. Единое целое, состоящее из троих людей. Ксандер никогда бы не поверил, что этот магический треугольник может когда-нибудь разрушиться. И все же это произошло, и они с Оливией в минуту горя отвернулись друг от друга.
С болью в сердце он зашел в бывшую детскую. Единственной вещью, напоминавшей о Паркере, был комод, в котором раньше хранились его вещи. Оливия избавилась от всего остального. Стерла все следы пребывания их малыша в доме, в их жизни, не оставив ничего – точно так же, как это сделала мать Ксандера после смерти его брата.
Ксандер упал на колени. Боль накатывала на него волнами, горе его было таким сильным, будто это случилось вчера. Он закричал от злости и боли – это был крик души, исходящий из самой ее глубины. Он никогда раньше не позволял себе так проявлять свои чувства, но сейчас он не мог сдерживаться.
Он долго сидел на полу, не зная, сколько прошло времени, но наконец поднялся и направился в их спальню, а точнее, в спальню Оливии. Его дом действительно был в другом месте, и теперь он понимал почему. Он зашел в ванную и встал под душ, пытаясь при этом не думать о том, как утром они с Оливией были тут вместе, не думать о том, чем они здесь занимались.
Однако это было нелегко. Он повернул ручку, сделав воду холодной, и стоял под струями до тех пор, пока тело не заныло от холода, так же как ныло его сердце.
Упершись руками в стену, он опустил голову, чтобы струи воды падали на его шею и спину. Его одолевали вопросы. Почему Оливия утаила все это от него? О чем она только думала? Почему не рассказала ему все вчера, когда у нее была такая возможность?
Он выключил воду, вышел из душа и начал растираться полотенцем, но ни на один из этих вопросов не нашел ответа. Она обманом заманила его сюда, заставила остаться с ней – так же, как когда-то заставила его стать отцом. Почему она так поступила?
Глядя на свое отражение в зеркале, Ксандер с трудом узнал себя в этом мужчине с потухшим взглядом. Он не может больше здесь оставаться, не может выслушивать очередную ложь от Оливии. То, что она сделала, было сейчас так же больно, как и те слова, что она сказала ему после смерти Паркера.
Они тогда стояли в отделении неотложной хирургии, позабытые всеми, пока доктора и медсестры лихорадочно метались вокруг их ребенка, пытаясь спасти его жизнь. И наконец стало ясно, что все усилия напрасны. Суета утихла, и Оливия, повернувшись к нему, сказала, что в смерти сына виноват он. Что он никогда не хотел ребенка, и вот теперь их драгоценного мальчика больше нет с ними. Конечно, потом она извинилась, но было поздно – боль, которую ее слова причинили, разлилась в его душе словно яд, выжигающий все живое.
Ведь он и сам считал себя виноватым. Это могло бы стать тем мостом, который соединил бы их вновь, но Оливия отдалилась от него, хотя он нуждался в ней так сильно именно в тот момент. Глубина собственного горя пугала его, перед глазами был пример его отца, который, упав в пропасть отчаяния, так и не смог из нее выбраться. И, чтобы избежать этого, Ксандер не позволял себе показывать Оливии свои истинные чувства и надел маску холодности и безразличия. Тогда она не сделала ни малейшего усилия, чтобы вернуть его, а теперь попыталась восстановить их отношения при помощи лжи.
Ксандер сгреб всю свою одежду с вешалок и из ящиков комода и кинул на кровать. В шкафу он нашел чемодан, который показался ему знакомым. Ксандер вспомнил, что купил его в прошлом году перед поездкой в Японию. Наверное, Оливия перевозила в нем вещи из его квартиры. Бросив вещи в чемодан, он спустился вниз.
«Нужно уходить», – подумал Ксандер. До того, как вернется Оливия. Но почему-то медлил. Ему захотелось посмотреть ей в глаза и спросить, почему она так поступила. Никаких больше отговорок, лжи и недосказанности он не потерпит. Всему этому пришел конец.
Оливия подъезжала к дому в радужном настроении – выставка прошла чрезвычайно успешно. Хозяин галереи был доволен щедрыми комиссионными, а также спросом на ее работы и многочисленными заказами на будущее. Она не могла дождаться, когда наконец приедет домой и поделится этой прекрасной новостью с Ксандером.
Взяв сумку и бутылку шампанского, которую хозяин галереи подарил ей перед уходом, Оливия вышла из машины и поспешила домой.
– Ксандер! – крикнула она, включая в прихожей свет.
Кажется, он был в гостиной, и Оливия пошла туда.
– Дорогой, с тобой все в порядке? – спросила она, включая свет в комнате. – Надеюсь, ты в настроении отпраздновать – выставка была чуд…
Она оборвала себя на полуслове, увидев Ксандера, сидящего в кресле, – выражение его лица было таким, что Оливия тут же почувствовала тревогу.
