– Вот видишь…
– Вижу, но я не могу оставить их обоих на произвол судьбы.
Герцогиня отодвинула от себя чашку и блюдце.
– Я не пью чай, на мой вкус он слишком слаб. Мой напиток – кофе. Крепкий черный кофе, без сахара.
Мария сделала знак официанту.
– Ну и как вам он, мои дорогие? – миссис Эйвори Шайрс подтащила к их столику скованного, слегка порозовевшего молодого джентльмена.
Глаза обеих женщин широко раскрылись. Первой подала голос Герцогиня:
– Ну, Джоко Уолтон, ты выглядишь просто потрясающе. Настоящий светский франт.
– Отстань, Герцогиня, – пробормотал он.
– Разве он выглядит не чудесно? – продолжала Эйвори, обращаясь к Марии. – Все тот же жульнический огонек в глазах, но совершенно, совершенно восхитителен.
Все они заулыбались, глядя на Джоко. Исчезли и приметный костюмчик, и пальто от Гаррика. На нем теперь был прекрасный темно-серый костюм-тройка, а поверх него – черное облегающее модное пальто. В руке Джоко держал черный шелковый цилиндр.
Официанты поспешили подставить миссис Эйвори стул, чтобы усадить ее подобающим образом. Перед тем, как позволить Джоко сесть, они взяли у него пальто и шляпу, приговаривая при этом что-то лестное.
Джоко, совершенно потерянный, краснел и смущался:
– Я выгляжу полным дураком, – ворчал он, пока официант хлопотал вокруг него.
– Нет, ты выглядишь очень красивым, – заявила Мария.
– Да, он такой, – согласилась с ней Эйвори. – Не помню, когда еще я видела костюм на такой прекрасной фигуре. Какие широкие плечи, молодой человек, а рост!
Уши Джоко запылали пламенем. Он засунул палец за высокий, жесткий воротничок новой рубашки:
– Я, наверное, задохнусь до смерти.
– Ты такой красавчик, что тебя похоронят не раньше, чем через неделю, – поддразнила его Герцогиня. – Тебя выставят в приемной, чтобы все девочки могли приходить и оплакивать тебя.
– Заткнись, Герцогиня.
Даже с шишкой на челюсти и с синяком на виске, прикрытым тщательно зачесанными волосами, Джоко был красив. На взгляд Марии, он был красивее всех мужчин, которых она когда-либо видела. Его чудесные белокурые волосы были расчесаны на пробор и спускались по обе стороны высокого лба, уложенные с небольшим количеством макассарового масла. Он был свежевыбрит и от него чудесно пахло лосьоном для волос.
Мария почувствовала, что ее сердце сбилось с ритма.
– Ты такой красивый, Джоко.
Он взглянул на нее. На секунду его лицо стало открытым и беззащитным.
Этот взгляд был как удар. Он любит меня, – подумала она. Господи, помоги нам обоим. Он любит меня.
Глава четырнадцатая
Пока они пили кофе и ели булочки со взбитым кремом, Мария не отводила глаз от Джоко. Он был просто великолепен. Не только потому, что ему очень шел новый костюм, но и из-за свежевыбритого лица и подстриженных волос, полностью изменивших его внешность.
Увидев, как он поморщился, протягивая левую руку к блюду с пирожными, она вспомнила, что он был зверски избит. Ей стала невыносима мысль, что его могут снова избить из-за нее.
– А что, если кто-нибудь в «Лордс Дрим» узнает его? – встревожилась она.
– Ох, мне трудно представить, что такое возможно, дорогая Мария. Тем более, когда он так одет, – миссис Эйвори взглянула на Джоко и улыбнулась, словно гордая родительница. – Никто в этом ужасном месте даже и не слышал о нем. Разве не так, молодой человек?
– Так, – пробурчал Джоко. Он все еще чувствовал себя как дурак. Застывшее выражение лица Марии сказало ему все, что ему нужно было узнать – он выглядел как расфранченный осел. Она смеялась над ним, он это понял. Да и любой здравомыслящий человек засмеялся бы. Вор Джоко Уолтон, разодетый как один из отъявленных светских щеголей Лондона – и как же он в это влип?
– Если даже кому-то покажется его лицо знакомым, – заметила Герцогиня, – его ни за что не признают в таком виде. Им и в голову не придет, что Джоко Уолтон может одеться так.
– Но если придет, они подумают, что я сошел с ума.
Эйвори проигнорировала его самокритику. Вместо этого она захлопала в ладоши от удовольствия:
– Значит, маскировка великолепна. Еще одна мысль ужаснула Марию:
– Но ведь придется потратить еще кучу денег.
– Чепуха, моя дорогая, – похлопала ее по руке Эйвори. – Это все для доброго дела. Мы должны спасти твою сестру. В то же время мы, может быть, выведем на чистую воду кое-кого из этого порочного круга.
Все трое молодых людей взглянули на нее.
– Что вы подразумеваете под «выведем на чистую воду»? – осторожно спросил Джоко.
– Просто я известила одного человека, о котором много слышала, – сказала ему Эйвори. Ее глаза возбужденно сверкнули. – Журналиста.
Джоко и Герцогиня переглянулись.
– Ревиллу все это здорово не понравится, – прошептал Джоко. – Не успею я плюнуть, как он засадит меня в Дартмур.
– Журналист из газетных новостей? – спросила Герцогиня.
– Точно. Его зовут Вильям Стид. Он работает в «Пэл мэл гэзетт». В скандальной хронике, разумеется.
– В скандальной хронике… – слабо пробормотала Мария.
