Когда послышался легкий стук в дверь, она, недоверчиво хмуря брови, глянула на часы.
В семь часов вечера в будние дни покойников уже не привозили. Может, мистер Раус попросил ремонтников заглянуть, пока она будет в морге, и в предотъездной суете забыл ее предупредить?
Она устало двинулась к двери. Ей хотелось домой. Но стук сменился лязганьем замка, и она поняла, что у нежданного посетителя есть свой ключ.
– Мистер Раус? – окликнула она.
– Нет. Нет. Это не мистер Раус, мисс Кос, – проговорил жизнерадостный голос. – Это всего лишь я.
В помещение вошел мужчина. Он повесил свою соломенную шляпу и белый пиджак на крючок возле двери. Стояла удушливая жара, и он был в одной рубашке. Он сразу же принялся закатывать рукава, словно давно приноровился к работе в морге.
– Не думаю, мисс Кос, что мы с вами раньше встречались, – проговорил он, не поднимая головы. Вымыл руки, вытер их полотенцем.
– Сегодня покойников нет, сэр, – неуверенно сказала она. – Мистер Раус отказался принимать тела на этой неделе, пока его самого нет в городе. Он вас не предупредил?
– Нет. Нет. Он меня ни о чем не предупредил. Мы с мистером Раусом уже много лет не говорили, хотя в тридцать третьем я частенько помогал ему здесь, в этом морге. Уверен, он даже не знает, что я сюда захожу. Привилегии могильщика. – Он подмигнул и принялся натягивать перчатки. – За безопасностью здесь не слишком следят. Мистер Раус явно не переживает за насельников своего заведения. – Он хихикнул.
Она никак не могла припомнить его имя, но лицо вспомнила. Это был один из врачей, прежде работавших в клинике у доктора Петерки. По утрам он иногда сидел в ординаторской вместе с другими врачами, но, кажется, она с ним ни разу не говорила.
Он был крупнее, чем несколько лет назад. Одутловатость лица и яркий румянец на щеках свидетельствовали о любви к алкоголю: из-за него он, вероятно, и набрал вес. Тусклые рыжие волосы были зачесаны назад с широкого лба, из-за круглых очков, плотно сидевших на крупном носу, сверкали голубые глаза.
– Извините, доктор, я не могу вспомнить вашего имени, – произнесла она и отошла на пару шагов. Она видела, что он явно не собирается уходить, хотя в этот вечер никаких дел в морге не было.
– Не можете? – Он потрясенно склонил голову набок и уставился на нее. – Зато я вас знаю очень давно. Я думал, ваш друг рассказывал вам обо мне.
– Мой друг?
– Ваш квартирант. Удивительный человек. Я слышал, как он говорил о вас. С Элиотом Нессом. Я думал, он останется в Кливленде. Но таким мужчинам не сидится на месте, ведь так?
– Мой квартирант? – слабым голосом переспросила она, чувствуя, как ужас медленно взбирается по ее ногам, вверх от кончиков пальцев.
– Майк. Майкл Мэлоун. Он звал вас Дани. Но мне больше нравится Даниела. Красивое имя для красивой девушки. Вы похожи на мать. Знаете, в молодости мы с Анетой Кос были друзьями. Познакомились благодаря Эдварду Петерке. Но она уехала из Кливленда, так? Кажется, влюбилась? И назад уже не вернулась. Я огорчился, когда узнал, что ее больше нет. Но это было давно.
– Могу ли я чем-то помочь вам, доктор? – Он стоял слишком близко к двери. Она не сможет проскользнуть мимо него. У нее в голове вертелись самые разные мысли, но она не знала, к чему готовиться.
– Не знаю, Даниела. – Он помолчал, внимательно разглядывая ее, одной облаченной в перчатку рукой ухватившись за подбородок, а другую уперев в бок. – У меня есть для вас кое-что. И еще я хотел бы сделать признание.
– Вы? Мне? – Капелька пота скатилась с ее ключицы, потекла по коже вниз, к поясу юбки.
– Да. Я восхищаюсь вашей работой, хотя никогда ее толком не понимал.
– Вы заказывали у нас костюм, доктор? – слабым голосом спросила она.
– Нет, не заказывал и честно признаюсь в этом. Я никогда не носил ничего связанного с ателье Косов, хотя, полагаю, многое из-за этого потерял. У вас ведь такие утонченные, такие умелые руки.
Дани опустила глаза на свои руки, снова подняла глаза на мужчину. Тот улыбался ей странной, слишком приветливой улыбкой. Руки у нее не дрожали, и она сумела не отвести взгляд, но колени под юбкой ходили ходуном.
Доктор обернулся к своему пиджаку и вытащил из нагрудного кармана небольшую стопку листочков бумаги. Потом пошел к ней, сжимая бумажки в руках, но, не дойдя нескольких шагов, остановился и протянул к ней руку. Глазами он указал ей на то, что лежало у него на ладони, и она, увидев это, похолодела. То были написанные ею надгробные слова. Те, что она писала для всех покойников.
– Я вас пугаю? – спросил он. – Прошу прощения. – Он опустил руку и поправил очки на носу, словно собираясь прочесть ей все, что она писала. – Здесь только те, что мне больше всего понравились, но я прочел их все. Я уже несколько лет их читаю. И всякий раз думаю о вас. – Он прочел вслух несколько листочков. Она помнила их все наизусть. Он забрал их у ее мертвецов.
