Анкудинов вскочил. Завопил возмущенно:
– Мало ли кто мне что предложил?! Я на его письмо не ответил даже!!!
Конвоир толкнул его обратно, за стол.
Синичкин улыбнулся:
– Миша, не надо обманывать. Я специально ездил к Кулаеву, и он мне все рассказал. Ты ему как раз ответил. И тебе очень понравился его план. Развалить любой ценой квест. И подставить Ольгу. Сумма тебя тоже вполне устроила.
– Ну, хорошо. Допустим, ответил. Но потом подумал и понял: это слишком рискованно. И решил не связываться. Так что я не получал от него никаких денег! – жалобно пропищал Анкудинов. – И заданий его не выполнял!
– А на какие средства тогда кредит погасил? – лукаво спросил Паша.
– На скачках выиграл, – буркнул Михаил.
Перепелкин снисходительно взглянул на Синичкина:
– Ты думаешь, мы не знаем, что ты ездил в Вельск? И не проверяли счета Кулаева? Этот человек мог планировать что угодно. Но денег Анкудинову – или кому бы то ни было – он не платил.
Паша стойко выдержал удар и елейным тоном обратился к Сане:
– Я знаю. Наша полиция вездесуща. Не сомневаюсь, что вы нашли и того, кто камеры на подъездах возле «Школы танцев» из строя вывел.
Перепелкин вздохнул:
– Их семнадцатого сломали. А убийство – фактически в ночь на двадцатое случилось. Какая связь?
– Ошибаешься, – триумфально молвил Синичкин, – связь есть. Повредили их не случайно. Происшествие связано с убийством напрямую. И я выяснил – кто и зачем это сделал.
Вот он – классический, наглый мужской шовинизм.
Моя идея, мое прекрасное исполнение – но выяснил ОН.
А дальше пошло еще круче.
Паша обернулся ко мне и велел приказным тоном:
– Римма, приведи их.
Будто я ему девчонка на побегушках.
Но бороться за свои права в присутствии Перепелкина я не стала. Да и секретарскую выучку из себя так легко не вытравишь.
– Есть, шеф, – отозвалась я.
И побежала в соседний офис.
Римма
Того, кто вывел из строя камеры, я взялась вычислять немедленно после того, как вернулась из Южного порта. Подъездов в доме, к счастью, было четыре. Камеры на двух из них продолжали работать. Их обе «черный человек» миновал и попал в объективы.
Когда я увидела с помощью «Безопасной Москвы» его лицо, то едва со стула не грохнулась. Потому что прекрасно злоумышленника знала.
Это был Ярик Дорофеев.
Сейчас он, вместе со Стеллой, пил у наших соседей, в турагентстве, чай с сушками.
Оба гостя были бледны. Но если брови Стеллы оказались хмуро сдвинуты, то лицо Ярика сочилось безмятежностью.
Пара вошла в кабинет.
– О, господи! – ахнул Перепелкин. – Дорофеев! Ты зачем здесь?
Ярослав с интересом осмотрелся. Его взгляд уперся в запястья Анкудинова, скованные наручниками.
Михаил глядел недоуменно. А Ярик ткнул в него пальцем и радостно заявил:
– Вот! Это тот самый дядя! Мне Римма показывать фотографию!
– Что? – нахмурился Перепелкин.
– Ярик, молчи! – приказала Стелла и исподлобья взглянула на полицейского:
– Давайте лучше я расскажу.
Стелла много недель ждала: когда Ярослав выкинет свою зазнобу из головы. Она чувствовала: любимый до сих пор сохнет по балерине. Хотя Ярик Ольгу никогда не упоминал. Не порывался с ней встретиться. Но иногда включал по Ютьюбу «Баядерку» или несносный современный балет «Артефакт-сюита». Смотрел не отрываясь. Кусал губы. Вздыхал. И Стелла была тогда готова сама поехать к танцовщице и ее придушить.
Она никогда не уставала: между делом вставить в разговоре, что балерина та еще стерва. Что Ольга нагло Ярика использовала. Деньги из него тянула. А едва замаячил на горизонте нормальный кавалер, немедленно выкинула из своей жизни.
Ярослав не спорил. Любил Стеллу – почти каждую ночь. Зарплату отдавал до копейки – она по ведомости проверяла. Выполнял все, что просила. Посуду мыл, пылесосил. Сопровождал в кино и магазины. Ходил в Центр реабилитации, терпеливо работал над коррекцией поведения и речи. Стелла сначала мечтала: чтобы любимого дееспособным признали, и замуж выйти. Но потом решила: от штампа в паспорте никакой выгоды нет. Лучше уж пенсию по инвалидности получать. Но занятия все равно продолжали. Чем нормальней Ярик станет, тем лучше.
Ей хорошо с ним было. Только бы Ольга из их жизни исчезла – навсегда.
По счастью, он хотя бы про нее не говорил. Но в середине сентября начал неприкрыто нервничать.
Ночами не спал, и объятиями его было не успокоить – отворачивался. На работе стал рассеянным, фамилии и последние пожелания на траурных лентах писал с ошибками, начальник сердился. Дома часто метался по квартире из угла в угол. Грыз ногти. Закусывал – иногда до крови – губу.
Стелла, конечно, немедленно стала выпытывать: что случилось. Ярик смотрел печально, бормотал:
– Не хочу говорить. Расстраивать тебя.
Тут и гадать не надо: опять Говоруша являлся.
– Что ОН тебе сказал? – потребовала ответа Стелла.
