Вспышка третья: лампочка из прихожей слегка освещает комнату. Кто это рядом? Матвей? Фух, Матвей, конечно… стягивает с меня джинсы. А я говорю ему… Да ну, не могла я такое говорить! Или все же говорила? Точно говорила.
— Давай договоримся! Сегодня ты меня раздеваешь, а завтра — я тебя!
И кажется, он отвечает что-то вроде:
— Я так сильно не напьюсь…
Вспышка четвёртая, она же последняя, она же самая приятная: он, раздевшись, ложится рядом. Я обвиваю его руками и ногами, чтобы не ушел, пока я буду спать, чтобы зафиксировать, не отпустить, заставить его дождаться, когда я вернусь в нормальное состояние. Я утыкаюсь лицом куда-то в его плечо, чтобы, не дай Бог, не дышать в его сторону… Мне тепло. Мне жарко. Боже, как же мне хорошо! Я засыпаю счастливая…
И, наверное, мне приснилось. Потому что этого быть на самом деле просто не могло. Но пусть бы этот сон длился вечно! Он шепчет мне в волосы: "Лиза, как же я скучал по тебе".
…Открываю глаза. Сквозь узкую полосу между неплотно закрытыми шторами пробиваются солнечные лучи. Матвея, естественно, рядом нет. Да и был ли? Непонятно. Тишина в доме. Даня! Подхватываюсь с кровати и мне кажется, что в висок мне стреляют, ну или, по крайней мере, просто колют иглой! Это больно. Очень. Закрываю глаза и лежу без движения несколько минут. Боль немного утихает. Никогда в жизни больше не буду пить!
27
Проклиная свою вчерашнюю глупость, доползла до кухни, по пути заглянув в Данину комнату. Все на своих местах, кровать заправлена. Как будто никого, кроме меня, в квартире и не было сегодня ночью.
На кухонном столе на блюдечке лежат две таблетки и тетрадный листок с написанными на нем фломастером врачебным почерком строчками. С трудом разобрала это послание:
"Мы уехали к логопеду. Выпей таблетки, если болит голова. Матвей".
Покрутила в руках. Проглотила таблетки. Сходила в душ. Дважды почистила зубы. О еде думать не могла. Застелила кровать и легла поверх одеяла. Как он узнал, что нам к логопеду сегодня? Вроде бы я не говорила! Потом, уже в полудреме, меня осенило — напоминалка в моем телефоне! В девять утра должна была сработать! Ну, ладно, уехал и уехал — он же отец, ему нужно общаться с сыном. А для Дани быть с папой необходимо вдвойне. Но все равно чувствовала себя ненужной и несчастной.
Проснулась скорее от того, что замерзла, нежели услышав посторонние звуки в пустой квартире. Кто-то ходил по комнатам. Вернулись? Почему Даня не шумит? Его должно быть слышно. Медленно встала с постели, посидела некоторое время и осторожно направилась к выходу из комнаты. Дани не было. Зато в прихожей висела куртка Матвея и стояли его ботинки. Радостно забилось глупое сердце. Ну и где он? В ванной начала литься вода, вызывая в моей, наконец-то, прояснившейся голове, целую бурю из эмоций и фантазий.
Посидела несколько минут на стуле в кухне, повторяя себе, что я — взрослая, серьезная женщина. Но в один момент отбросила эту спасительную мысль, подхватилась, поставила табурет к стене и вскочила на него. Поставив руки по обе стороны от маленького окошка, расположенного под самым потолком и открывающего вид в ванную, я встала на цыпочки. Я даже не подумала о том, что окно от пара запотеет. Прикусив губу, потянулась как можно ближе… И уже почти увидела его целиком, стоящего под струями воды в душе, как табуретка угрожающе заскрипела, я взмахнула руками, как крыльями. Но, к сожалению, взлететь смогла только вниз…
Раздался оглушительный грохот — падая, зацепила рукой кастрюлю, стоявшую на плите. Хорошо хоть, она была пустой. А еще ударилась своей многострадальной головой об стол. Замерла на полу, надеясь, что если теперь не шевелиться, то он подумает, что показалось. Но, видимо, было уже слишком поздно.
Когда открыла глаза, Матвей стоял у входа в кухню. Волосы были мокрыми, капельки воды блестели на плечах и груди. Из одежды на нем было только полотенце, обмотанное вокруг бедер. О чем я думала, когда лезла на стул? Даже если бы табуретка оказалась более крепкой, итог был бы один — падение. Ноги бы подкосились от его вида точно! Я даже немного порадовалась, что уже нахожусь на полу!
Дернулась, чтобы встать, но он опередил — незаметно оказался рядом. Осторожно поднял и поставил на ноги. Потом молча обвел глазами следы моего преступления и сказал:
— Тридцать три несчастья, ты подглядывала за мной?
О-о, нет! Ну, как он догадался?
— Не-ет, — я огляделась вокруг, пытаясь придумать разумное объяснение своему падению. — Я со шкафчика хотела мясорубку достать — котлеты буду делать.
Электрическая мясорубка, действительно, стояла на кухонном шкафчике, за что меня всегда ругал Сергей, если приезжал с мамой в гости. Говорил, что ящик оборвется, не выдержав лишнего веса. Но ведь пока висел! Поэтому я снимать его и не собиралась.
Подняла глаза и увидела, что он с понимающей улыбкой кивает головой.
— Ну-ну, давненько не ел котлет.
