– В чем дело, Ксандер? – спросила она, увидев, что он замешкался.
– Я не знаю, какой кофе ты теперь предпочитаешь – с молоком или без, – ответил он бесцветным голосом, в котором звучала апатия, которой Оливия не замечала раньше, – даже после смерти Паркера он так никогда не разговаривал.
– С молоком.
Она повернулась к плите и принялась разбивать яйца на сковороду, надеясь, что он не заметил жалости в ее глазах.
Когда яичница была готова, она посыпала ее луком из собственного огорода, а затем красиво разложила на тарелки вместе с ломтиками лосося.
Ксандер стоял возле ступенек, облицованных плиткой, взгляд его был устремлен на вишневое деревце, посаженное им вскоре после переезда в этот дом.
– Видишь, оно выросло, – сказала Оливия, ставя тарелки на стол. – Помнишь день, когда мы его посадили?
– Да, помню. Хороший был день, – коротко сказал он.
Вот так, всего три слова – а ведь тот день был выдающимся. Вначале они от души повеселились, сооружая высокую клумбу из кирпича, наполняя ее землей и компостом, а потом, посадив вишню, отпраздновали это бутылкой шампанского и пикником на траве. А ночью долго занимались любовью.
Оливия почувствовала, как на нее нахлынули эмоции, и она поспешно сказала:
– Ну, пора завтракать, а то все остынет.
Она вспомнила грандиозные планы, что они строили относительно этого сада в тот день. Некоторые из них они успели осуществить до того, как их брак распался. А потом у Оливии не хватило сил довести все до конца: уж слишком большой был участок и на нем стоял еще коттедж с одной спальней – мастерская Оливии.
Ксандер вяло ковырял вилкой еду.
– Тебе не нравится? – спросила Оливия.
– Нет, все отлично, – ответил он. – Просто я не голоден, вот и все.
– У тебя что-то болит? В больнице говорили, что возможны головные боли. Тебе принести таблетки?
– Ливви, прошу! Перестань суетиться! – отрывисто произнес Ксандер, бросая вилку и вставая.
Оливия наблюдала, как он прошел на лужайку и остановился, широко расставив ноги, весь подобравшись, точно готовясь сражаться с какой-то невидимой силой.
Она ведь прекрасно знала, что Ксандер не терпел, когда ему указывали и давили на него или когда она принимала решения, не посоветовавшись с ним. Например, когда принесла домой Бозо – щенка из приюта для бездомных животных – или когда перестала принимать противозачаточные таблетки.
Но в этот момент он подошел к ней, и его рука, теплая, сильная и до боли знакомая, опустилась на ее плечо.
– Прости. Мне не следовало себя так вести.
– Все нормально. Наверное, я и правда перегибаю палку – постараюсь быть спокойнее. Я просто так люблю тебя, Ксандер. Когда я узнала об аварии, я жутко перепугалась. Подумать только, ведь я могла тебя потерять… – Она запнулась, не в силах продолжать.
– О, Ливви. Что же нам делать? – устало спросил он, вытирая большим пальцем с ее щеки слезу.
Она слабо покачала головой:
– Не знаю. Наверное, жить настоящим.
– Да, – кивнул он. – Это все, что в наших силах.
Ксандер снова сел за стол и доел свой завтрак. Он выглядел таким измученным, точно все его тело болело. Оливия указала ему на гамак под навесом:
– Может, протестируешь гамак, а я пока уберу со стола?
– Ах, Ливви, ты неисправима, – произнес он с улыбкой. – Хотя идея неплохая.
Улыбнувшись в ответ, Оливия начала собирать на поднос посуду.
– Еще кофе?
– Может, потом.
Она кивнула и вернулась на кухню. Внезапно она почувствовала всю безысходность сложившейся ситуации. Когда Ксандер вышел в сад, она испугалась, что он вспомнит тот роковой день, когда они с Бозо и Паркером играли во дворе. Оливии почудилось, что она вновь слышит, как Ксандер кричит, приказывая сыну остановиться. Тогда что-то в его голосе заставило ее бросить испачканную краской кисть прямо на пол, выбежать во двор… и в тот же миг раздался пронзительный визг тормозов.
Оливия вздрогнула и, чтобы не думать обо всем этом, принялась энергично отскребать чугунную сковородку, вымыла до блеска плиту, а затем бросила через окно взгляд на спящего в гамаке мужа. Подходящее время, чтобы забрать с чердака старую одежду Ксандера и отнести ее в спальню, ведь он считает, что это его комната.
«Так и есть, мы снова живем вместе, – сказала себе Оливия. – И место Ксандера – рядом со мной».
Взяв из коробки его вещи и направляясь к двери, она не удержалась и мельком бросила взгляд в темный уголок, где хранилась память о ее ребенке. Слезы защипали глаза, и ей пришлось собрать волю в кулак, чтобы заставить себя успокоиться. Нет, она не станет плакать. «Не сейчас, не сейчас», – повторяла она, спускаясь вниз.
Она развесила на свободные вешалки его одежду. Вещей оказалось немного. Но вряд ли ей теперь удастся нанести второй визит к нему домой, по крайней мере в ближайшее время. Придется обходиться тем, что есть.