– Я заметил, что мы оба питаем склонность к Эмили Дикинсон. Она остроумная. И странная. Мне кажется, она была вроде нас с вами. «Я никто. А ты кто? Может быть, тоже никто?» – процитировал он. – Согласитесь, что этот морг – дом для тех, кто был и остался никем. Но мы с вами очень серьезно относимся к своему делу. Благодаря нам те, кто был никем, обретают новую ценность. – Он улыбнулся и мотнул головой. – Вы даете им всем имена, дарите жизнь. Это меня восхищает.
– Не знаю, чего вы хотите, – прошептала она. – И зачем вы забираете у мертвых эти листки. У них ничего нет, а вы отбираете то немногое, что я сумела им дать.
– Вы так и не поняли, кто я такой?
Она колебалась.
– М-м… Так я и думал. – Он погрозил ей пальцем. – Не стоит врать о подобных вещах. Имена очень важны.
– Вы Фрэнсис Суини? – проговорила она. – Так вас зовут?
– Да. Я Фрэнсис Суини. Но друзья зовут меня Фрэнком. Я доктор Фрэнк. Вы тоже можете называть меня Фрэнком. Так звала меня ваша мать. – Он помолчал, а потом прибавил заговорщицким шепотом: – А я звал ее Нетти. – Он взмахнул одной из белых бумажек Дани с написанным ею надгробным словом и продолжал, уже громче, прежним веселым тоном: – Ту, другую, звали так же. Ту, что была завернута в покрывало. Я ведь ее забрал, знаете. Не смог удержаться, когда прочел ее имя. Хотя она была уже мертвая.
– Вы… забрали Нетти?
– Да. Несколько месяцев назад. Я припас ее для Элиота, но, кажется, слишком хорошо ее спрятал. Так что… мне пришлось перепрятать ее туда, где он сможет ее найти. – Он покачал головой, и на лице у него появилось снисходительное выражение. – Я оставляю ему подсказки… но он не может их разгадать. Зато вы, Даниела, сразу все поняли. Я прав? Уж вы-то меня понимаете.
Она не ответила. Она его совершенно не понимала.
Он улыбнулся и сунул написанные ею бумажки в карман штанов.
– Вы помогли им меня найти. Сказали им, кто я такой. Я давал вам спокойно делать свою работу. Так почему вы не могли позволить мне спокойно делать мою?
В среду, в пять часов вечера, Мэлоун свернул к дому и заглушил двигатель. В этот же миг в дверях показалась Молли. Она замахала ему руками:
– Слава богу, что ты так рано. Она звонила весь день. Весь день. А я не знала, что ей сказать. Она прямо сейчас на линии.
Он выбрался из машины и хлопнул дверцей:
– О ком ты, Молли?
– Это какая-то старая дама. Она просит Майкла Мэлоуна. Я не знала, можно ли мне сознаться, что я вообще понимаю, о ком идет речь. Но она все звонит и звонит.
Он прошел в дом вслед за Молли, ощущая странную легкость в груди и холодную тяжесть в желудке. Взял телефонную трубку, прижал ее к уху:
– Алло?
– Мистер Мэлоун?
– Ленка?
– Нет, Майкл. Это Зузана.
Ему позвонила Зузана. И обратилась к нему по имени. Он не знал, что все это значит, но у него в голове сразу же пронеслись все возможные варианты. Она попросит его вернуться. Запретит ему возвращаться в Кливленд. Обзовет его подлецом. Ирландской собакой. Несчастным дурнем.
Но ничего подобного она не сделала.
– Мистер Мэлоун… Даниела пропала. Мы не знаем, где она.
Он не мог обуздать охвативший его ужас, даже скорость не помогала. Он промчался по прямой, от Чикаго до Кливленда, остановился всего раз, чтобы заправить машину, и накинулся на беднягу заправщика, который не мог залить топливо в бак так быстро, как хотелось Мэлоуну. Бросил парню пригоршню скомканных долларов и рванул с места меньше чем через пять минут после того, как съехал с дороги. Он чувствовал один только страх, от которого у него взмокла рубашка, а во рту пересохло так, что губы покрыл белесый налет.
Едва он думал о ней, как ладони соскальзывали с руля, а глаза заливали капельки пота. Когда он наконец добрался до Кливленда и свернул к дому 5054 по Бродвею, близилась полночь. За время пути он почти сумел убедить себя в том, что она будет там, дома, и выйдет ему навстречу, потому что все прочие мысли он даже додумать не мог.
Если она окажется дома, он упадет перед ней на колени и станет молить, чтобы она разрешила ему остаться, пусть даже только ради того, чтобы утишить жар, разливавшийся по всему его телу. Он будто тлел изнутри, но все еще лелеял надежду. И от этой надежды жар лишь усиливался.
Когда он ворвался в дом, от него разило шестью часами агонии и смертельного страха. Но навстречу ему вышли лишь Ленка, Зузана и Маргарет. Глаза у всех женщин ввалились, руки дрожали. Дани так и не вернулась домой, полиция пока ничего не делала.
– Она пошла в морг, как обычно, но не вернулась оттуда. А мистера и миссис Раус сейчас нет в городе.
– Ее тележка здесь, у задней двери, – сообщила Зузана. – Значит, она приходила домой.
– Тележка была у дверей, когда я пришла этим утром, – вмешалась Маргарет. – И в ней лежали какие-то листочки бумаги. Строчки из стихотворений, все записано ее почерком. Но саму Даниелу я сегодня не видела.
– Она не пришла к завтраку, – простонала Ленка.