Ярик насупился:
– Ты сердиться.
– Переживу. Говори.
Ярик долго не упирался:
– Во сне каждую ночь видеть подъезд. Человек с пистолетом. Он стрелять. И Ольга рядом.
– Он в твою Ольгу стреляет? – уточнила Стелла.
– Не знать. Но она рядом. Опасность рядом. Я волноваться.
– Кому она нужна – еще стрелять в нее? – возмутилась Стелла.
– Ольга многим нужна. – Глаза печальные. – Я не хотеть, чтобы она умирать.
– Но как ты ей помочь поможешь?
– Я знать, где этот подъезд.
– Где?
– Ольга работать там. Я ездить. Смотреть. Давно. Август.
– Зачем ты ездил туда?!
– Стелла, не давить на меня. Я просто смотреть на нее. Издалека.
– Сволочь ты!
Она разрыдалась.
Ярик обнимал, целовал, шептал ласковое.
Но глаза оставались тревожными. И отражали – не ее, но мерзкую Ольгу.
И Стелла устало спросила:
– Что ты будешь делать?
– Охранять Ольга. Все время, пока опасность не миновать.
– Ах так? – взорвалась она. – Ну и съезжай тогда прочь! Хоть поселись у нее – и охраняй круглые сутки. Надоело мне: спишь со мной, а думаешь про другую!
Ярик не умел скандалить. В ответ на ее ярость только глазами хлопал. С обидой в голосе объяснял:
– Я не любить Ольгу. Я тебя любить. Но я не хотеть, чтобы Ольга умирать. Поэтому буду рядом. Только пока беда рядом. Потом уходить.
– Не помнишь, как от алкашей ее защищал? А она тебя взашей выгнала?
– Пусть гонит. Все равно не допускать, чтобы ее убивать.
– Иди тогда в агентство свое! Сыщикам плати: пусть они охраняют.
Но Ярик только вздыхал:
– Нет. Они не поверить мне больше. Даже Римма не поверить.
– Может, Говоруша тебе и дату сказал, когда твою Ольгу убьют? – издевательски поинтересовалась Стелла.
– Нет, – печально ответил молодой человек. – Он просто сказал: будь настороже. Все время.
Несколько дней прошло спокойно.
Но семнадцатого сентября – прямо посреди рабочего дня – Ярик внезапно встал. Отодвинул ленту с так и не дописанным прощальным пожеланием. Надел свой черный плащ и вязаную шапочку. Подруге ничего не сказал. Вышел из похоронной конторы и направился к маршрутке.
Она хотела бежать за ним, но гордость не позволила. Осталась работать, поливала траурные венки и пластиковые цветы слезами. Вечером поехала домой, боялась застать пустую квартиру, но Ярик уже ждал там, аккуратно чистил картошку.
Стелла саркастически спросила:
– Ну что? Спас?
Он серьезно ответил:
– Пока нет. Но теперь смогу.
На следующий день он на работу не пошел – без всяких объяснений. Строго велел ей:
– Объяснить начальнику: я не приходить. Важное дело.
– Я помогу тебе.
– Нет.
И настолько сурово взглянул, что спорить она не осмелилась. Да и начальника нельзя злить. Ярика-то она отмажет, но если сразу двое на службу не явятся?!
Когда вернулась домой – в шесть вечера, как обычно, – любимый опять был дома. Улыбался.
Она снова саркастически спросила:
– Спас?
– Нет, – отозвался Ярик. – Но теперь все понимать. Ольгу не тронут. Стрелять не в нее будут.
– Как ты понял?
– Услышать. И Говоруша подтвердить. Смерть будет. Но умирать не Ольга. Поэтому я больше не волноваться.
– Но человек погибнет?
– Да. Погибать.
Стелла неуверенно предположила:
– А убийство можно как-то остановить?
– Наверно, можно, – кивнул Ярик, – но зачем? Мне не важно, когда других убивать. Главное, чтобы Ольга выжить.
Стелле не очень понравилась его логика, но спорить она не стала.
И когда увидела новости про то, что случилось на квесте, где работала балерина, – любимого к телевизору не позвала. И никаких вопросов не задавала. Страдала, гадала и боялась про себя. А сам Ярослав тоже молчал.
Римма
Перепелкин велел Дорофееву:
– Садись.
Тот опасливо покосился на Анкудинова, устроился у другого конца стола. Стелла, без приглашения, поместилась на стуле рядом.
– Рассказывай мне все, – потребовал Саня.
– У меня лучше получится объяснить, – снова всунулась Стелла.
И я тоже влезла. Посоветовала оперативнику:
– Нет, говорите с ним. Но вопросы задавайте очень простые. Рассказывать ему сложно.
Перепелкин скривился. И раздельно, словно совсем с малышом общался, спросил:
– Это ты сломал видеокамеры?
– Я, – Дорофеев приветливо улыбнулся.
– Когда?
– Сентябрь. Семнадцать. Время шестнадцать пятнадцать.
– Как ты их сломал?
– Читать интернет. Поехать на радиорынок. Купить электрошокер. Дать разряд в кабель сигнала. Камера сразу умирать.
– Зачем тебе это было надо?
Ярик пожал плечами:
– Был план наблюдать. А камер я бояться. Не знать, кто видеть изображение. Не хотеть, чтобы Оля меня заметить.
– Почему только две сломал? Камеры на каждом подъезде.
– Хотеть все. Но злая тетка меня прогнать. И я испугаться. Решить: самые ближние не работать – уже нормально.