Было поздно, в доме царили тьма и покой, и в темноте всякое действие казалось менее сложным, чем при дневном свете. Они не сказали ни слова. Они лишь целовали друг друга, молча касались друг друга губами, но потом его ладонь двинулась в путь, обхватила ей бедра, обвела по изгибу спины, а большой палец снизу коснулся груди. Дани вцепилась в его одежду, желая высвободиться из пламени, и в это мгновение Мэлоун перекатился по полу, вскочил на ноги и сбежал вниз по лестнице, не сказав ей ни слова.
Она лежала, задыхаясь, потрясенно глядя во тьму. Услышала, как он ходит внизу, как скрипнула дверь ванной комнаты, как побежала по трубам вода, как задвигался вокруг него весь их дом.
Она дождалась, пока сердце ее утихло и пламя угасло. Если он ее не возьмет с собой, то она ничего не сумеет с этим поделать. Она поднялась с пола гостиной и отправилась в свою постель. Она слышала, как Мэлоун шагает по комнате прямо под ней. Чарли вспрыгнул к ней на кровать и улегся в ногах, возвращая ее к реальности. Она закрыла глаза и заставила себя погрузиться в сон.
Она была уверена, что он снова станет ее избегать, и полночи грызла себя за столь необдуманный поступок. Она жаждала его поцелуев, но еще больше жаждала общения с ним. Если он снова решит держаться на расстоянии, она этого не вынесет.
Но утром, после завтрака, он собрался с ней в морг, как и обещал. Он избегал встречаться с ней взглядом, но в остальном был так же обходителен и немногословен, как и всегда.
– Помните женщину в покрывале, которое сшила ей бабушка? – спросила она, пока они шли, чтобы заговорить о чем-то, не связанном ни с тайно сорванными с чужих губ поцелуями, ни с сожалением.
– Нетти? – ответил он.
– Да, Нетти. – Ее обрадовало, что он запомнил имя той женщины.
– Разве я мог ее забыть?
– С ней… произошла странная вещь.
Он наконец взглянул ей прямо в глаза. Щеки у нее заалели под его настойчивым, требовавшим продолжения взглядом, но она сумела собраться и спокойно проговорила:
– Когда могильщики пришли за ней, тела в морге не было.
Он нахмурился, не сводя с нее глаз:
– Нетти… Обнаженная женщина, завернутая в покрывало… которая умерла неизвестно от чего?
– Да.
– Это было две недели назад.
– Да. Мы подготовили ее утром в четверг. Могильщики пришли вечером в субботу.
– И ее там не было? – Он остановился посреди тротуара.
– Так мне сказали. Они видели мои записи. Записи совпадали с заданием, которое они получили. Но в морге никого не было. Они решили, что это ошибка, но мистер Раус на всякий случай мне позвонил. Я пошла в морг, но Нетти, конечно же, нигде не было. Ее покрывало тоже пропало. Если бы вы тогда не ходили в морг вместе со мной, я бы решила, что схожу с ума.
– Может, за ней в конце концов пришел кто-то из родственников?
– Как? Когда? Не знаю точно, как это работает. Я этим никогда не занималась. Но я уверена, что в городском морге есть какая-то процедура идентификации мертвецов. Тела поступают к нам, в морг для неопознанных бедняков, только после этой процедуры.
– Это и правда странно. Удивительно, что вы только сейчас мне об этом сказали. – В его тоне послышались недовольные нотки. Он снова зашагал вперед. Она поспешила за ним и споткнулась, то ли от спешки, то ли от обиды. Он обхватил рукой ее руку, удержав ее от падения, и сразу же отпустил.
– Вас не было в городе, Майкл. А когда вы вернулись… я отвлеклась. – Она снова споткнулась, вспомнив, почему тогда отвлеклась, и он снова схватил ее за локоть.
– Если будете спотыкаться, я усажу вас в тележку.
– Я вполне способна идти сама. Просто вы… выводите меня из равновесия.
– Ах вот как, – пробурчал он и сунул руки в карманы.
Она помолчала, хотя внутри нее бурлил гнев, и задала ему второй свой вопрос только после того, как открыла дверь морга. Этот вопрос не давал ей покоя с тех пор, как пропала Нетти. Она понимала, что вопрос прозвучит глупо, но уже привыкла к тому, что Мэлоун считает ее наивной. Все равно лучше спросить.
– Здесь такое случилось впервые, – начала она, входя в темное помещение. – Я имею в виду пропажу тела. Но я подумала вот о чем. Мясник сам убивает людей? Или ставит свои опыты на уже мертвых людях?
– Вы решили, что он режет на части трупы людей, которые умерли не по его вине? – недоверчиво переспросил Мэлоун, заходя в морг следом за ней.
Она щелкнула выключателем и выждала, пока глаза привыкли к яркому свету ламп.
– Этот вариант исключен?
Он кивнул:
– Исключен. Хотел бы я, чтобы было по-вашему, хоть это все равно жутко. Но он сам убивает людей.
– Откуда вы знаете? – с любопытством в голосе спросила она.
– В жертвах Мясника не остается ни капли крови.
Она уставилась на него, ничего не понимая.
– Если бы они уже были мертвы, когда он их разделывает, то у них в венах оставалась бы кровь, – пояснил он. – Когда кровь не циркулирует, она сворачивается. Жертвы Мясника погибают от обезглавливания. Он режет головы живым людям, у которых еще бьются сердца. В телах, которые он выбрасывает, крови вообще нет.