Он заговорил, и голос его был чужим:
– Как долго ты собиралась скрывать от меня правду о Паркере?
Она упала в кресло рядом с ним, чувствуя, что не может стоять на ногах.
– Я… я не планировала скрывать ее от тебя. Я просто никак не могла заговорить об этом. Не знала, с чего начать, какие слова подобрать… и до сих пор не знаю.
– Неужели? Как ты можешь продолжать лгать мне, Оливия? Черт возьми, у тебя было два месяца, и ты не могла рассказать мне?
– Ксандер, прошу. Не уходи.
– Немного поздно для такой просьбы, тебе не кажется? – ответил он, и слова его отозвались в ее душе острой болью.
– Я пыталась, Ксандер. Честно, я хотела тебе рассказать.
– Но не рассказала. Ты однажды уже стерла следы присутствия Паркера в нашем доме и в нашей жизни и намеревалась продолжить начатое, тем более обстоятельства сложились так удачно. У меня такое чувство, Оливия, что я больше не знаю тебя. Наверное, я никогда тебя не знал по-настоящему.
Она с усилием встала, ноги ее дрожали, но она сумела справиться с шоком и заговорила:
– Разве ты не сделал то же самое? Стер из своей жизни Паркера, выйдя в эту дверь и бросив меня?
– Я оставил тебя, потому что не хотел притворяться, будто ничего не случилось. А ты вела себя так, точно нашего ребенка и не было! – воскликнул он.
– Я не могла держаться за прошлое, оно убивало меня, Ксандер. Вспоминать Паркера каждый день, каждый день видеть вещи, напоминающие о нем? Это разрушало меня, я должна была либо жить дальше, либо умереть. Мне пришлось убрать все, или я сошла бы с ума.
– Жить дальше, забыв обо всем? Я не мог так поступить. Я любил нашего сына больше жизни!
– Я тоже! – закричала Оливия. – И я любила тебя. Я до сих пор тебя люблю. Вот поэтому я и поступила так. Привезла тебя домой и надеялась из последних сил, что ты ни о чем не вспомнишь, потому что тогда мы бы смогли начать все сначала. Но ты убегаешь снова, прямо как в прошлый раз. Ну конечно – зачем решать проблемы, когда можно просто уйти?
– У тебя хватает наглости обвинять меня в том, что я убегаю от проблем? Ты сама не хотела быть со мной – ты ясно дала это понять после смерти Паркера. Иногда я задумываюсь о том, а любила ли ты меня вообще или я просто идеально подходил тебе для выполнения твоего личного плана на будущее. Интересно, зачем я понадобился тебе снова?
Оливия так много хотела ему сказать, но от разрывающей сердце боли лишь прошептала:
– Я сделала это для нас. Для спасения нашего брака. Мы заслужили второй шанс, но два года назад ты меня не слушал, когда я говорила, что прошлое не имеет значения и единственное, что важно, – это наше будущее.
– Ты хотела, чтобы я отказался от памяти о нашем сыне, от нашего общего прошлого. Нет! Ты не поступишь так снова. Ты больше не станешь принимать решения за меня!
– А как насчет наших решений, Ксандер? Тех, что мы должны принимать вместе? – умоляюще спросила она.
– Мы? Больше нет никакого «мы».
Оливия услышала, как к дому подъехала машина и посигналила.
– Прощай, Оливия. Тебе позвонит мой адвокат – и на сей раз развод будет действителен.
Он пошел к двери, и она побежала за ним, все еще надеясь удержать его.
– Ксандер, прошу, не уходи. Не оставляй меня, – умоляла она. – Нам ведь было хорошо вместе с тех пор, как ты вернулся домой!
Он неумолимо шел вперед. Оливия из последних сил обогнала его и встала у входной двери, прижавшись спиной к ней, не давая ему открыть ее и уйти.
– Вспомни, как мы вместе работали над твоим выздоровлением и как мы снова стали близки. Мы совершали ошибки – я знаю. Но мы можем это пережить. Пожалуйста, не упускай этот шанс все исправить!
Ксандер положил руки ей на плечи и силой отодвинул от двери. Она не могла противостоять ему и просто смотрела, как он повернул медную ручку и широко открыл дверь.
– У тебя хорошо это получается – уходить, – прошептала она. – Ты обвиняешь меня во лжи, но сам всегда уходишь, вместо того чтобы попросить о помощи. Ты готов поделиться своим телом, но свои самые сокровенные чувства и мысли ты всегда держишь при себе. Прошу тебя, Ксандер. Позволь мне помочь тебе справиться с горем! Ты говоришь, что я спрятала жизнь Паркера в коробки, но ты сделал то же самое со своими чувствами! Ты тогда перестал работать дома и целые дни проводил в офисе. Мы не разговаривали и не поддерживали друг друга в нужный момент. И сейчас все повторяется.