его прожевал. Она ждала, не меняя позы, держа в поднятой руке вилку, не сводя глаз с его лица.
– Когда-то хотел.
– Но больше не хотите?
– У меня было двое детей. Оба умерли. Жена тоже умерла. И у меня нет никакого желания кем-то ее заменить. – Лучше сразу расставить все по местам, раз уж они говорят с ней начистоту.
– Бедняжка. – Она снова вздохнула. – Но вам ведь нравится Даниела? Вы считаете ее красавицей. Я видела это у вас на лице, в самый первый день.
Неужели? Если так, это унизительно. Он-то привык гордиться тем, что умеет скрывать свои чувства.
– Я здесь по работе, мисс Кос, – сказал он, бросил на стол салфетку и отодвинул стул. – Вот и все.
– И что у вас за работа такая, мистер Мэлоун? Я так и не смогла разобраться. Думаю, Даниела знает. Она такая проныра. Но ее вины в этом нет.
– Кажется, это у вас семейное, – ответил он самым невинным тоном.
Ленка удивленно уставилась на него, но, поняв, тихо захихикала.
– Вы мне нравитесь, мистер Мэлоун, – сказала она. – Очень нравитесь. Думаю, вы как раз то, что доктор прописал.
– Как скажете. А теперь прошу меня извинить, но меня ждет работа. Скучная, монотонная работа, которую мне хотелось бы закончить. И чем раньше, тем лучше.
– Конечно, мой дорогой, – сказала Ленка, вся лучась добротой и радостью. – Вы только не слишком спешите. И не сбрасывайте со счетов Даниелу. Иначе упустите что-то важное.
Спускаясь по лестнице, он столкнулся с Дани, которая поднималась ему навстречу. Она сдержанно поздоровалась с ним. Он ответил ей в той же манере. На этом они разошлись.
Первое доказательство того, что существует Жертва Номер Шесть, появилось, когда в заболоченном пруду, который бродяги из Кингсбери-Ран именуют рекой, всплыли бледные куски тела мужчины. Их обнаружил бездомный по имени Джерри Харрис, пришедший на берег пруда, чтобы запрыгнуть в проходящий поезд. Дело было 10 сентября 1936 года.
В течение месяца власти крюками обшаривали грязный пруд в поисках других частей тела. Из воды выловили бедра – правое, затем левое. Ни руки, ни голову так и не нашли.
В пруд даже запускали военного водолаза.
Мэлоуна это восхитило – особенно после того, как он прочел комментарий самого водолаза. Его слова были напечатаны в статье, которой предшествовал фотоснимок: на берегу пруда рядами выстроились зеваки.
«Мы мало что видим, – якобы заявил водолаз. – Но работа в реке Кайахога нас к этому уже приучила. Мы действуем на ощупь».
Перечитывая статью, Мэлоун подумал о Дани. Что бы она сумела узнать, если бы подержала в руках одежду, которую детективы обнаружили в траве у пруда?
При этой мысли сердце у него гулко забилось. Он уже не впервые об этом думал. Пожалуй, Дани могла бы рассказать ему вещи, о которых он никак иначе бы не узнал – точно так же, как в случае с клетчатой кепкой. Ему просто нужно получить доступ к уликам. Несс мог бы с этим помочь. Может, он сумел бы на пару часов открыть для них сейф с вещдоками.
Мэлоун вновь просмотрел список предметов одежды, обнаруженных вместе с Жертвой Номер Шесть. Его нетерпение росло. Часть вещей была обернута в газету – так, словно это был подарок для полицейских. Фетровая шляпа, залатанная рабочая рубашка, фрагмент нижнего белья с меткой «ДВ» – из тех, что пришивают, прежде чем отдать вещи в прачечную. Жертву Номер Шесть кастрировали – так же, как Андрасси и Жертву Номер Два. Судя по отчету коронера, худощавый мужчина двадцати пяти – тридцати лет, ростом около метра восьмидесяти, был еще жив, когда преступник начал его расчленять.
Радостное нетерпение Мэлоуна разом исчезло, словно его смыло потоком ледяной воды.
Нет, он не позволит Дани касаться его одежды. Он вообще не подпустит ее к этому делу. Она плакала от того, что какой-то бродяга в грязном пальто помнил о своей погибшей возлюбленной. Нет, Мэлоун не хотел, чтобы ей пришлось увидеть – или ощутить – что бы то ни было связанное с жертвами Мясника или с ним самим.
Мэлоун вздохнул и, внезапно почувствовав, что к горлу подступает тошнота, выдрал из блокнота очередной листок и взялся за новый список.
Двадцать третьего февраля 1937 года на пляж в конце Восточной Сто пятьдесят шестой улицы вынесло нижнюю половину женского туловища. Окружной патологоанатом предположил, что женщине было от двадцати пяти до тридцати лет, у нее были русые волосы, весила она около пятидесяти пяти килограммов, а ее рост составлял от метра шестидесяти пяти до метра семидесяти сантиметров. Но все это были только примерные оценки и предположения, не основанные на фактических измерениях, поскольку в распоряжении властей имелась лишь половина туловища – ни рук, ни ног, ни головы.