Ксандер проснулся внезапно, не понимая, где он находится. Однако, поняв, что он лежит в гамаке в своем саду, расслабился и принялся оглядываться вокруг, отмечая те изменения, что произошли за годы, стертые из памяти. Следовало признать, они проделали неплохую работу по обустройству. Еще бы неплохо вспомнить все это, а то он в собственном доме чувствует себя чужаком.
Он осторожно сел и спустил ноги на землю. Интересно, где Оливия, – в окне кухни ее не было видно.
– Ливви? – позвал он, входя в дом.
Над головой заскрипели половицы, и послышались быстрые шаги по лестнице.
– Ксандер! Все в порядке?
Сбежав вниз по лестнице, она с тревогой посмотрела на него, словно желая убедиться, что с ним все хорошо, и Ксандеру пришлось усилием воли подавить нарастающее раздражение оттого, что она первым делом кидается к нему на помощь. Однако он не должен на нее сердиться, это несправедливо, ведь для нее вся эта ситуация не менее пугающая, чем для него.
– Я в порядке, – спокойно отозвался он. – Просто искал тебя.
– Я раскладывала твои вещи в нашей спальне, – ответила она, слегка задыхаясь от бега. – Немного задержалась, прости.
– Не извиняйся. Тебе не нужно кидаться ко мне по первому зову.
В голосе его прозвучало раздражение, и он тут же пожалел о сказанном, увидев выражение ее лица и обиду в глазах.
– А может, мне хочется ухаживать за тобой, Ксандер, и всегда быть рядом. Ты не подумал об этом? Тебя уже… давно не было дома.
«Какой же я дурак, – подумал Ксандер. – Снова сделал ей больно». Он взял ее за руку и притянул к себе. Почувствовав сопротивление, крепко обнял.
– Помнишь эти слова из свадебной клятвы: «В болезни и здравии…», так вот, наверное, тогда мы не считали, что нас это коснется, – сказал он, целуя ее в макушку.
Оливия постепенно расслабилась, прижавшись к нему, и Ксандер ощутил ее щекочущее дыхание на своей шее. Он сжал ее в объятиях крепче, пытаясь выразить прикосновениями то, что не получалось сказать. Однако через пару мгновений жена отстранилась от него.
– Чем хочешь сегодня заняться? Может, прокатимся по окрестностям? – спросила она. – Завтра придет врач, чтобы помочь тебе продолжить занятия по лечебной физкультуре, теперь он будет навещать нас дома, а сегодня весь день полностью в нашем распоряжении.
Она провела руками по бедрам, словно приглаживая джинсы. Интересно, почему она нервничает? Этот жест всегда был верным признаком того, что ее что-то беспокоит. Может, дело в объятии? Вот уж вряд ли. Они никогда не стеснялись выражать свои чувства друг к другу. По крайней мере, когда были наедине. О да, они совершенно не стеснялись – воспоминания об этом были настолько яркими, что Ксандер понял, что возбужден. Значит, хотя бы что-то в его теле работает исправно, цинично подумал он.
Но, даже несмотря на это приятное открытие, он почувствовал, что между ним и женой словно возник какой-то барьер.
– Ксандер?
Ее голос вывел его из этих раздумий.
– Знаешь, я бы сегодня остался дома. Очень уж быстро я устаю сейчас, к сожалению. Может, покажешь, над чем ты работала последнее время в студии?
– О, конечно. Пойдем.
Она обняла его за талию, пока они шли. Ксандер отметил про себя, что помогать ему Оливии было отчего-то легче, чем принимать его ласки.
Из-за коттеджа они в свое время и купили именно этот участок. Ксандер знал, что его жена мечтала уйти с работы в школе и посвятить себя живописи, и хотел помочь ей воплотить мечту в жизнь.
Переступив через порог, Ксандер почувствовал себя чужаком, вторгшимся во владения Оливии. Она с самого начала дала понять, что здесь будет ее территория.
И он принял это. В детстве у нее не было собственной комнаты, забота о братьях и сестрах отнимала большую часть времени, а еще следовало не забывать об отце, и так продолжалось вплоть до выпуска из школы и переезда в Окленд, куда она уехала, чтобы получить высшее образование. Но и там она поселилась в съемной квартире, и в старом, обветшалом доме вместе с ней проживали еще десять студентов.
– А ты тут кое-что изменила, – отметил Ксандер.
– Ну, уже дав… – начала было она, но спохватилась и вздохнула. – О, прости, это очень бесцеремонно с моей стороны.
– Да нет же, – ответил он, оглядывая картины, стоящие вдоль стен. – Не переживай.
Подойдя к полотнам, он спросил:
– Это твои последние работы?
– Да. Эта серия пейзажей – для показа в галерее, который намечается ближе к Рождеству.
– Твой стиль изменился, – сказал он. – Ты стала рисовать более… зрело, наверное.
– Сочту это комплиментом, – ответила Оливия, стоя у него за спиной и глядя, как он рассматривает ее работы.
– Они выглядят единым целым. Ты всегда была талантлива, Ливви, но сейчас… это настоящие произведения искусства. Будто ты превратилась из очень голодной гусеницы в бабочку.
– Замечательные слова, спасибо.
– Это не просто слова, я действительно так считаю. Неудивительно, что ты перестала преподавать.
Оливия опустила голову, и волосы упали ей на лицо, но Ксандер успел заметить румянец, разлившийся по ее щекам.