— Я не понимаю тебя. Чем я для тебя плох?
— Если хочешь, скажу… Только не обижайся! Слишком много чулок в твоей коллекции, Анатолий. У меня нет охоты пополнять ее. Это тебя раздражает… Ну, извини… Сам напросился…
— Извиняю. И скажу: ты просто не понимаешь меня.
— Понимаю. Тебе не довелось встретить настоящих женщин. В этом твоя беда.
— Ты ошибаешься. Ты нич-чего не понимаешь!
— А что ж тут понимать? Ты просто не можешь перешагнуть через собственный эгоизм.
— Это тебя… Иван научил?
— Оставь в покое Ивана. Ведь он твой друг.
Вера вернулась в комнаты. Там гремела музыка, шел негромкий разговор. Один Михайло настороженно поднял голову к ней — и уши у него покраснели как мак.
— До свидания, друзья!
Снег уже не сыпался. Морозный воздух приятно холодил лоб. На другой стороне улицы засыпает ее дом. Гаснут в окнах огни. Глубокая ночь. Глубокая тишина. Торжественная тишина. Нигде ни души. Прошлась мимо дома раз, второй…
Лифт бесшумно вынес на пятый этаж. Дверь кабины мягко распахнулась, и она шагнула на площадку. И застыла от неожиданности: опершись на перила, в позе ожидания стоял Анатолий. Смотрел на нее серьезно и устало.
Вера не знала, что сказать. Молча посмотрела, молча подошла к дверям, отперла. Постояла на пороге, раздумывая или колеблясь. Обернулась к Анатолию:
— Ты кого-то ждешь?
Он подошел к ней. Взялся за косяк.
— А войти можно?
Посторонилась.
— Пожалуйста. Только… я страшно устала. А завтра надо готовиться — у нас будет комиссия из министерства. — Включила в комнате свет и стояла не раздеваясь.
— Это все, что ты могла мне сказать? — Он пристально смотрит ей в глаза, голос хриплый.
— Нет, не все. Я хочу еще сказать, чтобы ты поскорее уходил отсюда. Ну… пожалуйста!
Он резко повернулся и выбежал из прихожей. Вера упала в кресло. Ей начала надоедать эта упорная игра.
Любопытно, сколько он простоял возле ее двери? И что подумали там, у Кати… Бедный Михайло! У него такие добрые, встревоженные глаза…
Вернулась в прихожую, щелкнула внутренним замком. И тут заметила на туалетном столике у зеркала шапку — серебристую нерпичью шапку Анатолия.
Мигом схватила ее, точно она обжигала; не закрыв дверей, кинулась бегом назад… там еще, наверно, веселятся.
Отчаянно нажала на звонок и звонила не переставая… Костя со страхом смотрит на нее. Не может слова выдавить. Она гневно оттолкнула его и, яростно дыша, с шапкой Анатолия ворвалась в комнату.
Он стоял посреди шумной компании, счастливо улыбаясь, как победитель. Губы небрежно мнут кончик сигареты. В глазах внезапный испуг.
— Вот! Возьмите!.. — Вера изо всех сил кидает шапку ему под ноги. — И больше… — Она задыхалась, точно в комнате совсем не стало воздуха. Стремительно кинулась к выходу. Костя молча попятился. Выбежала в прихожую и открыла дверь. Она рванулась изо всех сил, словно кто-то ее догонял, и запрыгала по ступеням вниз.
— Спокойной ночи! — небрежно кинул Костя, и сухой смешок его оборвала хлопнувшая дверь…
ДОЖДЛИВАЯ НОЧЬ
Капли дождя разбивались о стекла и стекали мутными струйками. За окном метался по двору ветер, где-то за лугами пенилась река, безнадежно хватаясь за поределые кусты аира.
Тося нагнулась над тетрадями, пыталась читать. А в ушах звенел чей-то ласковый голос. Тося вскидывала брови, плотно смыкала веки, силясь отогнать непрошеные мысли.
Терла лоб, переставляла настольную лампу и снова всматривалась в ученическую тетрадь.
— Читаешь? — кажется, говорит кто-то за спиной. — Хочешь убежать от себя?.. Не убежишь, милая, не убежишь.
Ш-ш! Ш-ш-ш! — шуршит за окном темень дождя.
— Нет, нет, ни за что! — испуганно расширяются глаза Тоськи. В них мелькают маленькие язычки огня — отблески лампы. Вон там, за дверью, он. Там спят дети. Их дети.
Прислушалась к шороху в соседней комнате. Но это ветер шумит ветвями, щелкает каплями дождя по стеклам.
Тося снова переставляет лампу, крепче сжимает виски.
— Слышишь? Тося?..
Нет, нет, она не слышит. Она видит своего мужа рядом — вот он нежно берет ее за руки и, приподнявшись на цыпочки, шепчет ей что-то на ухо.
Тося улыбается. Он сильнее прижимает ее локоть к своему боку. Она ощущает его костлявую руку сквозь пальто, инстинктивно отстраняется, чтобы поправить шарфик на шее.
— Тебе он так идет. Я взял последний в магазине, — он ласково улыбается, и Тося знает, что его глаза сейчас превратились в серо-зеленые точечки, они колют ее щеку и ждут благодарности. Не слов, нет, — а движения сердца. Но оно молчит.
— Хочешь, я тебе куплю те лакированные туфли, которые тебе понравились?
— Зачем? У меня ведь есть… Мне ничего не нужно.
— Я сам знаю, что тебе нужно, жена, — гордо поднимает он голову, как бы потонувшую в модной широкополой шляпе. — Ты слушай меня.
