— Это Вера, — спокойно сказал тогда Максим. Слишком спокойно сказал. И встреча эта не встревожила Мирославу. Она поняла — эта девушка из прошлого Максима. Но Мирослава не хотела ревновать к прошлому. — Вера — хороший врач и хороший товарищ. Но она никого и никогда не сможет горячо любить. Она слишком любит себя.
— Мне жаль ее, Максим. Мне кажется, ей одиноко сейчас.
— Ей нехорошо, я знаю. Мамочка моя очень ее любит…
Теперь Мирослава представила надменную походку Веры. И чуть ироническую улыбку на бледных губах. Ох, Вера, неужели ты хочешь присвоить любовь, которая принадлежит не тебе? Руками рассудительной матери тебе не возвратить чужого сердца. И оно уже не согреет тебя, ой не согреет! Краденое счастье не греет. Мне жаль тебя, Вера. И тебя, Максим. Но пусть… Я вам не судья.
Мечты, счастливые давние мечты, опять встают перед глазами. Думалось: они поедут туда, где Максим нашел свое призвание. Будут строить новый город, новые поселки. Мирослава уже видела белокаменный город над морем, встающий из сухих линий на ватмане, какие чертил Максим. Ничего этого уже не будет.
А будет завтра обычный будничный день. Она придет в свой институт и скажет… Нет, конечно, все уже будут в курсе дела. Никто ни о чем ее не спросит, и она никому ничего не станет говорить. Только при встречах… Удивленно снимет свои очки заместитель директора Борис Николаевич Медунка. За спиной со прошуршит сочувственно-насмешливый женский шепот: жених отказался! Перед самой свадьбой! Э-э, видать, что-то там не так… Это только здесь с нею носится заведующий отделом Олег Евгеньевич Соцкий и даже сам директор…
Откопали талант! На всех совещаниях дифирамбы рассыпают и в прессе пишут — способный, талантливый научный работник Мирослава Ольшанская выступила с интересным докладом… Будто других способных и талантливых в институте нет.
Франтоватые институтские дамочки умеют неожиданно уколоть — одним словечком, или вздохом, или взглядом.
Мирослава отвернулась к стене, накрыла голову подушкой. К чему думать об этом? Какие-то две-три сплетницы, заслуживающие скорее сожаления. Ведь в чем для них смысл жизни? В новомодных костюмах и чесночно-огуречных масках на лице…
Нет, завтра утром Мирослава сама расскажет обо всем. Директор — Макар Доля — только посмотрит в глаза и ничего не скажет. Борис Николаевич тоже не осудит. А Соцкий, тот, конечно, бурно возмутится и громко начнет поносить негодяев, которых почему-то еще держит земля. И весело закончит: «Выше голову, Мирослава! И нажимай на педали. Надо смотреть только вперед!»
Одна только Ольга Петровна прижмет ее к своей груди. Усядутся вдвоем где-нибудь в уголке читального зала и погрустят немного. За что так любит ее эта женщина? Но главное — самой ей, Мирославе, нужно выстоять. Самой перебороть себя.
В окно пробивался серый зимний рассвет.
Длинный замерший коридор как будто ожил. В комнатах, за плотно закрытыми дверьми, энергично двигают стульями, слышен говор, возгласы не то радостные, не то удивленные.
Распахнулась одна дверь, хлопнула другая. Ольга Петровна удивленно вскинула глаза. Руки у нее занемели — она несет целую груду папок. Прислушалась. Неужто опять какая-то новость в их институте?
Ольгу Петровну страшили неприятные события и новости. Ей казалось, что каждая новость непременно нарушает ритм творческой жизни, вредит делу. Только недавно пережили все они незадачливую Славкину свадьбу. Неожиданно люди точно разделились. Одни искренне сочувствовали, другие радовались. Откуда оно, это злорадство, у них? Да еще к девушке, которая только начинает распрямляться, как молодая верба весной, и выходит на свою дорожку. Нет, не по душе все это Ольге. Да еще если бы только ограничились пересудами. А то даже на собрании Соцкий кинул реплику: «В научных оценках нужно быть осмотрительнее, так же как в личной жизни». Славка побледнела на трибуне. К чему она выступила тогда с критикой общепринятых гипотез Олега Евгеньевича? И этот Соцкий, который недавно еще так красноречиво (о, это он умеет!) с гордостью бросал: «Наша Мирослава — Жанна д’Арк в науке», теперь так кольнул ее в самое сердце. Девочка не могла продолжать, сбежала с трибуны…
Ольга Петровна осторожно подошла в дверям приемной и отшатнулась. Оттуда вылетел черноусый парень и как вкопанный стал перед нею. Коля Куренной — дамский любимец.
— Простите, я вас напугал? Давайте помогу… Что ж это вы сами носите такие тяжеленные папки? Да вы только крикните хлопцам — мигом все перетаскают. — Он говорил быстро, от этого усы его смешно шевелились.
— Спасибо, я и сама. У каждого своя работа.
— Какая там работа! — Коля энергично отобрал у Ольги Петровны папки. — Разве вы не видите, что сейчас не до работы? Ведь это просто поразительно! Кто бы мог подумать? А он сделал.
— Кто — он? Я что-то не соображу.
— Да вы что? Не знаете? Наш Борис Николаевич… Вот взял и отказался…
— От чего, Коля? — уже совсем растерялась Ольга Петровна. — Ты все по порядку расскажи.
— Как от чего? От выдвижения на премию имени Александра Ольшанского… А куда все это нести? Не стоять же мне вечно с таким грузом.
— Боже мой… Отказался! — Ольга Петровна от неожиданности округлила свои маленькие, светлые в крапинках глазки. — Это… удивительно. На него вроде бы непохоже.
