— Ты был в этой группе?
— Да.
Сейчас бы на коротком замахе рукояткой ножа в висок скотине и поговорить уже как следовало бы. Не вежливые диалоги разводить, а давить и давить, слушая сбивчивые от страха откровенные монологи.
— Твоя задача?
— Прикрытие главного.
— Кто главный?
— Ростислав.
— Как выманили Любу на улицу в такое позднее время?
— Ростиславу было известно, что родители Любы на даче и она в квартире одна. Он позвонил ей и сказал, что у него срочное сообщение от Георгия Петровича Сырцова. Она и выскочила.
Ох, Люба, Люба! Легковерная душа! Но не это произнес вслух Сырцов.
— Сопротивлялась?
— Не успела. Сразу же наручники, пластырь на рот и за ноги в «джип».
— Куда спрятали?
— За Сокольниками в лесу склады такие из железа. Там, в одном из этих ангаров, подвал довольно солидный. Вот туда.
— Охрана?
— Оставлены были двое. Смена — в семь утра.
— Ты в смене?
— Нет. Я теперь все время при Ростиславе. Вроде телохранителя.
— Что же сейчас свободно гуляешь?
— Отпущен до девяти. В девять — у него.
— Где он живет? Точный адрес?
— Дом такой здоровенный, на замок похожий. На Просторной улице. Номер дома не помню, но он один там такой. Восьмой подъезд, одиннадцатый этаж, квартира двести третья.
— Большая квартира?
— Большая. Комнаты четыре, наверное.
— Почему наверное?
— Потому что по дверям считал. А пускает он меня только в одну комнату.
— Что в ней?
— Стол письменный, два кресла, журнальный столик, станок для спанья.
— И никого, кроме Ростислава, в этой квартире нет?
— Никого не видел.
— «Что ж, попалась, птичка, пой! Не уйдешь из клетки. Не расстанутся с тобой маленькие детки!» — бессмысленно пробормотал детский стишок Сырцов и включил дешевый свой радиоприемничек. Маша Распутина пела: «Живет страна, необъятная моя Россия!» Выключил радио и спросил у Решетова: — Как ты считаешь, Леха, живет страна?
— Что делать будем? — игнорируя сырцовский вопрос, задал свой Леха.
— А ты как считаешь?
— Вам решать, Георгий Петрович.
— Что за пареньки эти двое?
— Пареньки как пареньки. Средний фокус.
— Мы их повяжем?
— Вдвоем обязательно. Только вот стоит ли мне им показываться? Мало ли что.
— Прав. Ты мне у них нужен. Ладно, подведешь меня к ним как можно ближе, а я уж постараюсь обойтись без тебя.
— Так поехали? — понял Леха и вылез из «девятки». — На угнанной поедем, а то, не дай Бог, повредят вашу, хлопот не оберешься.
— Тоже прав. — Сырцов аккуратно закрыл дверцы и решил: — Здесь ее оставлю.
Леха уже сидел за баранкой «мицубиси», торопил:
— Четверть третьего уже, Георгий Петрович.
— Ты ее обыскивал? — спросил Сырцов.
— Так, осмотрел.
— А багажник?
— У меня же ключа нету! Я ее поросячьим способом завожу.
— Эх, ты! — укорил его Сырцов и, вытащив из соответствующего кармашка связку отмычек, недолго поковырявшись, вскрыл багажник. Багажник был набит пластиковыми упаковками баночного пива «Ред бул». Глянув через сырцовское плечо, Леха жизнерадостно заметил:
— Будет чем успех отметить!
На всякий случай Сырцов тщательно проверил однородность укладки упаковок и только после этого ответил:
— Если будет успех. — Захлопнул крышку багажника, незаметно вытянул «байард», обернулся к Решетову и спокойно предложил: — Ручки на багажник, Алексей, и ножки как можно шире.
— Да вы что, Георгий Петрович?! — взрыдал Леха.
— Тебе на операцию не идти, а мне как-то спокойнее, если ты за спиной без зубов будешь, — объяснил Сырцов, одновременно шмоная Леху. Арсенал Решетова был невелик: кольт в сбруе и два ножа. — Небогато.
— А мне и этого вполне достаточно, — заявил обиженный Леха.
— Не обижайся, Алексей. И садись пассажиром. Я поведу. Не поросячьим способом, а как положено — с ключом зажигания.
Выпили уже по неизвестной какой, и Спиридонов, потянувшись через узкий кухонный столик, прижал голову Алексея Яковлевича Гольдина к своей обширной груди, поцеловал в гладкое темечко и сказал трепетно, как воспитательница детсада:
— А вот сейчас ты мне все и расскажешь. Да, Бэзик мой ненаглядный?
