Встретились “два одиночества”. “Белый русский” в крови, превратил обе стороны “сражения” в пьяных дикарей на бранном поле, а не солдат. Прямо сейчас вышло так, что языки их вслед за губами столкнулись, а вместо побега, пощёчины, потерянных тапок и всего такого, Вероника ещё дважды что-то простонала, а Егор за собой и не замечал, что делает. В ответ что-то прозвучало из его горла, потом ещё и ещё. И если бы он мог — он бы не просто залез ладонями под этот её дурацкий топ, он бы содрал с неё кожу чтобы добраться до рёбер, раздвинуть жилы, мышцы, кости и вырвать окровавленное, сочащееся остатками жизни сердце. А потом смотреть на творение своих рук, стоять над её безжизненным телом и понимать, что всё. Победил. Больше эта дура ничего с ним не сотворит.
Он давно освободил Роне руки, а она всё не решалась их поднять. В тот момент, когда она всё же сделала это, Егор решил что оттолкнёт, что вот сейчас всё закончится, и вместо того чтобы отпрянуть, будто напоследок набросился с большей энергией чем раньше, так, чтобы прямо челюсть хрустнула, чтобы губы лопнули и можно было ощутить на языке вкус её крови.
А она не отпихнула, а зачем-то сжала на затылке его волосы, схватила крепко, вырывая с корнями не иначе. Егор зарычал, от боли или вроде того, и со всей силы впечатал кулак в стену за её спиной. Снова посыпалась штукатурка, как тогда в подъезде, и Вероника даже бровью не повела, будто… да что он может сделать такого, чего ещё не делал?
Напротив, она только сильнее дёрнула его на себя, и для полноты картины другой рукой вцепилась в его шею, потянулась вверх, чтобы удобнее было самой целовать а не оставаться тут жертвой этого животного.
Егор воспринял это как вызов, поднял её, понимая что гибкое тренированное тело, привыкшее к поддержкам, слишком легко схватывает всё на лету и без подсказок прижимается к нему правильно. Правильно обнимает ногами, так крепко, что уже и скрывать нечего, всё и так понятно… Егор пропал, потому что хочет чёртову идиотку Веронику Соболеву. Хочет до смерти. Её смерти.
Примечание:
*Пообещайте мне любовь,
Хоть на мгновение,
Хочу изведать эту боль,
Как откровение,
Я за собой сожгу мосты,
Не зная жалости,
И все прощу, но только ты
Люби, пожалуйста, люби,
Люби, пожалуйста, люби,
Люби, пожалуйста.
"Пообещайте мне любовь" — музыка-Евгений Крылатов, слова-Игорь Вознесенский.
=Пообещайте мне любовь… пусть безответную!*
Они ждали, когда это прекратится. Они надеялись, что скоро всё станет как было, “Белый русский” отпустит, сгущёнка снова станет кровью, а губы перестанут быть оружием массового поражения. Но пока что ничего не заканчивалось, увы. И чудом каким-то их никто ещё не нашёл, никто не помешал. Но вечно длиться это не могло, верно?
Когда рядом послышались шаги, Егор дёрнулся вместе с висящей на нём Вероникой, отступил в темноту и закрыл её собой. Оторвался от её губ и прижался лбом к стене рядом с её головой. Теперь она дышала как раз в сгиб его шеи и от этого становилось только хуже.
“Я насквозь пропахну этим чудовищем, которого так и не смог победить!”
Мысли Егора были далеки от романтических, но он продолжал вжимать бедолажку “звезду” в стену, а она продолжала чувствовать, что ненависти в его поступке куда меньше, чем желания. Ох да, она всё понимала. Вот прямо между ног, обнимающих его талию, прямо там и чувствовала, что непросто злодею держать себя в руках, и не так уж сильно он сейчас зол… Хотя кто его знает, может вот так он со всеми кого презирает?
Ей в целом было всё равно.
Приходя в себя и понемногу выходя из транса, Роня стала задумываться что вообще происходит. Руки свои она обнаружила под его футболкой, где успешно царапала его кожу ногтями, наслаждаясь шипением, будто это котёнок мурчал в ушко. Ноги так крепко сжимала, что затекли, но висела бы так ещё три маленькие вечности, если бы пришлось.
Не пришлось.
Он отступил, подхватил её за бёдра и приподнял, заставляя разжать ноги. Разжала. А Егор продолжал держать её на весу, глядя в глаза. С ненавистью, жалостью, будто хотел попросить: “Не делай так больше, а?”.
Вероника ждала. Упрямо не отводила взгляд и ждала, чем же всё это закончится. Ну что ещё он может с ней сделать? Ничего… Всё сделано.
Поставил её на ноги рядом с собой, а потом протянул руки, зачем-то обхватил её голову так крепко будто хочет раздавить и растереть в порошок. И всхлипнув от боли, Вероника сделала шаг вперёд. Егор держал её голову в ладонях, смотрел в глаза, и стоило её рукам обвить его, без страсти, с нежностью, он закрыл глаза. Это так было мучительно, будто Егор на секунду ей сдался.