— Вот все и удивлены. Оказывается, человек вовсе не такой, как о нем думали. Куда сложнее!
Ольга Петровна не отрываясь глядела на Куренного, точно хотела услышать от него объяснение происшедшему.
— Это… принимают за порядочность? И в это верят?
— Кто как. А вы?
— Я? Нет, я не сомневаюсь. Я рада, что так.
— Бумаги эти прикажете и дальше держать или все же куда-нибудь отнести?
— Да, да, сюда… Идите за мной.
Ольге Петровне такая новость непонятна. Но приятно одно — она ошиблась в человеке, думала о нем хуже. Ольга работает с Медункой в институте не первый год. Пришли сюда почти в одно время. Он — научным работником с руководящего министерского поста, она — лаборанткой. Энергичный, подвижный, остроумный, Борис умел понравиться с первого взгляда. Но у нее вызывал двойственное чувство. Почему-то не по душе была ей услужливая улыбка в карих глазах, готовность прийти на помощь собеседнику — хотя бы стул пододвинуть или одновременно встать с места. Эрудированный, работящий, компанейский… Что еще нужно человеку? Но Ольга Петровна не могла симпатизировать Медунке.
Какая-то внутренняя неприязнь понуждала ее внимательно следить за ним, особенно за его выступлениями в печати. А выступал он часто. Так что уже привыкли к его имени и читали только подпись. Потому что каждое выступление начиналось примерно одинаково: еще одно заметное явление надо приветствовать! Или — еще одно выдающееся событие, и так далее. Печатал Медунка и многочисленные критические заметки — рецензии, эссе, обзоры. Его все же не принимали всерьез как исследователя, зато и врагов у него не было. Со всеми был в дружбе. Недаром Соцкий прилепил ему эпитет — «гибкий». Все недолюбливают Медунку, а в чем-то определенном упрекнуть не могут. Со всех сторон, куда ни кинь, все как будто правильно. И популярность успел приобрести. Не каждый может похвалиться в его годы двумя томиками работ. А Медунка — пожалуйста! Любопытно, что это никого не удивляло и не вызывало зависти. Мол, Медунка и есть Медунка.
Ольга Петровна про себя считала его бескрылым пустозвоном. Ее тошнило от этого трафаретного пафоса по любому поводу, а то и без повода. Не было у него излюбленных тем, писал обо всем, отстаивал любую точку зрения с одинаковым подъемом, настойчивостью и пиететом. Медунка щедро сыпал красивыми словами в адрес тех, кто этого желал. А в желающих недостатка не было. Впрочем, слова эти не трогали сердца и не тревожили мысли, проплывали мимо, как обманчивые миражи…
И смотри, вон он какой, оказывается, Медунка.
Она ему, правда, ничего обидного не говорила… За всю жизнь никому не сказала плохого слова… Но, в сущности, хорошо это или плохо — молчать, когда нужно говорить и даже кричать? Ты разберись сперва, Оля, может, это не так уж и хорошо — никого не осуждать, делать вид, что всем довольна. Может быть, главное в том, чтобы, осуждая кого-то, оставаться не завистливым и честным?
Нет, она ни в чем не завидует Медунке. Она удивляется. Не ему, а людям, которые видят его насквозь и молчат равнодушно. Может быть, они тоже, подобно ей, хотят думать о других только светло и чисто? Нет, здесь, пожалуй, другое. Кто хочет нажить себе врага? Только какой-нибудь отъявленный фанатик. Вроде Павла Озерного. Да что! И ему Медунка когда-то подрезал крылышки. А Озерный мог бы, если бы хотел, свести счеты с Борисом. Наверняка мог бы…
И снова мысли ее возвращаются к Медунке. Борис Николаевич отказался от премии… Но самый факт победы на конкурсе говорит о многом. Для института — это немалая честь. Директор — Макар Алексеевич Доля — этим явно доволен. Хотя ей кажется, что директору не совсем по душе был его заместитель. Но с Борисом работать было легко: делал свое дело четко, аккуратно. Водил дружбу с нужными людьми.
Имя Бориса Медунки известно. Публикаций множество, никто с ним не сравнится. Макар Доля формально прав: институт получит своего лауреата, значит, и авторитета прибавится.
Ольга Петровна была еще совсем молоденькой лаборанткой, когда Доля появился в институте. Открытый орлиный взгляд черных как смола глаз, решительная походка. Он тогда не слишком полагался на своих заместителей. Правда, в отношениях с людьми директор остался таким же честным. До старости (а ему уже под семьдесят пять) сохранил свою мудрую человечность.
Невесело Ольге Петровне от ее мыслей. Немного досадно за Долю, да и за себя. Но кто виноват? Мы привыкли кивать на других: мол, так повелось. Но, как говорится, человек сам должен ковать свою жизнь. Главное — твердо знать с самого начала, к чему стремиться, во имя чего работать.
Ольга всегда говорила, что ей ничего другого в жизни не хотелось бы. Трое сыновей, хороший муж; правда, вечно в разъездах — он геолог. Ольга во всем как будто счастлива. Но в самой глубине души и ей хотелось бы чего-то большего. Интересной работы, чтобы отдаться ей сполна. Иначе зачем после утомительного рабочего дня уединяется она дома в своей комнате и раскрывает заветную тетрадь? Вверху — имя и фамилия: Ольга Кравец. Внизу дата. Середина еще не заполнена. Там будет вписано заглавие ее многолетнего труда… Будет!.. Ольга верит в это. К этому стремится. Оттого с таким вниманием следит за всем, что творится вокруг, — все перечитывает.