От его близости у меня перехватывало дыхание. Так и хотелось протянуть руку и провести пальцем по следу, который оставляла капля, стекающая по его плечу и груди вниз. Я смотрела на нее, а губы сами говорили то, что мозг категорически запрещал.
— Да! Да! Подглядывала! И что? Накажешь меня?
А потом, как в замедленной съемке, подняла руку и провела пальцем по тому самому мокрому следу. Только не остановилась там, где прекратила движение капля, а пошла дальше, нерешительно замерев только на полотенце.
— Скажи мне!
Что сказать? Что люблю? Что с ума схожу по нему? Что хочу быть с ним? А может, и правда, признаться ему. Но он же, наверное, это и так знает. Все знают. Хотя, кто сказал, что девушка первой в любви признаваться не должна? И я уже открыла рот, чтобы сказать ему, но вдруг он заговорил:
— Я сам скажу. Ты хочешь меня. А я хочу тебя. Ночь сегодняшнюю еле пережил — в возбужденном виде как-то не спалось. И ты рядом — такая горячая, такая нежная, такая… Хочешь видеть меня? Я покажу…
Да, это было не совсем то, что я бы мечтала услышать от него, но все равно сладко замерло сердце, а потом — понеслось, как с горы, сильными жгучими ударами о грудную клетку. Конечно, я хотела видеть. Мечтала трогать, ласкать, целовать… Поэтому сглотнула ставшую вязкой слюну и сказала:
— Покажи. Прямо сейчас.
Он быстро сдернул полотенце так, будто боялся, что я могу передумать. И стоял передо мной абсолютно голый — высокий, подтянутый, с накачанным прессом и… возбужденным членом. Были ли в моей голове хоть какие-то сомнения? Никаких совершенно. Передо мной был мой любимый мужчина. Мой невозможный. Невероятный. Самый красивый… Я шагнула к нему, снимая через голову спортивную кофту, наплевав на возможность ее просто расстегнуть, радуясь, что больше ничего не надела. И прижалась к его груди своей обнаженной грудью.
28
Я ведь собирался сам идти к ней в спальню. Вымыться в душе и, не одеваясь, лечь рядом. Специально Даню к Але после логопеда отвез. Просто это было невыносимо — находиться рядом, даже обнимать ночью, и при этом не иметь возможности продолжить. Хотел ее безумно. А она всю ночь обвивала руками и ногами, дышала в шею, прижималась всем телом и ерзала без остановки по мне, делая мое желание невыносимым. И если бы на ее месте была любая другая, если бы я смог захотеть кого-то, кроме Лизы. Все было бы намного проще, все было бы ещё ночью…
Но с ней терпел и сдерживался из последних сил. Да, трогал ее, сгорал от страсти… и не смел разбудить.
Девчонка! Как ее еще назвать? Кому из моих бывших могло бы прийти в голову залезть на стул и подсматривать за мной? И я ведь отлично понимал, почему она это делала. Я и сам сделал бы точно так же. Не удержался бы. Я не просто ее хотел. Это была потребность. И организма и, как ни странно, мозга.
Она стянула кофту через голову и смело шагнула ко мне. Я не успел рассмотреть. Но знал, что для этого ещё придет время.
И когда обнаженные маленькие грудки прижалась к моей груди, я думал только об одном. Что так и должно быть. Только так, а не иначе. Что она — моя. Мне предназначенная. И не важно, что между нами — пропасть лет и жизненного опыта, другие мужчины и женщины. Она — моя, и пусть только кто-нибудь попробует забрать Лизу или даже просто с интересом посмотреть на нее!
Обхватил ладонями ее милое личико с покрасневшими щечками — успела, в отличие от меня, насмотреться! Она поняла, наверное, что сейчас я поцелую ее, потому что глаза медленно закрылись.
Несколько секунд смотрел на ее губы. И бросился, как в омут с головой. Целовал лицо — глаза, брови, щеки. И думал о том, ЧТО эта девочка сделала для меня. Она два года жила с моим сыном. Обращалась с ним, как с родным.
В центре, куда мы с Даней приехали, интересовались, почему сегодня нет мамы. И мой сын, совершенно не смущаясь, так, будто всегда только так и никак иначе, называл Лизу, ответил, что наша мама устала и спит. А я — взрослый мужик, стоял и сжимал в кулаки руки, потому что, наконец, понял, зачем она это сделала.
Лиза любила меня. И Даню любила тоже. Иначе никогда не стала бы матерью для такого ребенка, как мой мальчик.
…Целовал ее губы, трогал языком, чувствовал ее отклик. Всем телом ощущал ее дрожь, ее нетерпение. И сам сходил с ума от желания. Подхватил под ягодицы. Она сразу же поняла, чего я хочу — обвила ногами, обхватила руками шею.
В спальню… Нет, далеко. Слишком далеко. И она так сладко потирается о мой каменный член, что мне и большего-то не надо. Только ее горячий влажный рот, ее грудки с твердыми сосочками, которые труться о мою кожу. Еще немного. Еще несколько таких движений и кончу в штаны. Не-ет. С нею хочу. В ней.
Больше терпеть просто не мог. Поставил на ноги. Стащил ее спортивные штаны вместе с трусиками. Не глядя, отбросил в сторону. Снова подхватил на руки, прижимая спиной к стене. Подумал о том, что своим бешеным напором могу сделать ей больно. Да только ее рука сама скользнула вниз по моему телу, обхватила член и направила в себя.