– А он тут у нас вполне освоился, – пробурчала Зузана, бросив на Мэлоуна сердитый взгляд.
– Тсс, Зузана, – шикнула на нее Ленка. – Пусть себе спит. Мне нравится на него смотреть.
– Да что ты несешь, Ленка? Ты не в своем уме? – отрезала Зузана, качая головой.
– У него красивые губы. Ты заметила, Даниела? И зубы хороши – жаль, что он их редко показывает.
– Господи, помоги мне, – простонала Зузана.
– Но ведь это чистая правда, Зузана, – не сдавалась Ленка. – Сама погляди.
– В следующий раз оставь свою правду при себе, – фыркнула Зузана. – Можно подумать, сестрица, что ты вчера родилась. Я иду спать. Вы двое глазейте на мужчину, если вам так угодно, а я лучше посмотрю свои сны.
– Доброй ночи, Зузана, – невозмутимо сказала Ленка.
– Доброй ночи, тэтка, – прибавила Даниела.
Ленка посидела еще с минуту, опустив руки на колени, не сводя глаз с Мэлоуна и улыбаясь все той же мягкой улыбкой, с которой она слушала оркестр.
– Ты ему нравишься, Даниела, – промурлыкала она.
– Тсс, Ленка, тише, – прошептала Дани смущенно и в то же время радостно.
– Я ведь говорила, что ты еще встретишь своего мужчину? – продолжала Ленка. Она даже не думала перейти на шепот.
– Тетя. Прекрати.
– Не скромничай с ним, дорогая. Порой нам, женщинам, следует говорить правду в глаза.
– Зузана явно считает иначе.
– Я знаю. Забавно, что она всегда говорит только правду. Но не решилась открыться мужчине, когда у нее был шанс. И всю жизнь сожалеет об этом.
Дани знала эту историю, но считала, что Ленкина версия далека от правды. Ленка все видела по-своему. Зузана никогда не говорила, что о чем-либо сожалеет.
– Когда-то она влюбилась в одного мужчину, его звали Виктором, – продолжала Ленка. – Давным-давно. Думаю, Виктор тоже ее любил. Но она была неприступна. И холодна. Так что он так и не узнал о ее истинных чувствах. – Она немного помолчала, словно разглядывая прошлое, явившееся ей в углу комнаты. – Мистер Мэлоун не знает о твоих чувствах, Даниела, – заметила она.
– Он все знает, – пробормотала Дани.
Ленка удивленно вскинула брови, моргнула:
– Я в этом сильно сомневаюсь. Я и сама не была уверена, дорогая, а я тебя хорошо знаю. Порой нам кажется, что все вокруг знают о нас то же, что знаем мы сами. Но для большинства людей ты – прекрасная тайна. Не храни тайн от мистера Мэлоуна. – Ленка поднялась и немного постояла не разгибаясь, чтобы дать спине время привыкнуть к перемене позы. – Ты его разбудишь? – спросила она у Дани.
– Нет. Он сам проснется, когда придет время. Вряд ли ему удобно спать на полу, так что, думаю, это скоро случится. Иди, а я здесь закончу и погашу свет.
Ленка послала ей воздушный поцелуй и заковыляла по коридору к своей комнате. Дани продолжала работать, не сводя глаз с широкого кружевного воротника, который пришивала к лифу готового платья. Она внимательно вслушивалась в дыхание Мэлоуна.
За ужином Мэлоун вел себя раскованно. Всю его былую сдержанность как рукой сняло – словно и ему тяжело давалось возникшее между ними напряжение и он был рад с ней помириться. Но она боялась, что, если сейчас уйдет к себе в спальню, он не разбудит ее и отправится обследовать квартиру над клиникой доктора Петерки в одиночку.
Закончив с воротником, она отложила работу. Он не шевельнулся, так и не убрал рук из-за головы. Руки наверняка затекут, к тому же в комнате холодало, да и спать на твердом полу вряд ли было удобно.
Он тихо всхрапнул, словно подтверждая, что спит очень крепко.
Она выключила две лампы, стоявшие подле нее, но оставила свет на маленьком столике. Взяла с дивана подушку, проверила, нет ли в ней булавок и игл – такая опасность всегда существует, когда в доме живут три портнихи, – и нагнулась к Мэлоуну, не зная, сумеет ли подсунуть подушку ему под голову. Тогда ему будет гораздо удобнее.
Правой рукой она приподняла ему голову, а левой подсунула под нее подушку. Его руки, освободившись от веса головы, упали по сторонам тела, и Дани решила, что теперь он точно проснется. Но он не проснулся.
Она принесла из своей комнаты покрывало и легла рядом с ним, не слишком близко, но и не слишком далеко – так, чтобы и ей тоже досталась часть покрывала. Теперь, когда он проснется, она это заметит, и он не сумеет уйти без нее.
Он перекатился на бок, в сторону от нее, и потянул за собой покрывало. Она придвинулась ближе, чтобы не мерзнуть. Он снова повернулся, на этот раз к ней лицом, и опять забрал себе большую часть покрывала. Глаза его были закрыты, он мерно дышал, иначе она решила бы, что он притворяется. Правда, Мэлоун вряд ли способен на подобные глупости.
Она придвинула подушку ближе к нему и попыталась высвободить покрывало, чтобы укрыться до шеи. Он был совсем рядом – она легко могла бы пересчитать его ресницы. Его дыхание щекотало ей губы. Она лежала рядом с ним совсем неподвижно, совершенно растерянная, и не знала, что делать, не понимала даже, можно ли ей наслаждаться тем, как он близко.