Она вздохнула. Ей завидовали — ох, как любит ее муж. Ни на шаг от себя не отпускает. Сам все покупает — костюмы, платья, пальто, туфельки, даже халаты для кухни. Она никогда не рискнула даже подумать, будто сама может что-то купить по своему вкусу.
— Разве у тебя мужа нет? — обижался он. — Я сам знаю, что нужно моей женушке.
Всякий раз после получки он торжественно высыпал из портфеля покупки и требовал, чтобы Тося тут же примерила. Бросался на колени, обдергивал, поправлял.
— Пожалуй, немножко нужно подвернуть… а вот здесь, в талии, убрать. — Его холодные ловкие руки ощупывали ее тело, обнимали. Настороженный взгляд ловил жесты благодарности и ласки, а она…
— Спасибо…
Тащил ее из дома, на народ.
— Пойдем, пройдемся. Ведь это так приятно, когда муж и жена, как два голубка, идут рядком и воркуют.
И они шли. Он наклонялся к ее плечу, прижимал руку, а глазами процеживал встречных, ловил их взгляды и всегда комментировал одинаково:
— Как все завидуют нам, какая мы красивая пара…
Она краснела, опускала ресницы и старалась представить себе, что с нею рядом не этот щуплый, узкогрудый человечек, а кто-то другой. Тот, кто не носил бы ей ни чулок, ни сорочек, кто не заботился бы о сумочках и шарфиках для нее, кто не ждал бы благодарности и не ловил бы взгляды встречных. А был бы просто счастлив. И не кидал настороженно:
— С кем это ты поздоровалась? Он твой знакомый? Почему ты ему улыбаешься?
— Ах, оставь…
— Знаешь, я тебе такой сюрприз готовлю к дню рождения!..
— Чтобы все видели, какая мы красивая пара?..
Щеки ее заливал румянец досады.
За окном шумит дождь.
— Не убе-жишь… Не убежиш-шь… — шелестит ветер.
Тося возражает:
— Убегу!..
— Ха-ха-ха! — хохочет что-то в трубе.
— Уху-уху-х! — вздрагивает от глухой ярости пол.
Тревожно мигает настольная лампа. Гулко стучит Тосино сердце. Она снова прислушивается к чужому голосу.
— Тося, слышишь? Брось ты все. Мы будем счастливы.
— А дети?
— Они… тоже.
— Это невозможно. У них должен быть отец.
— Отец тот, кто отдаст им свою жизнь.
— А ты отдашь?
— Не знаю… Постараюсь…
— Вот видишь. А им нужен отец.
— А тебе — ничего разве не нужно?
— Не знаю. Должно быть, нет.
— Неправда, Тося! Счастье всегда нужно людям.
— Меня и так все считают счастливой.
— И ты — тоже?
— Зачем спрашивать…
— От себя не убежишь, Тося. Не убежишь…
— Я боюсь себя. Боюсь презрения детей.
— Они поймут.
— Это будет не скоро. Дети всегда эгоисты.
— Твоя правда. Они требуют жертв для себя.
— И они по-своему правы: кто дал им жизнь, тот должен отдать и себя. Семя, из которого проросли побеги, отдает им все свои силы.
— И все же — это несправедливо. Родители тоже имеют право на счастье.
— Имеют… Хотят иметь…
…Тося сводит на переносице широкие темные брови и следит за тенями на стене. Потом встает, не спеша набрасывает на себя длинный плащ. И идет в ночь.
Хлопнул ветер калиткой. Захохотал в трубе. И замолк.
НОЧНОЙ ДИАЛОГ
Стучат в дверь. Замерло сердце. Еще не знала, кто это. Но от томящего предчувствия захватило дыхание.
— Простите, это я. Вас долго нет, и я подумал, не случилось ли чего-нибудь. Вы так неожиданно покинули нашу компанию… — В проеме двери светловолосая голова.
— Вы? — Спазма перехватила горло.
— Валя, но почему вы не приглашаете войти? У вас кто-то есть?
— Нет-нет, что вы, Сергей Павлович! Я… Пожалуйста, входите… Я просто не ожидала такого внимания. Садитесь! Вот сюда.
Валентина стояла удивленная, встревоженная.
— В самом деле… У меня такое настроение!.. Но как же вы покинули гостей?
— О, гости сейчас уже в таком состоянии, что им, наверно, не до меня и не до моего отъезда… Но вы что-то сказали о настроении…
Валентина включила настольную лампу, погасила яркий верхний свет, точно он мешал ей. Села на тахту, подальше от гостя.
— Знаете, у меня тоже жуткое настроение. Нет, я не перепил, не думайте… — Гость распрямился во весь рост, расправил широкие плечи.
— А я и не думаю, — улыбнулась одними глазами, лукаво прикрыла их ресницами.
Гость смотрел на нее вопросительно.
— Простите, Валя, у вас же только что была другая прическа. Такие… белые кудри вот сюда, до плеч…
— Ой… Это я сейчас примеряла парик. Сегодня купила, не успела разглядеть хорошенько.
— Парик? — он высоко поднял широкие темные брови.
— Ну да… — в ее голосе скрытая досада.
— Да зачем он вам? Посмотрите на себя в зеркало, какие у вас волосы!..
— А… какие? — шепнула еле слышно.
Пришла очередь растеряться гостю.
— Ну… одним словом… Вам к лицу…
— О, вы умеете говорить комплименты!.. Ну конечно, это вино.
— Что вы! Я не выпил и двух рюмок. Я видел, как вы следили за мной, и подумал, что вам будет неприятно, если я стану пить.
— Сергей Павлович, как… вы это заметили? И зачем… вы так следили за мной?