Выпивали уже часа два. Спиридонов закатился к Гольдину в двенадцать часов ночи, как бы обеспокоенный и виноватый за свой бестактно прерванный подполковником милиции Маховым ностальгический вечер древней дружбы и воспоминаний. К полуночи ведущее здоровый образ жизни еврейское семейство поголовно дрыхло по своим комнатам за исключением главы, который встретил Алика с весьма сдержанным восторгом. Устроились на кухне и под две бутылки «Смирновской», принесенные Спиридоновым, действительно на полтора часа удалились в Малокоптевский переулок, где, как оказалось, прошли лучшие годы их жизни. Но делу — время, потехе — час. Спиридонов позволил затянуться потехе до полутора часов и наконец приступил к делу. Уже минут десять плясали вокруг дачи Ицыковичей. Выяснили, что, уезжая за бугор в страшной спешке, Ицыковичи дачу продать не успели и только поэтому подарили ее дальней и единственной своей родственнице — Суламифи Исидоровне Драбкиной, родной сестре Розы, которая является матерью Алексея Яковлевича Гольдина. Суламифь Исидоровна пожила, пожила и умерла, а владельцем дачи автоматически стала Роза и, следовательно, Алексей Яковлевич. Выяснив все это, Спиридонов приступил к главному: он попросил разрешения Бэза для себя и своих друзей слегка покопаться на этом дачном участке. Эта просьба повергла Гольдина в такой же ужас, как и появление милиционера в квартире Спиридонова. Тогда Алик задал традиционный вопрос насчет уважения и доверия. Бэз подтвердил, что он безмерно уважает и до упора доверяет. На законное недоумение Спиридонова, почему же он что-то от него таит, Бэз ответил, что уже много лет носит в себе такую страшную тайну, которой ни с кем не может поделиться. Вот тогда-то и последовал нежный поцелуй в гладкое темечко.
— Хочу, но боюсь рассказывать, — честно признался Гольдин.
— Это мне-то боишься? — обиделся Спиридонов.
— Не тебе, Алик. Вообще боюсь, хотя виноват только в том, что молчу.
— Членораздельнее излагать можешь? — попросил Алик.
— Могу — заверил Бэз, но не удержался и добавил: — Но боюсь.
— А ты бойся и излагай, — посоветовал Спиридонов.
— Считаешь? — подозрительно спросил Гольдин.
— Считаю!
— Тогда слушай. Тетя Суля умерла в восемьдесят седьмом. А у меня деньги тогда были…
— В карты выиграл? — строго спросил Спиридонов.
— За одно изобретение получил от частной фирмы. Так будешь слушать или нет?!
— Буду, буду! — испугался Алик. — И отвлекать не буду. И ты не отвлекайся.
— Так вот. Решил я дачей всерьез заняться. Руки-то у меня золотые…
— Да ну? — не удержался, безмерно удивился Алик.
— Опять? — грозно спросил Бэз.
— Молчу. Нем как могила.
— Вот. Могила, — расстроился вдруг Бэз. — Именно могила.
— Мама, — не отвлекайтесь, — фразой из анекдота поторопил Алик.
— В том-то и дело, что не отвлекаюсь, Алик. Тогда я для начала дом в порядок привел, а потом за участок взялся. Новые фруктовые саженцы посадил, старые деревья в надлежащий вид привел, грядки разбил по всей науке. И все одно за другим. Раз плантация такая получилась, значит, и естественные удобрения необходимы в большом количестве. То да се, решил я копать компостную яму. Местечко на участке было подходящее: в кустах полянка такая, скрытая от глаз. Ну, и начал я там копать. Чин чином дерн снял и приступил. Слава Богу, один. Прошел, ну, приблизительно, метр, в яме По пояс стоял. Отдохнул и двинул дальше. — Гольдин замолчал.
— А дальше? — эхом откликнулся Спиридонов.
— А дальше, — с мучительной решимостью сказал Бэз, — трупы. То есть не трупы уже, а почти скелеты, но с волосами, в рванине какой-то.
— Сколько их там было?
— Я два черепа увидел, выскочил из ямы, проблевался, подумал и сразу же стал приводить полянку в прежний вид.
— Почему в милицию не заявил, Леша?
— По той простой причине, что я тогда сумел подумать, Алик. Ну, заявляю я. Кто может знать про эти трупы? Я, который заявил, тетя Суля, которая умерла? Вряд ли. Скорее всего, только Ицыковичи. И вот я, по сути облагодетельствованный ими, устраиваю им красивую жизнь с вызовом на не очень любимую, раз покинутую родину, а может быть, и отсидку с полной конфискацией имущества.
— И дачи, — добавил Спиридонов.
— И дачи, — согласился Бэз, — которая стала моей.
— Но на которой ты не живешь уже много лет.
— Ну, не могу я там жить! Ходишь по участку и думаешь: «А под тобой покойнички!» Сколько их там? Я ведь больше нигде глубоко и не копал. Вот я и сдал ее в аренду богатеньким на длительный срок с условием, чтобы только на участке ничего не трогали. Думаешь, мне легко? Дочка с зятем всю плешь проели…
— Заметно, — перебил Спиридонов.
— Да иди ты! — разозлился Гольдин. — И внуков жалко, как бы им хорошо было все лето на мягкой травке и на подножном корму… Отмазываюсь лишь тем, что все арендные деньги им отдаю. У тебя что-нибудь там осталось?
Оставалось еще достаточно. Спиридонов разлил по очередной.
— А может, твои Ицыковичи — всемирные злодеи, — крякнув, поразмышлял Алик вслух.
— А может, нет.
— Тоже может быть. — Спиридонов был согласный на все. — Но все-таки, разреши нам на участке слегка поковыряться, а?
— Кому это — вам?
— Саньке, Жоре Сырцову, которого ты у нас видел, и, естественно, мне.
— Тебе-то зачем?
— Значит, этим двоим разрешаешь? Тогда можно и без меня.
— Никому я пока ничего не разрешаю. — Теперь Гольдин сам разлил. Незаметно, чисто автоматически выпили. — Что же будет, Алик?
— А черт его знает! — честно ответил Спиридонов.
…Ехали проспектом Мира и через улицу Галушкина, про которого в Москве никто ничего не знал. Ехали так потому, что Решетов с компанией вез Любу в этот проклятый подвал именно этим путем. Дорогу он отсюда помнил х