– Это правильно. Не совсем «Таймс», но, тем не менее, эта газета читаема. – Эйвори улыбнулась, словно ребенок на вечеринке в свой день рождения. – Вильям – очень хорошая поддержка в таких случаях, как наш. Он искренне хочет помочь женщинам. Я послала ему сообщение.
– О Господи, – прошептал Джоко, вжимаясь в стул.
Герцогиня успокаивающе положила ладонь на его руку.
– Какое сообщение? – спросила она.
– О, я написала, что если он хочет получить великолепную историю, то должен сегодня вечером прийти в «Лордс Дрим». Замаскировавшись, конечно. Там он сможет увидеть и услышать все, что случится.
Несмотря на мрачное молчание, установившееся за столиком после ее сообщения, Эйвори ободряюще улыбнулась.
– Включая имена девушек, – вздохнула Мария. Каждый день, проведенный в попытках найти сестру, приносил ей все новые проблемы. Если газетчик упомянет имя Мелиссы в своей статье, ее репутация, несомненно, будет погублена навеки. Все шансы подбодрить ее и притвориться, будто ничего не случилось, будут потеряны.
– Сомневаюсь, что он использует имена девушек. Я уже говорила вам – ведь их эксплуатируют. Он вообще не будет использовать много имен – только имена преступников и тому подобных.
– Господи, пронеси, – прошептал Джоко.
– Не беспокойтесь, – попыталась убедить их Герцогиня. – Когда этот Стид вернется со своей историей в газету, издатель снимет ее из номера.
Мария с надеждой взглянула на нее.
– О нет, – заверила ее Эйвори. – Его редактор тоже борется с этим.
– Дартмур, – угрюмо предсказал Джоко.
Дверь открылась, бросив прямоугольник света на съежившуюся Мелиссу. Та подняла руки к лицу, чтобы защитить глаза от внезапного вторжения. Сквозь пальцы Мелисса различала чьи-то силуэты. По голосу она узнала Гермиону.
– Возьми ее отсюда, вымой и одень. Если она будет сопротивляться, позови Берта и Чарли.
– Она не доставит мне забот.
Мелисса более двух суток была без пищи и воды. Когда она попыталась заговорить, ее голос захрипел:
– Вам лучше отпустить меня. Теперь люди знают, где я.
– Они всегда знали, где ты, дурочка, – неприятно засмеялась леди Гермиона.
– Отпустите меня, – настаивала Мелисса, ее голос окреп. – Я не хочу быть тем, чем вы хотите меня сделать. Я буду сопротивляться. Обещаю, я буду сопротивляться. Вы еще пожалеете, если не отпустите меня.
– Значит, ты будешь сопротивляться? Хорошо. Я уверена, что Терри это понравится. Я бы советовала тебе поберечь силы. Все это я уже много раз слышала прежде, – леди Гермиона отошла в сторону, чтобы пропустить в дверь Несси. – Когда он потребует ее, одень ее по-турецки. Ты привыкнешь, девочка.
Мария закрыла глаза, прислонившись к широкой груди Джоко. Ее руки обняли его, притягивая к себе, но так, чтобы не причинить боли еще не зажившим ребрам.
– Рия, – шепнули его губы ей в волосы. Она чувствовала над головой его теплое дыхание.
Не открывая глаз, Мария вдохнула его запах. Запах чистой, новой ткани – шерсти и хлопка, запах мыла и лосьона для волос и, главное, запах самого Джоко.
– Не нужно тебе идти туда, – пробормотала она.
– Почему? – насторожился он.
– Тебя побьют. Тебя еще раз побьют.
– А как же твоя сестра?
Мария сделала короткое отрицательное движение головой, словно собираясь отказаться.
– Как же она? – нажал Джоко.
– Не знаю. Да, я люблю ее. Я люблю ее всем сердцем. Я хочу найти ее, но не хочу, чтобы тебя побили.
– Почему так?
– Потому что… – она повернула голову и прижалась щекой к его груди, чтобы он не видел ее лица.
– Почему? – настаивал он.
Мария почувствовала, что ее сердце сбилось с ритма. Ее грудь высоко вздымалась при каждом вздохе. Он был таким живым, таким теплым, и заставлял ее тоже ощущать себя живой. Ее тело было создано для его тела. Она чувствовала, как ее груди и чрево наливаются ноющей болью.
– Потому что… ты очень дорог мне, – Марии хотелось бы сказать больше, дать ему тот ответ, которого он желал, но она вспомнила предупреждение Герцогини. Кроме того, нельзя было допускать, чтобы Джоко был причинен вред. Она подняла голову: – Ты свободен от всяких обязательств по отношению ко мне. Я скажу Ревиллу, что не позволю тебе подставляться под опасность. Он не вменит тебе это в вину. Не ходи туда.
Джоко взглянул на нее глазами, синими, как небеса в промытый дождем день. Как он мог выглядеть одновременно и таким юным и таким взрослым? Он крепче сжал объятия, потянулся к ее рту для поцелуя, его губы прижались к ее губам, впивая их сладость.
Голова Марии кружилась, когда она прервала поцелуй и отстранилась от Джоко. Тот поправил шелковый цилиндр в надлежащее положение:
– Я всегда буду помнить, что ты сейчас сказала.
Джордж Монтегю никогда еще не чувствовал себя так неловко, как в этот вечер, выходя из отцовского экипажа, остановившегося перед «Лордс Дрим». По дороге он спрашивал себя – в своем ли он уме, раз возвращается в дом терпимости? Это дурное место. Его няня, его мачеха, его наставник, его учителя в школе – все предупреждали его об опасности таких мест, об их непристойности и аморальности, о различных болезнях.