Девица горько вздохнула:
– Закон новый приняли, не слышала? На таком сроке только по медицинским показаниям можно. А мамаша здоровая, как лошадь.
– Ну, денег бы дала, чтоб показания нашлись.
Тут девица наконец насторожилась. Взглянула подозрительно:
– А ты чего ко мне пристала-то? Из опеки, что ли?
Я фыркнула:
– Еще скажи: из собеса. Сильно похожа на чиновницу?
– Кто тебя знает. Может, маскируешься? – хмыкнула шпала.
– Не, я сюда по объявлению приезжала. Платье хотела купить. В соседнем доме. Не подошло, зараза. А потом выхожу из подъезда: и типа дежавю. Вроде первый раз в этих краях, а места знакомые. Всю голову сломала, и только сейчас дошло: по телевизору видела. Это ведь у вас на квесте мужика грохнули?
– Ага, – с удовольствием подтвердила девица. – В нашем дворе. Вон, прямо напротив дверь. Опечатанная. «Школа танцев» написано.
– Офигеть! А правда, что этот труп сотруднице квеста ребенка сделал? – на ходу сымпровизировала я.
– Кто тебе такую глупость сказал? – возмутилась девица.
– В интернете читала, – лихо соврала я. – Вроде это ее бывший парень. Расстались, но она его любила все равно. А перец пришел на перфоманс с новой подружкой. Ну, она и психанула.
– Врут, – уверенно произнесла шпала. – Даже если бывший пришел – за каким фигом Ольге его убивать? У нее с боссом роман, вечно в обнимку ходили.
– А ты их что, знала? – обрадовалась я.
– Да у нас тут, как в деревне. Все всех знают. Ромка – это босс – сценарий квеста придумал и маньяка на нем играл. А Ольга – злую балерину. Мы с моим парнем к ним ходили. Роман скидку дал – как соседям.
– Крутой квест?
– Ага. Только они чокнутые все.
– Кто чокнутые? Актеры?
– Ну да. Роман мне щипцами пальцы ломал – и кайфовал.
– Прямо ломал?
– Ну, не до крови, но больно было. Ольга тоже – хлыстом врезала. А третий играет аутиста, но и по жизни – когда после квеста актеры маски снимают – тоже псих. А Рома – он еще и самодур.
– И как самодурил?
– По-всякому. Однажды Ольгу в ошейнике и на поводке привел. Как собаку, прикинь? А еще ключей от входа никому из сотрудников не давал. Считал: только у него должны быть. Один раз, знаешь, какой дурдом? Оператор давно пришел. Актер, который аутиста играет. Оба топчутся у двери. Потом и клиенты явились. А Ольга с Романом на полчаса позже приехали. Колесо, что ли, по пути прокололи. Ох, и орали друг на друга! Прямо при клиентах.
– А почему у сотрудников не может быть ключей? – удивилась я.
– Наши бабки во дворе считают: у Романа в подвале склад трупов. Или рабыни в клетках. Поэтому никому и не дает.
– А как на самом деле?
– Мне Ромчик сказал: он не хочет, чтобы сотрудники девок водили в нерабочее время. На квесте действительно антуражно. И работает он не круглые сутки. Так что можно посторонних привести. Попонтоваться.
– Ну… логично. А как быть, если, допустим, пожар? Внутри никого нет, и дверь заперта?
– Никак. Жилтоварищество – Рома у них подвал снимает – пыталось дубликат потребовать. Тоже не дал. Пригрозил, что съедет. Они и сникли. Кому еще помещение сдашь – на окраине, без окон и вентиляции нормальной?
– Может, у него, правда, склад трупов?
– Хрен знает. Но маньяка он хорошо играет. Или не играет, а ему по правде нравится людей мучить.
– Слу-у-шай, – я изобразила задумчивость. – Если ключ от входа только у Романа… и никто больше никак туда пробраться не мог… значит, полиция преступника легко поймает!
– Почему?
– Раз посторонних не было – значит, убил клиента кто-то из своих. Другого варианта быть не может.
– Кто знает, – моя новая знакомая вдруг впала в задумчивость.
А потом неожиданно спросила:
– Ты точно не журналистка?
– Епрст! Да я ж тебе объясняю: я в соседнем доме примеряла платье. А потом место узнала. И решила: хоть посмотрю, где убийство случилось. Раз все равно приехала.
– Ладно, – девица понизила голос. – Ща расскажу тебе кое-что. Но если в полицию сдашь или в каком-нибудь чахлом блоге опишешь – не знаю, что с тобой сделаю.
– Какие блоги?! Я администратор в спортклубе, писанину вообще не переношу! А полицейских люблю только тех, что из порнофильмов.
Каланча хихикнула. Но вид по-прежнему сохраняла свирепый. Потребовала:
– И телефон дай сюда.
– Зачем?!
– Чтобы диктофон не включила.
– Слушай, если ты мне что-то про трупы в подвале рассказать хочешь, то лучше не надо. Я просто на дом посмотреть зашла. А чтобы кошмары потом снились – совсем не хочу.
– Нет. Не про трупы, – поморщилась девица. – Мне просто поделиться с кем-то надо. Но как в поезде – с человеком, кого больше никогда не увидишь.
– Ну вот, припечатала. Лично я бы с тобой – с удовольствием еще когда-нибудь потусила.
Шпала слабо улыбнулась:
– Да я вижу, что ты девчонка нормальная. Поэтому и расскажу. Только поклянись: никому ни слова.
– Клянусь.