Дани почувствовала, что у нее кружится голова, и постаралась удержаться на ногах.
– Но ведь в забальзамированном теле тоже нет ни капли крови, – не сдавалась она.
– Вместо крови в нем бальзамирующий состав. Коронер быстро заметил бы разницу между потерей крови от обезглавливания и отсутствием крови при бальзамировании. И не забывайте, что во многих случаях есть еще следы крови. Если бы Мясник просто кромсал забальзамированные тела, крови бы не было.
– Зато были бы сообщения о пропаже тел из лабораторий и моргов, – сдалась она. – Это бы не прошло незамеченным. – Она взяла свой блокнот и просмотрела оставленные на день заказы. Тел было восемь. Восемь неизвестных, которых следовало отмыть и одеть. Восемь жизней, которые ей нужно было запомнить.
Мэлоун скинул пальто и шляпу, закатал рукава, надел фартук. Он повернулся к Дани спиной, чтобы она завязала фартук у него на спине, а потом помог облачиться и ей.
– Зачем? – прошептала она, уткнув подбородок в грудь, пока он затягивал тесемки ее фартука. – Зачем Мясник делает то, что делает?
– То, что вы чего-то не понимаете, еще не значит, что в этом и правда нет смысла, – парировал Мэлоун.
Она быстро взглянула на него через плечо и заученным ловким жестом повязала волосы шарфом.
– Так всегда говорила моя мать.
– Да-да. Она научила этому вас, а вы сказали это мне, когда вам было десять лет. И я не забыл ваши слова.
– Я вам это сказала?
– Да. Сказали.
– Какой я была умницей, – ухмыльнулась она и взглянула на него.
Он лишь чуть приподнял в легкой полуулыбке уголок левой губы.
– Да. Вы были умницей. И остаетесь ею. Вы слишком умны для парней вроде меня.
Она уловила в его словах двойное значение, но решила не обращать на это внимания.
– Только ленивые говорят, что в чем-то нет смысла, – продолжал он. – Так говорят побежденные. Полицейские слишком часто так поступают. Моя работа состоит в том, чтобы найти этот смысл. Сделать понятным непонятное.
Она кивнула, соглашаясь.
Лишь после того, как они одели половину покойников, ее мысли снова вернулись к Безумному Мяснику.
– А в его поступках вы нашли смысл? – спросила она. Мэлоуну явно не нужны были пояснения.
Он перевел на нее мрачный взгляд своих темных глаз:
– Нет. Но я точно не стану исключать никаких вариантов.
– Его называют чудовищем.
– Да.
– Безумцем.
– Да. Но в нем есть не только это.
Она ждала от него пояснений.
– Его никогда не отыщут, если станут искать чудовище. Этот вариант слишком очевиден и слишком прост.
Она молчала, и он продолжил:
– Вы когда-нибудь рассматривали картину вблизи, так, чтобы видны были одни только пятна цвета и мазки кисти? Тысячи пятнышек и мазков, слои краски… но потом вы отступаете назад и видите, как все эти бесформенные детали складываются в картину?
– Да.
– Так вот… я говорю примерно о том же. Порой мы рассматриваем детали, уже заранее представляя себе картину. Нам кажется, что мы знаем, что именно ищем.
– Мы ищем чудовище, но забываем о человеке?
– Именно так.
– Но ведь… если верить газетам, сейчас проблема в том, что подозреваемых вообще нет. Никто не может понять, что за человек это делает.
– Не уверен, что кому-то действительно хочется докопаться до правды, – пробормотал он. – Так куда увлекательнее. В газетах полно предположений. Предположения – это вредная информация. Вредная информация хуже, чем полное отсутствие информации. От вредной информации мы слепнем и, даже столкнувшись с правдой лицом к лицу, ничего не замечаем.
– А как быть с чувствами? Чувства – это тоже вредная информация? – спросила она.
– Порой чувства – худшая информация из всех возможных. Потому что мы к ним привязаны. Если вы решите заниматься этим делом вместе со мной, вам придется полностью отключить свои чувства.
– Вы так и поступаете? – спросила она.
– Да. Именно так.
– Как удобно, – тихо заметила она.
– Пожалуй. Это умение спасало меня от смерти столько раз, что я даже считать перестал. Оно сохранило мне жизнь. А я полагаю, что жить все же гораздо удобнее, чем лежать в гробу.
Она ослабила завязки на фартуке и сняла с головы шарф, обдумывая его слова. Мэлоун высвободился из фартука и принялся мыть руки над маленькой раковиной. Оба молчали.
– Вы говорите, что отключаете чувства и это помогает вам выжить. Но мне не кажется, что это вся правда, Майкл. К тому же… лишенный чувств человек не слишком отличается от мертвеца, – проговорила она, запирая дверь морга.
Он вздохнул:
– Дани Флэнаган, у вас слишком мягкое сердце.
– Хм-м. Пусть так. Но может статься, что у вас сердце чересчур твердое. – Она чуть улыбнулась, чтобы ее слова не прозвучали слишком сурово. – На деле чем мы тверже, тем легче разбиваемся вдребезги. Чтобы не согнуться от ударов судьбы, нужна толика мягкости.