Погладил её виски большими пальцами, и Роня не заметила, как оказалась прижата щекой к его груди. Она слышала тяжелые стуки сердца в чужой груди, и боялась что собственное сердце ничуть не отстаёт. И так тепло было. Так приятно в этих руках оставаться ещё хоть пару секунд, будто за их пределами — война, не иначе. Ну заморозки, так точно.
— Нам пора, — хрипло ответил на все её мысли Егор.
— Стой, — попросила она, отступая. — Я буду смелой. Я спрошу. Что-то было?
— Что? — он не понял, он не верил, что она задаёт такие вопросы.
— Сейчас что-то было?
— Да, — кивнул он, признавая, что их поцелуй существует. — Но больше такого не будет.
— Почему? — вопрос был естественным и они оба его ждали, нисколько не сомневаясь, что он прозвучит.
Егор пожал плечами. Взъерошил волосы.
— Потому что это неконтролируемая хрень, которой быть не должно, — он говорил медленно, будто сам с собой. Подбирал каждое слово и в глаза Роне не смотрел. — Противоестественно… — тихо сказал и сам себе покачал головой. — Такое чувст… — снова покачал головой. — Сама понима… — и опять не то. — Если придумаю, как описать — скажу.
Развернулся и ушёл, а Вероника осталась. Скомкала своё счастье, как улитый слезами платочек, поднесла к груди и прижала крепко, чтобы навсегда осталось в ней. Баюкала его в темноте и тишине коридора, не понимая до конца что же дальше, но боясь выйти в зал где всё будет поломано и растоптано жестокими тяжелыми ботинками Егора Ивановича.
— Кому куда? — весело спросил Лев.
— Домой, — синхронно ответили два замороженных человека.
— Вероника, вас подвезти? — Лев указал на парковку ВУЗа, возле которой было кафе. — Я на машине…
— Я сам, мы живём в одном доме, — глухо ответил Егор и на секунду Вероника почувствовала его пальцы на своих. Только на секунду, не дольше, могло оказаться, что это только край его пальто или просто ветер коснулся, переннёс тепло Егора к Роне, обманул несчастную.
У Вероники всё внутри горело, болело. Ей казалось, что в голове не прекращая играет ужасно печальный, ужасно романтичный романс. Такой трепетный, что пробирает до самого нутра своими правильными и точными словами. Заслушанный, превратившийся в часть жизни, уже будто самой Вероникой и написанный.
Она хотела домой, в тишину, в музыку.
Хотела танцевать, не на пропущенной репетиции, а в одиночестве, в тишине. Нет музыки, которая сейчас была бы для неё громче этого несуществующего романса, у которого и слов-то нет.
— Я на маршрутке доеду, — шепнула Вероника, но её голос — всё равно что шелест листвы, незамеченный остался позади. Ни Лев, ни Егор не придали значения слабому звуку.
— Уверен? Мне показалось, что вы не дружите, — усмешка на лице Льва подсказала, что он куда больше знает и понимает, чем они решили.
— Дружим, идём, — отрезал Егор и потянул Роню за собой.
Снова, как тогда в коридоре ХГТУ, когда Веронике казалось что убьёт. Непременно убьёт, не может человек с добром так тянуть за собой.
— Увидимся, — кивнул он другу, остановившись у своей машины. — Садись.
Вероника подождала пару секунд, не решаясь сделать шаг, но Егор гневно посмотрел ей прямо в глаза и выбора не осталось.
Роня села в машину, пристегнулась. Егор не торопился присоединиться. Чего он ждал?
А самое ужасное, что музыка включилась. Не радио, а подключенный через aux плеер. Романс, печальный, дурацкий, впервые Роня его слышала.
Как ты там живёшь…
Она прижала пальцы к губам.
Думаешь ли ты…
обо мне.
Она стала вытирать быстро набегающие слёзы и неверяще уставилась в лобовое. Машина завелась, тронулась с места и поехала с парковки.
Если есть любовь,
То она сильней равнодушия…
Почему его музыка хуже Вероникиной терзает, почему ей и в голову не приходит, что он испытывал все эти дни тоже самое, лёжа за стенкой.
Я давно боюсь с кем-то говорить… о тебе!
Только не могу уснуть по ночам.
Они молчали, а музыка переключилась, но будто стала по кругу прокручиваться в голове у Рони. Егор сделал тише, а потом и вовсе нажал на паузу.
Водил Егор Иванович лихо, выкручивая руль, обгоняя. По свински проезжал светофоры и нервно гнал вперёд по каким попало дорогам, точно по-своему переживал, безо всякой музыки тот ужас, что был у них в сердцах сейчас.
Она молча откинулась на спинку, закрыла глаза, склонила голову на бок и стала прислушиваться к себе.
Она с ним в одной машине, она с тем, кого долго и мучительно любила. Она в его маленькой вселенной, на его территории. И её кожа всё ещё горит от его пальцев. А он то и дело смотрит на свои руки, смотрит снова и снова, а потом тормозит на обочине. До дома недолго ехать, они живут очень близко, Роня могла бы безо всяких маршруток сказать, что добежит на своих двоих, но теперь они уже чёрт знает где.
— Я тебя терпеть не могу, — сказал Егор, вцепившись в руль обеими руками. — Мне очень жаль… но это так.
Роня засмеялась. Тихо, невесомо, так что смех пробежал по коже Егора, тёплым ветерком.