Нужно просто его разбудить. Ей не следует спать на полу. И ему тоже не следует спать на полу. Она накрыла его щеку своей ладонью, не желая его испугать… и не слишком желая его разбудить.
Его кожа оказалась теплее, гораздо теплее, чем у нее. Ее кожа всегда оставалась прохладной. Он начисто брил лицо, но щека все равно казалась шероховатой на ощупь. Пальцам хотелось исследовать дальше. Уши у него были маленькими, а мочки неожиданно мягкими, особенно по сравнению с жесткими, коротко остриженными волосками у него на висках и на затылке. Он, как и большинство мужчин, отпускал волосы на макушке длиннее, чем по бокам, но гладко зачесывал их назад со лба. От линии роста волос вниз, к глубокой впадине между бровями, змеилась тонкая венка.
Она обвела пальцем углубление между бровей, которое не разглаживал даже сон, но постаралась не слишком прижимать палец к коже. Иначе он точно проснется. Ресницы у него были темными, короткими, но такими густыми, как щетинки на обувной щетке. Она пристально рассмотрела их, но не стала касаться.
Она повела палец к кончику его носа. Нос был небольшой, лишь переносица чуть расширялась, перед тем как ринуться вниз, по ничем более не примечательному уклону. Рот был широким, на подбородке гнездилась ямочка, почти неотличимая от той, что темнела между бровями. Еще одна, поменьше, делила надвое нижнюю губу, и от этого казалось, что бог пометил его лицо, проведя по нему своим пальцем, сверху вниз, ровно по центру.
Его лицо состояло из вершин и долин, вертикалей и горизонталей – утесы щек, бровей и скул, острие носа, складки по сторонам неулыбчивого рта. Морщины со временем станут еще заметнее, но теперь его кожа была туго натянута поверх крепких костей и плотных мышц. Ни цветом, ни фактурой его кожа не походила ни на ее собственную кожу, ни на тончайшую, словно бумажную кожу ее старых тетушек.
Она восхищалась им, жаждала провести пальцами по всем его изломам, по всем изгибам, резким и мягким, теплым и закаленным ветрами. Она мало общалась с мужчинами, и ей не с кем было его сравнить – в этом Майкл был прав, – но прежде, до встречи с ним, ей этого совсем не хотелось. Она куда лучше была знакома с мертвыми, а не с живыми мужчинами. Интересно, что сам Майкл обо мне думает?
Он целовал ее так, словно она ему нравилась. Так, словно она ему очень нравилась. Но сказал ей, что еще слишком рано. Она не была уверена в том, что он сказал ей всю правду, – он говорил, что они с Айрин прожили врозь пятнадцать лет, – но понимала, что не имеет права его расспрашивать.
Сколько раз за эту неделю она повторяла себе эти его слова? Еще слишком рано. Слишком рано. Слишком рано. Ей точно не казалось, что еще слишком рано. Она в своих чувствах не сомневалась. Ни на секунду.
Она отчаянно хотела снова его поцеловать. Она лежала с ним рядом, его губы теперь были всего в паре сантиметров от ее губ. Ленка права. У него красивые губы. Она медленно придвинулась ближе, еще ближе, еще, пока ее рот не оказался прямо против его рта. От него пахло лакричным чаем, который он так любил. После ужина, пока они слушали «Лунный свет» Дебюсси, он съел имбирное печенье, которое испекла Маргарет, и выпил целую чашку чаю.
Она чуть выдвинула губы вперед, коснулась его губ и отстранилась взглянуть на его глаза. Они были закрыты, и он по-прежнему мерно дышал. Веки не двигались. Она придвинулась снова, решив на этот раз забыть про страх и сполна насладиться поцелуем.
Она нежно обхватила губами изгиб его верхней губы, потом передвинулась, пробуя на вкус более пухлую нижнюю. Она пролежала так достаточно долго, смакуя свои ощущения, но не прижималась сильнее и не сжимала губы. Когда же она снова отстранилась, ужасно гордясь собой и наслаждением, которое сумела себе доставить, то увидела, что на нее смотрит пара сонных, задумчивых, слегка растерянных глаз.
Она не стала сразу же бормотать объяснения и извиняться. Что тут можно было сказать? Она поцеловала его, пока он спал. Она знала, что поступила неправильно. Но теперь она просто уставилась на него, ожидая ответа. В комнате царил полумрак, но темно не было. Мэлоун не спал, но и не бодрствовал.
Он вытянул руку и обхватил ладонью ее затылок. А потом притянул ее обратно к себе.
Она проглотила изумленный возглас, а его рука чуть сильнее сжала ей волосы.
Он больше не был спящим незнакомцем в волшебной сказке, теперь он стал жадным соучастником происходившего между ними. Он целовал ее охотно, яростно и неистово, придерживая рукой ее голову ровно так, как ему хотелось. Он поднял кверху ее подбородок и щипал, и кусал, и высасывал сок, словно видел во сне жаркие пляжи, словно ее рот был сочным тропическим фруктом.
Одежда стала ей слишком узка, а кожа словно горела, и она не смогла бы открыть глаза, не смогла бы оторваться от его губ, даже если бы в комнате случился пожар. Она толком не знала – может, пожар уже начался. Языки пламени лизали низ ее живота, пробегали по сводам стоп, заставляли ее сгибать пальцы и сжимать кулаки.