Я незаметно скрестила за спиной пальцы – как мы делали в детстве, чтобы клятва «не засчиталась».
– Ладно. Слушай. Маманя у меня – как родила – впала в депресняк. Что ты хочешь: в пятьдесят два, без мужа, младенца завести. Денег нет, молока нет. Спать не может – все ей мерещится, что дитя плачет. Девчонка едва хныкнет – сразу ее на руки хватает. Хотя ты видела – если не обращать внимания, мелкая сама задрыхнет, – каланча презрительно катнула коляску. – А как у нас лечат депрессию? Народным способом?
– Травы какие-нибудь?
– Какие, на хрен, травы! Бухает она! Я борюсь, бутылки выкидываю, денег не даю, на улицу не пускаю, а она все равно где-то достает. И напивается всегда так хитро. Сначала даже не поймешь, что приняла: ходит прямо, говорит разумно и не пахнет от нее вроде. А потом – шарах, и сразу полная невменялка.
– Так это… к врачу ее надо!
– Она не хочет. Боится, что на учет поставят и дочку отберут. На улице она не пьет. А дома – я с ней справляюсь. Но хитрая ведь, зараза. Пока я на посту – ни глотка. Дождется, пока совсем вымотаюсь и вырублюсь – тогда только бутылочку из загашника достает. Вот и за два дня до того, как на квесте мужика убили, она дорвалась до водки своей поганой.
Я обратилась в слух. Шпала вздохнула.
– Я легла спать после обеда, часа в три – после суток была, а потом еще с младенцем возилась. А мамаша – хитрюга. Поняла, что меня теперь пушкой не разбудишь – и давай кирять. В девять вечера я от крика просыпаюсь. Сестрица вопит на весь дом, а маман храпит в кухне на полу. Я разозлилась – по щекам ее отхлестала, ледяной водой облила. Полаялись мы, короче. Она поклялась – ну как всегда – что больше ни в жизнь. Я успокоилась. Заварила чай. И тут маман говорит:
– К нам во двор сегодня злоумышленник приходил.
– И чего творил?
– Камеры наблюдения портил. На том подъезде, где «Школа танцев», и на соседнем.
– И как он их портил?
Я ей особо не верю – она спьяну или с похмелья бред часто несет.
– Ну… я не видела, как конкретно. Подошел, постоял у подъезда – вроде кнопки домофона нажимал. А потом смотрю – на цыпочки встал, тянется к камере. От нее вроде как искра вспыхнула – и парень сразу прочь. А потом у соседнего подъезда то же самое сделал.
И такая важная докладывает:
– Я его взять решила. Куртку накинула – и во двор.
– Взяла? – издеваюсь я.
– Нет. Меня увидел – сразу как дунет! Разве я смогу молодого догнать. Убежал. Но я проверила. Камеры действительно вроде как опалены. Глазки́ не светятся. Можешь сама посмотреть.
– И во сколько это было?
Мать смутилась:
– Я за временем не следила особо… Но вскоре, как ты заснула. Часа в четыре.
– А как этот парень выглядел?
– Черный.
– Почему черный? Негр, что ли?
– Лица не видела. Но куртка, штаны, ботинки, шапка – точно, черные.
Шпала вздохнула:
– Я б не поверила. Но на следующий день – это уже накануне убийства, когда я опять после смены отсыпалась, мать меня специально разбудила. Вопит:
– Этот черный опять пришел!
Я матернулась, но встала. Пошла смотреть.
И правда ведь.
Парень, весь в черном, действительно за гаражами стоял. И смотрел – на тот подъезд, где «Школа танцев».
– Как выглядел?
– Да как и сказала она. Молодой. Черные штаны, черный плащ. Шапочка черная на глаза надвинута. И еще очки темные – хотя дождь шел.
– Что делал?
– Ничего. Стоял. Недвижимо. Как памятник. Мать предложила в полицию позвонить: типа, она подтвердит, что именно этот камеры вчера сломал. Но я запретила.
– Почему?
– Ну, черное – не примета. И лица не видно. И парень – просто стоял. Ничего плохого не делал. А что камеры ломал – это только мать видела. Вдруг ей причудилось все? На прошлой неделе к нам в кухню уже ангел являлся. На подоконнике устроился, крыльями махал.
– Ну… так бы и сказала в полиции… что не гарантируешь. Потому что человек не разглядел.
– Ага. Почему не разглядел? Ах, выпивает?! И менты сразу в опеку. Сестрицу – в дом малютки. Тогда мать вообще с горя сопьется.
– Слушай, ну где уголовный розыск – и где опека?
– Не. Все равно не пойду. Страшно. Мы и дверь не открыли, когда полицейские с опросом явились.
– Может, письмо им анонимное написать? – предложила я.
– На фиг. Пусть сами разбираются.
– Но, с другой стороны, этот ваш черный – он и не делал ничего, что с убийством связано. Камеры – да, сломал. Но на квест он ведь не входил?
– Кто знает. Может, потому и ломал, чтоб незаметно войти. В ночь убийства, – парировала девица.
– Но тогда вы в окно не смотрели?
– Не-а, – вздохнула шпала. – Не до того было. У мелкой живот болел. Носились вокруг нее. Выглянули, только когда кипеш начался. Вечером. После одиннадцати.
– Слушай, а у вас на каждом подъезде камеры?
– Да. И остальные целы. Я проверила. Из интереса.
– Тогда этот черный мог в кадр попасть.
– Точно! – обрадовалась девица. – Значит, мы вообще ни при чем. Пусть полиция сама ищет!