Пятого мая 1937 года, почти три месяца спустя, волны выбросили на берег верхнюю половину туловища. Она лежала в полосе прибоя, в нескольких метрах от пляжа. Холодные воды озера Эри сохранили плоть: когда останки забрали в морг, выяснилось, что они идеально подходят к нижней половине уже хранившегося там женского торса. Имя той женщины так и не установили. О ее пропаже никто не заявлял. На этот раз у жертвы не было даже одежды, которая могла бы хоть что-то подсказать. Дани в этом случае оказалась бы столь же беспомощной, как и все остальные.
Однако коронер не захотел включить эту женщину в список жертв Мясника, обосновав это тем, что ее обнаружили за пределами Кингсбери-Ран и обезглавили уже после смерти, причем куда менее аккуратно и тщательно, чем других жертв. Это вызвало у властей законные сомнения.
Но они не хотели признать очевидного: первую Деву озера нашли ровно на том же месте и примерно в таком же состоянии – ее тело было разрублено пополам. А значит, у полиции появилась не одна только седьмая, но еще и восьмая жертва: все указывало на то, что первая Дева озера, обнаруженная в тридцать четвертом, тоже погибла от рук Мясника.
В газетах Деву озера начали называть Нулевой жертвой – чтобы не менять нумерации других жертв. В большинстве случаев у властей не было ничего, кроме собственно номеров, и Мэлоун был согласен с этим решением.
Останки официальной Жертвы Номер Восемь – Роуз Уоллес – вновь обнаружил ребенок. Дети болтались по городу. Дети всюду совали свои носы. Дети играли там, где не задерживались взрослые. Туловище женщины – скорее напоминавшее скелет – лежало в мешке из грубой ткани, наполовину закопанном в землю под мостом Лорейн-Карнеги. Сверху на мешке красовался череп. Внимание мальчишки, слонявшегося по заваленному мусором участку земли под мостом, привлекли три золотых зуба жертвы, сверкавших в лучах закатного солнца.
Коронер установил, что смерть наступила примерно за год до этого – но со времени исчезновения Роуз Уоллес, по словам тех, кто виделся с ней перед тем, как она пропала, прошло всего десять месяцев. Однако и рост, и вес, и внешний вид останков совпадали с описанием пропавшей Роуз Уоллес. Сорокалетняя Роуз была крошечная темнокожая женщина, ростом не больше полутора метров и весом чуть больше сорока килограммов. Согласно ее медицинской карте, у нее имелись три золотых зубных коронки. В полицейских отчетах говорилось об «останках, предположительно принадлежавших Роуз Уоллес», но это явно была она. Коронер просто неверно определил время смерти. Возможно, всему виной было быстрое разложение плоти: вместе с телом в джутовом мешке обнаружили известь, которая способствует разложению.
По официальной версии, Роуз Уоллес стирала у себя дома белье, когда к ней зашел ее знакомый и сообщил, что в баре по соседству ее кто-то спрашивает. Уоллес бросила стирку и отправилась в бар. В тот вечер Роуз видели с несколькими мужчинами, однако никто не мог назвать их имен. С тех пор ее больше никто не видел.
Она пропала в августе 1936 года. Ее останки нашли 6 июня 1937 года. Власти считали, что она погибла не среди мусора, устилавшего землю под мостом, но не могли установить, когда именно туда попал мешок с ее телом.
Ровно месяц спустя, 6 июля 1937 года, в Кайахоге всплыло еще одно тело, и все внимание следователей переключилось с Роуз Уоллес на мужчину, о котором было известно лишь, что он стал Жертвой Номер Девять.
Подобно обнаруженной в пруду Жертве Номер Шесть, Жертву Номер Девять тоже вылавливали по частям. Сначала из воды достали тряпичный мешок, в котором прежде хранился корм для домашних кур. Теперь в нем лежал шелковый женский чулок и верхняя половина мужского туловища, завернутая в газеты трехнедельной давности. Нижнюю часть туловища выудили всего через несколько часов – какой-то мужчина заметил ее в воде, когда смотрел, как буксир проходил под мостом на Западной Третьей улице.
На следующий день нашлись оба предплечья с кистями рук, еще через несколько дней – верхняя часть правой руки, а 14 июля обнаружили нижнюю часть правой ноги. И все. Ни головы, ни одежды, ни других вещей, которые могли бы помочь с установлением личности. Отпечатки пальцев, которые удалось снять с останков, не совпали с отыскавшимися в картотеках.
По имевшимся у полиции фрагментам тела удалось составить общее описание: белый мужчина, возраст – около сорока лет, рост – от метра семидесяти двух до метра семидесяти пяти, крепкого телосложения, гениталии в сохранности. Однако в отчете коронера говорилось о том, что эту жертву расчленили иным, прежде не встречавшимся способом. У мужчины вырезали сердце. И органы брюшной полости. Причем не аккуратно. Патологоанатом употребил слово «вырвали». Разрезы на шее и на суставах тоже выглядели совсем не так аккуратно, как прежде, и казались сделанными второпях. Несс предположил, что Мясник перестал себя контролировать.
Пусть так. Но теперь стоял март 1938-го, и за последние восемь месяцев не появилось ни единого нового трупа. Пусть Безумный Мясник из Кингсбери-Ран и перестал себя контролировать, но не настолько, чтобы совершить грубый просчет и выдать себя.
Мэлоун разложил на полу своей комнаты десять листов с составленными им краткими описаниями, встал над ними, сунув руки в карманы, и принялся их изучать.